Рейтинговые книги
Читем онлайн МЕДСЕСТРА - Николай Степанченко

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26

И вот мы стоим у Почтамта, пьем пиво, он мне говорит что-то вроде: «О! Вон та, короче, нормальная, вот было бы круто, если б это она была…» Нет, не она… Какая-то девочка подошла резко и сама поцеловала Игоря в щеку, мне сделала, типа, книксен. Ну нормальная вроде. Через покойное ныне кафе «Георг», где на втором этаже мы выпили, а на первом взяли с собой, мы пошли к нему домой. Где нам почему-то вдруг очень начинает идти спиртное, и мы пьем водку, как в последний раз с полудня, до полуночи, лежа прямо на чертеже крыла.

И вот выпиваем мы культурным образом, а девочка, чем дальше, тем сильнее, начинает проявлять признаки нетерпения. Она, например, бочком подсаживается на колени Игорю и так вот его за шею обвивает одной рукой и, не мигая, смотрит на меня подолгу. На меня эти взгляды не действуют, веселят только немного. Ну часам к четырем утра мы фантастически синие и ложимся спать. Я в гостиной на диване, пара в спальне. Сопят они там, че-то елозят, я не очень прислушиваюсь и засыпаю.

Утром девочка-Леночка с медовой улыбкой приносит мне чашку кофе и ставит мои кроссовки рядом с кроватью. Глядит, не мигая. Она уже в рубашке Игоря — кто бы сомневался. Маленькое личико ее выражает сильную эмоцию — нетерпение. Она больше всего на свете хочет, чтобы я ушел. Осталось не так много времени, а в понедельник ей там в какой-то ее Овощеводческий Житомирский Национальный Университет на пары же надо. А она должна столько всего успеть сделать за сегодня, тем более, что из-за выпитого трахнуть ее у Игоря не получилось.

Выполз и сам хозяин квартиры. Никаких знаков, чтоб я ушел, мне не подает. Но мне самому уже не очень нравится находиться под лучом Леночкиной ненависти, и я собираюсь. Все выпито. Я уже стою на пороге и в эту секунду, идя ко мне прощаться через захаращенный коридор, Игорь спотыкается об трехлитровую банку самогона. Леночка издает стон подстреленного зайца. Мы внимательно смотрим на банку. Банка внимательно смотрит на нас… Начинается третья серия. В какой-то момент девочка исчезает из нашего поля зрения, по горло сытая гостеприимством столичной золотой молодежи. «Да хер с ней», — машет стаканом Игорь, и мы продолжаем. Под окнами гостиной что-то читают неразборчиво гнусавым голосом. Мне кажется, что у меня начинаются галлюцинации. Голос то повышается, то опадает — читают с выражением, я не могу разобрать ни слова, но понимаю, что читают уже целый день…

Часам к восьми вечера мы решили как следует проветриться и купить какой-нибудь колбасы — мы все съели, даже таранку с балкона. Выходим во двор-колодец и видим такое. Наш бомж, сидя на парапете возле мусорного бака, читает вслух. Вокруг него кто где сидят еще человек пять таких же, как он. Они слушают его не очень внимательно, порыкивают, ссорясь, друг на друга, не поделив вкусный кусок, дамочка в трениках разливает, но в общем они его слушают. Наш бомж читает, оказывается, тут уже больше суток и, дочитав Крупскую, перешел на «Критику Готской программы» Маркса.

«А что такое «приносящий пользу» труд? Ведь это всего лишь такой труд, который достигает намеченного полезного результата. Дикарь (а человек — дикарь, после того как он перестал быть обезьяной), который убивает камнем зверя, собирает плоды и т. д., совершает «приносящий пользу» труд. — С драматическими паузами читал наш болезный друг, обожравшийся старых маминых грибов. — Труд, труд», — гомонили причастившиеся настоянных псилоцибинов последователи в вонючем тряпье…Мы стояли, открыв рот от изумления и забыв, куда шли. «Так-то, брат», — сам себе сказал Игорь, и мы очень тихо двинулись в квартиру, стараясь не расплескать ощущение чудесной нереальности происходящего, где так же очень тихо легли спать. Мне, кажется, в эту ночь ничего не приснилось.

ЧАКРЫ

Прошло десять лет с тех пор, как я снял белый халат. Но время от времени, как и все, сталкиваюсь с медициной нашей, как и прежде бесплатной. Юношеские воспоминания оказались чище реальности, гадкой, с облезлой по углам краской. С нечистыми руками и дурным запахом. Отсеялось все плохое, подернулось романтическим флером, приукрасилось и даже героизировалось немного.

Вспомнить, как было на самом деле, мне помог недавний случай с сыном, пополам рассекшим себе губу об угол кровати. Машина моя стояла у дома, мы четко знали, куда ехать, «Скорую» дожидаться нам показалось безумным, а потому через пять минут, поворачивая на двух колесах, мы уже летели в детскую челюстно-лицевую хирургию, в ту самую, в которую пятнадцать лет назад я ввалился придерживаемый будущей женой, пьяный и в окровавленных штанах с разрезанной во многих местах рукой. Нас приняли без спешки, но очень корректно и профессионально. Заключение — шить губу под общим наркозом. Больница старая, с традициями, а потому хорошим тоном считается выйти поговорить с родителями. Вышла доктор, которая принимала нас. Она с участием посмотрела на меня и легко погладила по руке жену. «Сегодня дежурит очень опытная смена, — сказала она. — Хирург — дед, но золотой, а анестезиолог один из лучших в городе. Не бойтесь, все будет хорошо».

Общая анестезия. Трехлетнему мальчику. Да он же может дебилом остаться на всю жизнь, импотентом, у него половина органов может перестать функционировать как положено. Елки-палки, да он вообще может не проснуться! Доктор, узнав, что мы коллеги, не ушла. Она стояла с нами, и видно было, что она тоже переживает. Постепенно она нас все же успокоила, и полчаса, пока шла операция, мы проговорили с ней о разных вещах. «Врачи очень хорошие, не беспокойтесь, все будет хорошо».

Операция закончилась, и анестезиолог вывез нам нашего сына. Доктор, от которого зависела жизнь ребенка, действительно оказался очень приятным мужчиной, со светлым и умным лицом — он производил впечатление грамотного и компетентного врача.

Мы вместе отвезли крошечную каталку в палату. Поскольку других операций прямо сейчас у Анатолия Ивановича не было, а он уже знал, что мы коллеги — я медсестра, а жена врач, он остался с нами до пробуждения сына.

Прошло полчаса, и Иван открыл глаза. Он узнал нас и улыбнулся. Жена целовала доктору руки, а тот, улыбаясь, счастливо и гордо озирал нас. Мне всегда нравилось смотреть на врачей, хорошо сделавших работу и сознающих это

— Осложнений не было?

— Серьезных нет, только кетанов малого чего-то не брал. Пришлось давать двойную дозу. У меня впечатление, что у вашего сына чакры темные. Приходите ко мне, когда швы снимете, я ему их почищу.

Мы с женой, совершенно обалдевшие, смотрели друг на друга и я благодарил небо, что доктор ничего не сказал про чакры ДО операции. Потому что я б ему никогда в жизни ни за что не позволил давать наркоз моему ребенку. Подписав бумагу, мы, не дожидаясь утра, немедленно забрали Ивана домой.

РЕКА

Все проходит очень быстро, но мы живы своей памятью. То что мы помним и есть мы. Мне всегда было интересно почему одни события мы запоминаем очень хорошо и помним их ярко в деталях, а другие оставляют лишь слабый след, будто сильно разбавленной акварелью мазнули по бумаге. По какому принципу наша память заполняет себя?

Нами всеми движут два сильных желания. Запомнить все как можно подробнее и оставить после себя как можно больше. Это дает ощущение того, что прожитые годы не прошли просто так, не промелькнули, растраченные впустую, что вот они — в детях, выстроенном своими руками доме, фотографиях, кладбищенских памятниках. Потому нам так больно терять друзей — ведь с каждым из них пропадает целый пласт общих воспоминаний и тонкие нити, словно осенние паутинки, рвутся с тихим звоном, возвещая смерть воспоминаний, а вместе с ними понемногу умираешь и ты сам. Пока я помню свою бабушку, с которой так и не успел поговорить как взрослый человек, своих геройских прадедов, всех своих уже ушедших друзей, пока я пишу о них, а вы читаете, я знаю — они живы.

Не хочу забывать я еще и о многих других людях. Тех, что прошли мимо, слегка задев рукавом, но обожгли взглядом, или же поселили внутри беспокойную, хорошую мысль. Всех тех случайных попутчиков, собутыльников и ночных собеседников, кто словно камешки, формировал мое жизненное русло, поворачивал меня влево и вправо, повлиял на меня пусть незаметно, как песчинка влияет на течение реки, но все-же повлиял.

Ведь пока все эти люди со мной, и я жив.

НАКОЛКА

Его привезли под вечер. Наступало время суток, когда из больницы уходят домой те, кто не дежурит ночью — манипуляционные сестры, гипсотехники, заведующие, доктора неургентных отделений, массажисты, медстатистики. В больнице одномоментно становится гораздо тише — те кому дежурить до утра, не шумят и не бегают понапрасну — экономят силы, оттягивают тот момент, когда тяжело будет даже в туалет сходить. На этажах заканчиваются часы посещений, поэтому родственников тоже становится гораздо меньше. Свет в коридорах и переходах прикручивают, на лестницах остается гореть одна лампочка из трех, а в некоторых местах становится совсем темно, пусто и тихо. Всеволод — так он зачем-то представился мне, когда только открыл глаза. Выглядел Всеволод лет на шестьдесят пять, хотя на самом деле, если верить карточке, было ему всего 47. Весь темный, сухой, похожий на старый можжевеловый плавник, страшно покрученный жизнью. Редкие, пегие волосы на голове аккуратно подстрижены. Совиные, круглые глаза очень внимательно смотрят на все, что я делаю. Смотрят без злобы, без любопытства, совершенно без эмоций — просто фиксируют мои манипуляции. Голосовые связки Всеволода как будто обработали крупным наждаком — его голос был глубоким, низким и надтреснутым сразу во многих местах. Когда он говорил «Всеволод», казалось что в комнате работает инфразвуковая колонка. Тело Всеволода покрывали наколки. С кончиков пальцев ног, на которых было написано «Они устали» до его век, на которых было начертано «Они спят». Он лежал у меня два дежурства. То есть я принял его поздним вечером, утром сдал по смене и вновь увидел через трое суток всего на пятнадцать минут только для того, чтобы отвезти в лифт, едущий на этаж — Всеволода перевели из нашей реанимации на этажи — он выздоравливал. На прощание он без улыбки подмигнул мне коричневым, дряблым веком — «…пят» — мелькнуло и пропало. В ту ночь когда он лежал в моем блоке, он был единственным пациентом. Так очень редко, но бывает. Как-то звезды по особому становятся, что-ли. В таких случаях одного из напарников забирают в другие блоки, где пациентов побольше. В тот раз забрали Колотова. Уйти из блока спать без напарника я не мог. Так и просидел всю ночь с Всеволодом. Когда его доставили после операции, я проделывал все по правилам. Запары никакой нет, «клиент» единственный, я работал, как у нас говорили — быстро, но не торопясь. «Заземлил» пациента, то есть установил катетер в мочевой пузырь, поставил капать «сахар» и нашел в шкафчике необходимый антибиотик.

1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу МЕДСЕСТРА - Николай Степанченко бесплатно.
Похожие на МЕДСЕСТРА - Николай Степанченко книги

Оставить комментарий