домой, жена быстро вернула его на землю.
Во время турне Елизавета как будущая королева неизбежно находилась в центре внимания. Маргарет, по наблюдениям Таунсенда, играла роль «в целом неблагодарную, ибо по сравнению с сестрой, наследницей трона, она представляла собой куда менее значительную фигуру»31. Элегантная, полная жизни и брызжущая весельем принцесса осознала во время 10-недельного турне, самого длинного путешествия, совершенного с сестрой и родителями, что неважно, какие слова она скажет или что сделает, – ей навсегда уготована роль второй скрипки подле сестры. Так было и так будет. Она шла позади родителей и Елизаветы во время бесконечных остановок в этой южноафриканской одиссее и все более ясно понимала, что рассчитывать на собственное счастье и приключения она может только за пределами родной страны, где она обречена жить в вечной тени сестры.
Было бы неудивительно, если бы подарки и внимание, которыми осыпали Елизавету, разделили сестер, но на самом деле они только сблизились. На этот раз их роли, казалось, переменились. Маргарет проявляла уверенность и оптимизм, а Елизавету одолевали мрачные сомнения. Быстрое взросление Маргарет не ускользнуло от внимания Томми Ласселса. Он описывал ее как симпатичную и приятную собеседницу, мало похожую на свой обычный образ «испорченной девчонки». Елизавета сходила с ума по Филиппу и с нетерпением ожидала от него писем. Маргарет играла роль солнечного лучика, у нее Елизавета находила постоянную поддержку и ободрение, особенно когда ей в голову лезли мысли о том, что отец может нарушить свое обещание и не позволит выйти замуж за Филиппа.
Хотя Маргарет на публике сияла улыбками и позволяла себе озорные выходки – например, закатывала глаза во время длинных и занудных речей, – в глубине души у нее крепло гнетущее чувство, что, если все пойдет по плану, она навсегда потеряет сестру. Это предчувствие надвигающихся перемен усугубилось внезапной смертью Алы, няни Маргарет, с которой она жила в одной комнате в течение 15 лет. Ала составляла часть повседневной жизни Маргарет, с ней она проводила больше времени, чем с собственной матерью. Потеря причинила ей глубокую боль, но так далеко от дома Маргарет не могла ничем помочь. Она только послала длинное письмо и цветы Гарольду, брату Алы.
Девушки изменились и в других отношениях. Из Британии они уплыли новичками королевского протокола в отношении «гастрольного» турне, а возвращались закаленными ветеранами, настоящими профи в том, как общаться с людьми или как вести себя на торжественном гала-ужине. Ласселс отмечал, что, «несмотря на то что в поездке было немало моментов, которые казались им обеим невыносимыми, они великолепно с ними справлялись»32. Елизавета удостоилась его наивысших похвал. «Она обладает стабильностью и обаянием принцессы Марго, но еще и удивительной внимательностью к удобствам других людей, такое бескорыстие нехарактерно для этой семьи»33. Другими словами, будущая королева думала не только о себе.
Королевская делегация вернулась в Англию в мае 1947 года. Страна только что пережила самую жуткую зиму за всю историю. Миллионы людей стали жертвами массовых наводнений, снежных завалов, транспортного коллапса, иссякших запасов угля и карточной продуктовой системы, еще более суровой, чем в военные годы. Приглушенное недовольство королевской семьей, отсутствующей во время тяжелой для страны зимы, быстро сменилось обеспокоенностью, когда в прессе появились фотографии вернувшегося короля. (Конечно, нигде не было и намека, даже со стороны радикальных лейбористов в парламенте, на драгоценности и другие преподношения королевской семье.)
Предполагалось, что турне в солнечных широтах вернет ему силы, однако король приехал изможденным, с запавшими щеками. В поездке он похудел на 17 фунтов[8]. Королева по приезде собрала консилиум медицинских светил. Вскоре Георг VI перенес несколько серьезных, с каждым разом все более угрожающих жизни операций, которые чередовались долгими периодами восстановления. Он постепенно превращался в инвалида.
Елизавета, по словам очевидцев, пустилась в пляс на палубе Vanguard, когда корабль подплывал к Портсмуту, и обрела хорошее расположение духа, как только ступила на родную землю. Филиппу не разрешили встретить королевскую делегацию в порту, однако двумя днями позже он направился в Букингемский дворец, получив увольнительную на курсах младших морских офицеров в Коршэме, в графстве Уилтшир. Назначенная встреча с королем имела двоякую цель – обсудить помолвку и поблагодарить монарха за возможность стать гражданином Великобритании. Во время встречи король под предлогом поиска фотографий южноафриканского визита вышел из кабинета, оставив Филиппа одного. Тут же в комнату вошла сияющая Лилибет в радостном предвкушении встречи с возлюбленным.
По приезде король дал понять влюбленной паре, что он не готов объявить об их помолвке. Филипп получил английское гражданство еще в феврале, но короля беспокоила мысль о том, что принц имел близких родственниц, состоявших в браке с нацистами. Он не высказывал своих опасений вслух, но понимал, что такой выбор вряд ли приведет в восторг измученное войной население. Его план состоял в том, чтобы Филипп, теперь просто лейтенант королевского флота Великобритании Филипп Маунтбеттен, стал частью придворного антуража, а не каким-то чужестранным пришельцем. Упор делался на поддержку прессы. Королевские советники, а также лейтенант Маунтбеттен и сам лорд Маунтбеттен общались с редакторами газет Daily Express и Sunday Express, расписывая достижения принца в Англии и его выдающееся военное прошлое. Маунтбеттен писал и встречался с различными членами парламента, включая члена партии лейбористов Тома Дриберга, подчеркивая, что Филипп в своей жизни провел всего лишь первые три месяца жизни в Греции и даже не говорил на греческом.
Эта продуманная стратегия неизбежно оттягивала срок объявления помолвки, но подготавливала благоприятную почву. Имя Филиппа, например, регулярно включалось в придворный циркуляр[9]. Отец Елизаветы довольно произвольно выбрал дату 15 июля для объявления о помолвке. Какими бы ни были родительские опасения короля и королевы, выражение лица их дочери не оставляло никаких сомнений в ее чувствах. «Она вся светилась, – отмечал друг семьи, присутствовавший на мероприятиях Недели королевских скачек в Аскоте, когда Филипп и Елизавета без устали танцевали на балу в Красной гостиной Виндзорского дворца. – Улыбка, которая раньше говорила о застенчивости, теперь выражала уверенность. Внезапно она обрела чрезвычайную женственность. Она стала более обаятельной и как-то вдруг превратилась в молодую женщину»34. За время отсутствия она стала взрослой в прямом и переносном смысле.
Рядом с Филиппом Елизавета казалась «более беззащитной, но, что любопытно, менее застенчивой»35. Филипп служил ей опорой, осознавала она это или нет. Незадолго до объявления помолвки друг Филиппа пошутил: «Ты выбрал не ту девушку. Маргарет куда более красива». Филипп парировал: «Ты бы так не говорил, если бы знал
