восторге и только что не хлопал в ладоши, как в театре. Наконец, солдаты постепенно угомонились и стали устраиваться спать.
— Николаша, скажи мне, — прошептал Лиховцев Штерну, — зачем ты рассказал остальным про эту историю?
— Чтобы отвлечь от тебя и твоей гипотетической девушки. Видишь ли, мне не очень понравилось, как Будищев отозвался о твоей возможной невесте. Не забывай, Софи мне все-таки кузина. К тому же, если ты не заметил, он обладает весьма любопытной способностью разговорить любого, и, если бы я не отвлек внимание от тебя, то Дмитрий очень скоро выведал бы у тебя все подробности, и ничем хорошим это не кончилось. А так он повеселил солдат, и все забыли и думать, есть ли у вольноопределяющегося Лиховцева дама сердца или нет.
— Все-таки твой дядюшка прав, нет ни малейшей вероятности, что он попал к нам из грядущего.
— Тебе не понравилась описанная им женская мода?
— Мне вообще не понравились его россказни! Совершенно очевидно, что со временем, под влиянием прогресса, нравы будут лишь улучшаться. А мир, описанный Будищевым, просто ужасен. У него невероятно больная фантазия, и я полагаю, что его напрасно выписали из палаты для душевнобольных.
Всякая дорога, какой бы длинной она ни была, когда-нибудь заканчивается. Подошел к концу и путь Болховского полка. Миновав после Гатчины Белосток, Вильно и Брест-Литовск, воинские эшелоны в начале декабря подошли к Бердичеву.
Последний оказался довольно благоустроенным уездным городом с большим количеством каменных домов, вокзалом, присутствиями[15], больницей, кабаками и, конечно же, городской тюрьмой. Имелось также множество синагог, несколько костелов, и главная доминанта города — парящий над ним православный собор. Впрочем, в самом Бердичеве разместился только штаб полка и склады военного имущества, а роты сразу же после выгрузки стали разводить на постой по окрестным деревням.
— Эй, Будищев, — окликнул задумавшегося солдата, Галеев, — ступай с отцом Григорием, поможешь ему.
— Слушаю, господин старший унтер-офицер!
— Да смотри мне, не напортачьте чего!
— Как можно, господин старший унтер-офицер!
— То-то.
— Дяденька, а можно мне с Графом? — взмолился вертевшийся тут же Шматов.
— Какой я тебе «дяденька»! — взъярился поначалу унтер, но потом махнул рукой, дескать, ступай, бестолочь.
Помощь священнику заключалась в погрузке на две двуколки имущества походной церкви: иконостаса, аналоя и других принадлежностей, названия которых Дмитрий не знал. Быстро управившись, солдаты вопросительно посмотрели на отца Григория, но тот не стал их сразу отпускать.
— Скажи мне, чадо, — спросил он у Федора, — умеешь ли ты обращаться с конями?
— Конечно, батюшка, — бесхитростно улыбнулся парень.
— Вот и бери вожжи на второй, а мы с Будищевым покамест потолкуем.
Хотя Шматову было безумно интересно, о чем священник собирается говорить с его приятелем, он послушно кивнул и занял место на козлах. На первой повозке править взялся сам отец Григорий, и какое-то время они ехали молча. Наконец, когда тишина стала совсем уж гнетущей, священнослужитель тихонько спросил:
— Скажи мне, раб божий, а каком таком грядущем ты своим товарищам толковал? Про каких таких дев с синими волосами с короткими подолами рассказывал?
— Да это я так, шутейно, — не стал отнекиваться Дмитрий, сообразивший, откуда ветер дует.
— Про то, что священное таинство венчания можно отринуть и вдругорядь жениться, ты тоже шутил?
— А вот этого не было!
— Что значит не было, разве ты, пакостник эдакий, про разводы не рассказывал?
— Про разводы говорил, а вот про венчание ни слова!
— Какой же развод может быть, если венчания не случилось?
— Так я про гражданский брак…
— «Гражданский брак», богохульник, сиречь непотребное сожительство!
— Не скажите, батюшка, — принялся возражать Дмитрий, понявший, что угодил в нехорошую историю и выкрутиться ему может помочь только наглость, — разве не бывает такого, что в церкви обвенчали молодых против их согласия?
— Всяко бывает, так что с того? То, что Господь соединил, человеку разрушить не дано! Стерпится — слюбится.
— Ага, а если не стерпится? Потом или маются, или гуляют друг от друга тайком! Ну, я и сказал, что не лучше ли, чтобы молодые сначала пожили вместе, а лишь потом повенчались. А если не подходят друг к другу или, к примеру, детей нет, то и развелись без волокиты.
— Тьфу, окаянный! Если Господь детей не дает — молиться надо! По святым местам ездить, к иконам чудодейственным прикладываться, а не о блуде вожделеть!
— Спасибо, батюшка, что развеяли мои заблуждения, — неожиданно заявил расходившемуся священнику Дмитрий. — Вы мне просто глаза открыли!
— Что?! — выпучил глаза сбитый с толку отец Григорий. — Ты издеваешься надо мной, порождение антихристово?
— Да как можно! Я, можно сказать, до сих пор во тьме пребывал, — принялся с жаром уверять его солдат, — вот и нес чего попало! А теперь я свет увидал… нет ли у вас батюшка, акафиста Божьей Матери?
— Митя, — неожиданно ласково спросил его священник после короткого молчания, — ты видишь, что там?
— Не знаю, синагога, наверное…
— Правильно, а вон там?
— Церковь. Только какая-то…
— …католическая это церковь, — закончил за него священник, — иначе — костел.
— Ну да, наверное, а что?
— А то, что я не иудей и не католик. Я, Митя, — православный! Я ведь могу и в морду дать!
От удивления у Будищева пропал дар речи, а отец Григорий, как ни в чем не бывало, продолжал:
— Ты ежели сам афей[16], то что поделаешь. Но не смей отвращать от церкви Христовой малых сих, иначе лучше бы тебе на шею жернов мельничный, да и в воду! И это я тебе, нечестивцу, не Святое Писание растолковываю, а объясняю, чем все закончиться может! Внял ли?
— Понял…
— Так вот, Митя. Впереди война, и кто его знает, как оно повернется. Бывает, что и грешники добро творят, а случается, что и праведники обмишулятся. Я за тобой давно слежу. Странный ты, но к воинскому делу способный, а потому офицерам я о твоих художествах рассказывать не буду, если ты, конечно, прекратишь непотребства сии.
— Не буду больше, батюшка!
— Ну и ладно. Ой, а ведь мы, пожалуй, что и приехали. Спасибо вам, чада, что пособили отцу своему духовному.
С этими словами отец Григорий благословил слезшего с козел Шматова и, укоризненно глянув на все еще озадаченного Будищева, пошел к собору.
— Граф, а Граф, — спросил Федор, когда они возвращались назад, — а чего это батюшка тебя благословлять не стал?
— Грешен я, — трагическим голосом отвечал ему Дмитрий.
— Все грешны, окромя Господа, а все же?
— Отстань, Федя, давай лучше водки, что ли, купим?
— Давай, только у меня денег нет.
— С деньгами и дурак сумеет, ты так попробуй.
— Как это?
— А вот смотри, — усмехнулся его приятель и
