Аркашка Гасилов боялся расплескать память. Только бы донести речь до дома, довести до сведения сестры и, конечно, Бориса Смоленского: пусть знает, что военные моряки никакие не «каботажники». Ясно, что для «прибрежного плавания» иностранный язык вовсе не обязателен.
Последний совет адмирала, вероятно, имел целью посрамить директора спецшколы Уфимцева, который объявил взыскание ученику Коврову за исполнение флотского танца «Яблочко». Оказалось, что нарком считает необходимым научить танцам всех без исключения «спецов».
— Будущие командиры флота обязаны быть не только образованными, но и культурными людьми, — сказал адмирал.
Коврову в этот момент стало обидно, что в зале отсутствовал директор. Правда, в речи не содержалось никаких указаний относительно тренировок во время дежурства.
Вообще речь наркома напоминала изображение в перевернутом бинокле: все можно различить, но в такой невозможной дали, что от этого екало сердце. Даль манила и страшила. Народный комиссар честно предупредил — просто так, дуриком, туда не доехать. И в этих тревогах слушателям не особенно запомнилась последняя фраза: «Необходимо использовать для учебы каждый день и каждый час, так как события могут нам помешать!»
Последнюю фразу наркома не запечатлевали на кумаче, не цитировали в газетах. И ребятам было невдомек, что она не случайна. Что не пройдет и года, как спецшкольники станут заниматься совсем не учебой, и их, мальчишек в полувоенной форме, через какое-то время историки будут считать «действующей частью Ленинградского фронта».
Как будто адмирал не сказал ученикам ничего особенного. Все они и так знали, для чего создана их школа, она называлась специальной. Слушать нравоучения мальчишкам тоже не в новинку. Воспитатели всех времен и народов не устают повторять питомцам, что надо хорошо учиться и стать культурными людьми. Привычный призыв часто проскакивает, не задерживаясь в извилинах. Но здесь эти обычные слова произнес их кумир, и со слов будто соскочила окалина. Речь наркома потрясла воображение.
По флотской традиции затем состоялся опрос претензий. Первым поднял руку ученик Донченко.
— Неужели опять о клиньях? — ужаснулся командир роты Оль.
Но проблема брюк для Антона уже не была такой животрепещущей. Донченко пожаловался на поясные ремни. Вырезанные из толстой подметочной кожи, они никак не хотели пролезать в скобы медной бляхи. Ребята чуть не зубами передергивали петлю, чтобы изменить ширину пояса с брюк на шинель. Адмирал сам попробовал перетянуть ремень, и у него ничего не получилось.
— Заменить! — обернулся он к своей свите. — Через два часа!
Вслед за этим прозвенел звонок. Электрические колокола громкого боя пронзительно извещали о том, что «резиновая перемена» окончилась. Радько подмигнул и махнул рукой. Жест поняли все и мгновенно разбежались по классам. Никто, правда, не представлял, какой будет урок. Завучу Полиэктову пришлось на ходу перестроить расписание. Так или иначе, на всех этажах укоренилась деловая тишина, и можно было без помех показать высокому гостю, как приспособлено к новой роли бывшее здание института благородных девиц. Наспех военизированный персонал спецшколы вовсю демонстрировал благоприобретенную выправку. Пожилая нянечка, повстречав в коридоре наркома, поклонилась ему, затем вытянулась в струнку, поправила на голове платок и по всем правилам отдала честь. Адмирал поздоровался с уборщицей за руку и бросил взгляд на Радько. Константин Васильевич поперхнулся и поспешил отвести гостей в военно-морской кабинет, где их с нетерпением поджидал Билли Бонс.
Во всей спецшколе не волновалась только доктор Екатерина Николаевна Подачина. Санитарная часть сверкала никелем и белой эмалью. На рабочем столе были приготовлены сводные данные о медицинских осмотрах учеников. Кремовый батистовый халат подчеркивал ладную фигуру докторши, и к ее шестимесячной завивке тоже невозможно было придраться.
Когда отворилась дверь и медицинский кабинет наполнился сиянием золотых нашивок и пуговиц, Екатерина Николаевна приветливо улыбнулась и стала ждать, когда с ней поздороваются. Она никак не могла сообразить, кто же из посетителей нарком. Один из вошедших, с красными лампасами на черных морских брюках, довольно бесцеремонно намекнул Подачиной, что полагается встать, а Константин Васильевич Радько показал глазами на самого высокого и симпатичного из моряков. Екатерина Николаевна улыбнулась еще обворожительнее и протянула адмиралу руку тыльной стороной вверх. Но нарком ее руку только пожал, а выходя из санитарной части, заметил, что доктора тоже следует военизировать.
К следующей перемене в школе остались только воспоминания. Говорили, что народный комиссар подарил спецшколе настоящую торпеду и три морские мины.
Кроме того, Билли Бонс выпросил у него еще водолазный скафандр и старые приборы управления артиллерийским огнем. Наибольший успех выпал на долю Радько, ибо он сумел так повернуть разговор, что счета на двадцать пять тысяч за ремонт школы оплатили шефы. Сергей Петрович очень жалел, что его задержали в гороно. Как можно было забыть о кровельном железе?
На переменах дневальный по гальюну Григорий Мымрин демонстрировал желающим папиросный окурок. Его выбросил сам народный комиссар. На окурок ученики смотрели с уважением, как на музейный экспонат. Мымрин быстро вошел в роль гида и с достоинством излагал свои впечатления. По его словам получалось, что все настоящие моряки обязательно курят.
Вот только брюки наркома все нашли слишком узкими. Как можно так отставать от моды? Брюки просто озадачивали. Неужели адмирал не мог сшить их на заказ? При его-то возможностях. Возможности наркома демонстрировала в баталерке Елена Эдуардовна, которая уже выдавала на обмен новые эластичные ремни.
ГЛАВА 12. НЕ ВСЕ СТРИГИ, ЧТО РАСТЕТ!
Когда полотеры принесли в школу выстиранные робы, боцман Дударь принял брюки у одного лишь Коврова. Только у него льняное полотно выглядело свежим, как будто его никогда и не касалась мастика для натирки полов.
— Как это тебе удалось? — удивился Димка Майдан.
Сам он все воскресенье стоял над корытом с ребристой доской, пробовал драить щеткой и с мылом, и со щелоком. Цветной овал, послуживший для боцмана основанием к обидному обезьяньему прозвищу, сильно побледнел, но едкая краска до конца так и не отстала. Тетя Клаша пробовала Димке помочь. Она развела в кастрюле мыльную воду и прокипятила брюки на примусе.
— Какой гадостью их так ухайдакал? — спросила она у Димки и окончательно приговорила: — Лучше все равно не будут.
Димка ей поверил. Тетя Клаша перестирала на его глазах не одну корзину белья.
У Аркашки Гасилова роба выглядела еще хуже. Вся ткань пошла пегими чернооранжевыми пятнами. Брюки принесли такими из механической прачечной, где их бросили в барабан с цветными вещами. А Генка Ковров на всех переменах куражился и никак не хотел выдавать своего секрета.
— Есть один морской способ, — загадочно говорил он. — Но в домашних условиях этот способ неприменим.
Комсорг Донченко тогда заметил, что, по его мнению, главная особенность всех морских обычаев — взаимная выручка. Коврову крыть было нечем и пришлось обнародовать тайну.
— Надо привязать робу на крепком шкерте и спустить за борт в кильватерную струю корабля. Не пройдет и получаса, как она будет чистой, как новенькая.
Димка Майдан с Гасиловым заметно скисли. Морской способ стирки для них был недоступным, а боцман Дударь не хотел принимать во внимание никаких смягчающих обстоятельств. Боцман показывал на рабочее платье Коврова и резонно утверждал, что пятна можно вывести полностью. Факт. Главный старшина, кроме того, намекнул, что ему не хотелось бы показывать запачканные брюки военруку или директору. Димка и Аркадий тоже не одобряли такого финала. Особенно Димка. Он ясно представлял, как директор будет рассматривать оранжевое пятно, как боцман скажет ему насчет «павианов», а завхоз Цируль добавит:
— Сначала труба, потом брюки. Как будем списывать, я вас спрошу?
Но Донченко недаром носил значок «Юный моряк». Он почему-то усомнился в морском способе стирки, изложенном Геннадием Ковровым.
— Постой, постой, — сказал ему Антон. — Где же ты нашел кильватерную струю? Финский залив уже замерз до самого Гогланда.
— А ледоколы на что? — слегка смутился Ковров.
— Торосы он применяет вместо мыла, — оскалился Зубарик — Мымрин. — Они ведь тоже скользкие.
— Итак, нужен ледокол и второй корабль с хорошей скоростью хода, — подвел итоги Раймонд Тырва. — Дороговатое удовольствие.
— Не специально, конечно, — уточнил Ковров, — а на попутных кораблях.
— Пойдем к военруку, — предложил Гасилов Майдану. — Попросим его, чтобы наши робы тоже привязали. До Кронштадта и обратно, наверно, отстираются.
