расчищать пути. А однажды они вместе с неразлучным Шматовым притащили невесть откуда целый стог сена, для утепления вагона. Возможно, в другое время это послужило бы поводом для разбирательства, но, на их счастье, состав скоро тронулся, и начальство осталось в счастливом неведении по поводу этого происшествия.
Единственным светлым пятном в этом тяжелом путешествии была остановка в Гатчине. Их разместили в теплых казармах лейб-кирасирского полка, хорошо накормили, но самое главное — сводили в баню. Отмывшись и до исступления нахлеставшись березовым веником, Дмитрий вновь почувствовал себя человеком. Выйдя из парилки, он кое-как натянул исподнее и в изнеможении опустился на лавку, прикрыв глаза.
— Пивка бы, — невольно вырвалось у него.
— Оно бы хорошо, — согласно прогудел кто-то совсем рядом, — да только нету!
С трудом разомкнув веки, солдат увидел здоровенного кирасира, с сочувствием смотрящего на него.
— Что, земляк, намаялся? — продолжал, благожелательно улыбаясь, здоровяк. — Ничего, я слышал, вам за ужином еще по чарке поднесут, тогда и разговеешься.
— Есть маленько, — махнул головой Будищев и поскреб ногтями заросший за время пути подбородок.
— Побриться надо? — понятливо спросил кирасир. — Пошли к цирюльнику, он твоему горю поможет.
— Денег нет, — попытался отказаться Дмитрий, но гостеприимный хозяин и слушать его не стал, потащив к взводному брадобрею. Тот, впрочем, не стал возражать, а, быстро взбив пену, намазал солдату щеки и мгновенно отскоблил изрядно отросшую щетину.
— У нас не забалуешь, положено бриться и шабаш, — усмехнулся цирюльник, глядя на рассматривающего себя в зеркало пехотинца. — Правда, усы тебе такие не по чину, чай не гусар, но жалко сбривать было.
— В гусары таких рослых не берут, — покачал головой крепыш. — С его статями впору у нас служить али в преображенцах!
— Спасибо, братцы, — поблагодарил он кирасиров, — не знаю чем и отблагодарить.
— Ты — гость, — отмахнулся в ответ цирюльник. — Да еще на войну едешь. Велено вашего брата с почетом принимать.
— Граф, вот ты где! — ворвался к ним взъерошенный Федька. — А я тебя обыскался.
— Чего это он тебя Графом кличет? — насторожились кирасиры. — Или ты из благородных?
— Да какое там, — отмахнулся Дмитрий, — прицепили погоняло, теперь никак отделаться не могу.
— Поосторожнее с такими прозвищами тут, еще услышит кто не надо ненароком, так будет дело!
— Слышал, Федор, что тебе умные люди говорят?
— Ага, слыхал, а как тогда?
— Тьфу ты пропасть, ты что, моего имени не знаешь или фамилии? Вот так и зови.
— Хорошо, Митя.
— Чего-ради искал-то?
— Дык, смотрю, а тебя нет нигде!
— Ладно, пошли. Спасибо вам, земляки.
— Не за что. Всыпьте туркам и за нас, вот и будем квиты.
— Так может, еще сами всыплете, война-то еще не началась, да ведь и не завтра кончится.
— Какое там! Так и будем всю войну, то плац-парад, то развод, то еще какой караул, ети его за ногу. Тоска! Тут и войне рад будешь, от такой паскудной житухи.
Но это было исключением из правила, и дальше опять пошли бесконечные версты пути, ночевки в холодных вагонах и прочие «прелести» зимнего путешествия. Чтобы хоть как-то скоротать время, солдаты рассказывали друг другу байки, смешные случаи из прошлой жизни. Впрочем, жизнь русских крестьян совершенно не изобиловала занимательными историями, и веселого в ней было мало. Тяжелый труд, высокие налоги, да еще и непомерные выкупные платежи за землю. Наконец запас историй истощился, а байки пошли на второй-третий круг.
— Эх, барчуки, — посетовал как-то дядька Никифоров, — хоть бы вы чего рассказали интересного? У вас-то житье всяко повеселее нашего было!
— Я, право, не слишком хороший рассказчик, — смутился Алексей Лиховцев, — да и студенческая жизнь не так уж и занимательна. Учеба, экзамены, уроки, чтобы прокормиться…
— Тебя послушать, у студентов не жизнь, а каторга, — усмехнулся Дмитрий.
— Нет, конечно, но…
— Девушка-то у тебя была? — перебил его Будищев.
— В смысле девушка? Невеста, что ли… да, то есть нет.
— Как это?
— Ну, мы не объявляли о нашей помолвке, но она мне твердо обещалась…
— Понятно, значит — нет!
— Эх, Граф, взял да и оконфузил человека, — покрутил головой Никифоров, — у тебя-то, видать, от девок отбою не было?
— К нему невеста приходила, — ни к селу ни к городу встрял в разговор несносный Шматов, — я видал!
— О как, и что, справная девица?
— Ага, глазастая!
— Эх, Федя-Федя, глаза-то в этом деле как раз не самое важное…
— Да ладно вам, охальникам, все бы про баб да про непотребство какое, — строго заявил другой старослужащий солдат — дядька Супонев. — Господа студенты, как ни крути, люди грамотные, книжки читали разные. Может, растолковали бы нам, как она жизнь-то дальше будет? Полегче станет когда простому человеку, али как?
— А вы у Будищева спросите, — нашелся в ответ Николай Штерн.
— Так ему-то откуда знать?
— А он из будущего, во всяком случае, исправник так решил, когда его на болотах нашел.
— Ишь ты, из будущего, — озадаченно покрутил головой Супонев и повернулся к Дмитрию. — Ты чего молчишь, Граф, расскажи обчеству…
— Спрашивай, — просто отозвался тот, метнув недовольный взгляд на Николашу.
— Чего спрашивать-то?
— Ну, что тебе интересно, то и спрашивай.
— А какие там, в будущем, бабы? — с загоревшимися глазами спросил Федька.
— Кто о чем, а вшивый о бане, — под всеобщий смех заметил Дмитрий. — Ну, слушай: бабы, то есть девки, то есть вообще женщины, станут худеть…
— Зачем это? — озадачился Супонев.
— …юбки они будут носить короткие, а волосы стричь. Да еще красить в разные цвета, от рыжего до синего.
— Ишь ты, а короткие — это как, чтобы подол в грязь не попадал?
— Еще короче, Федя.
— Неужто до колена?
— До колена — это самые длинные. А по большей части по середину бедра.
— Это что же за непотребство такое! — сплюнул Супонев.
— Вот это да, — прошептал потрясенный Шматов. — А кто же их таких замуж возьмет с синими волосами да с таким куцым подолом?!
— Так если все такие, чего же не взять. Тем более что развестись будет не проблема. Пожил с одной, не понравилось — развелся. Пошел другую искать!
— А с невинностью как же?
— Да ее в будущем любой доктор сможет починить. Полдня делов, зашла баба — вышла девка!
— Эх, нашли кого спросить, — сокрушенно покачал головой дядька Никифоров, — ить он, паразит, смеется над вами, а вы и уши развесили!
Будищев еще долго описывал солдатам женщин из будущего и простоту их нравов, перемежая рассказы скабрезностями и вызывая тем самым гомерические приступы хохота. Даже приятели вольноперы завороженно слушали его фантастические россказни, смеясь вместе со всеми, и только более деликатный Алексей иногда морщился от излишнего натурализма. Николай же, казалось, был в полном
