Гнеда замечала, что, хотя Фиргалл был исключительно вежлив со своей челядью, он никогда не относился к ним как к равным. В его обращении с простолюдинами сквозили снисходительность и превосходство, поэтому девушка была сбита с толку откровением Айфэ.
— И отец одобрил ваш союз? — осторожно спросила она.
Сид, уловив в лице Гнеды недоверие и, кажется, прочитав её думы, с облегчением рассмеялся.
— Ты полагаешь, что он посчитает такое родство ниже собственного достоинства?
Это в целом отражало измышления девушки, но она боялась обидеть друга.
— О, я ведь говорил тебе, внешнее впечатление столь обманчиво! Ты даже не представляешь, насколько широка и благородна его душа. Отец может видеться со стороны гордым, даже надменным, но для того, кому посчастливилось узнать его близко, открываются иные качества.
Когда отец впервые привёз меня в свою вотчину, я был совсем мальчишкой. Изголодавшимся, диким, запуганным. Я сторонился людей. Фиргалл ещё оставался для меня чужаком, я был поглощён лишь собственным горем. Но отец стал брать меня в соседнюю деревню. Она принадлежала ему, и Фиргалл покровительствовал тамошним жителям. Как-то незаметно я подружился с местным ребятишками, но особенно близко — с маленькой Эмер. Она оживила меня своей добротой и искренностью, заставила забыть невзгоды.
Мы выросли рядом. Отец, видя мою привязанность, всячески опекал девочку. Когда настало время обучать меня грамоте, он взял и её в ученицы. Когда я заявил, что не сяду больше в седло, он подарил ей лошадь, чтобы мы могли вместе ездить верхом. Его щедрость, понимание и чуткость беспредельны.
Отец раньше меня заметил, что моё отношение к Эмер перестало быть лишь дружеским, и первый указал мне на это. Объяснил, как уязвима она, простая девушка, перед таким, как я. Отец дал мне возможность решить самому. Он сказал, что примет любой мой выбор, только бы я был счастлив. Зная мою свободолюбивую природу, он понял, что неволить меня – значит, убивать, и моя благодарность ему безмерна. — Видя растерянность на лице Гнеды, Айфэ с улыбкой потрепал её по плечу. — Душа Фиргалла подобна зарытому в землю кладу. С виду — голая неприступная земля, но стоит копнуть, как за камнями и песком отыщутся самоцветы и золото. И, когда кажется, что всё уже извлечено на поверхность, он найдёт, чем ещё удивить тебя.
— Как я завидую тебе, — тихо проговорила девушка, когда они остановились у кромки воды.
Слабые волны играючи подкидывали к ногам белую пену и пёрышки пожелтевших листьев ракиты. Осознание того, что Айфэ поведал то самое заветное чувство, что ещё не тронуло душу Гнеды, заставило её остро ощутить своё одиночество. Гнеде вспомнилась Пчёлка, вздыхавшая по своему ладушке, а следом, неожиданно — собственный стыд и горячее дыхание на коже, блеск вороных волос рядом с её лицом. И тут же — осуждающий жар ледяных глаз. В животе на мгновение закрутился тугой узел, будто перед прыжком в холодную реку с обрыва.
— Не кручинься, ходит где-то под этим небом и твой суженый. Не зря говорят, невеста родится, жених на конь садится, — приободрил Гнеду Айфэ.
— Обещай, что позовёшь на свадьбу! – шутливо пихнула девушка юношу в бок, отгоняя печальные думы.
— А ты, что заместо брата тебя выдавать стану.
— Идёт! – засмеялась Гнеда, уворачиваясь от руки, норовящей схватить её щёку. С Айфэ было так легко...
— Никак спишь? – раздался рядом насмешливый голос Фиргалла, и девушка очнулась от своих мыслей. — Это всё твои сумасбродные затеи, — проворчал сид.
Накануне Гнеда, узнав от Финд, что дворовые девушки собрались трепать лён, с трудом уговорила своего наставника разрешить ей присоединиться к ним. Гнеде даже не пришлось выслушивать укоры о неподобающем для княжны занятии — презрительный взгляд Фиргалла был достаточно красноречив. Но ей настолько был необходим кусочек прежней жизни, что сид уступил, и девушка обрадовалась, когда, выйдя из трепальни, не попалась ему на глаза, с головы до пят серая от облетевшей кострики, осипшая, наглотавшаяся льняной пыли, падающая с ног от усталости, но полная новыми песнями и девичьим смехом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И всё же ласковый день смягчил даже не склонного к снисходительности Фиргалла. Гнеде досталось куда меньше обычного, когда они остановились для ученья. Дольше всего сид мучил её обхождением с ножом, раз за разом заставляя метать его в засохшее дерево. Во время отдыха он не преминул спросить с неё заданный урок, и девушка послушно пересказывала отрывок из летописи Дрогеды, прочитанный накануне, речь в котором зашла о северянах.
— Твой отец принадлежал к древнему свеннскому род, но, как ты знаешь, твои предки не одни пришли в Залесье. Были ещё две могущественных семьи, тесно связанные с Бориветричами.
— Семья Войгнева? — мрачно спросила Гнеда.
Фиргалл кивнул.
— Его пращур Гуннар Мореход пришёл вместе с Ингваром. Их было три друга, Гуннар, Ингвар и Бьёрн.
— Бьёрн? – наморщила лоб девушка, словно припоминая что-то.
— Да, медведь по-вашему. Их потомки обосновались в Залесье, и ныне, как ты знаешь, Яромир мёртв, а Войгнев сидит на престоле. Потомок Бьёрна же, Судимир, стоит во главе одной из самых влиятельных семей Стародуба.
— Он тоже дружил с моим отцом?
Сид удивлённо приподнял брови.
— Ты говорил, Войгнев был побратимом отца. Должно быть, они были близкими друзьями. До поры, конечно, — хмуро добавила она. – А что этот Судимир?
— Я знаю лишь, что после смерти Яромира Судимир стал кормиличем новоиспечённого княжича Стойгнева. Но я не встречал его, — пренебрежительно повёл плечом Фиргалл. — Чтобы сохранить высокое положение и при старом, и при новом князе, надо уметь договариваться. И угождать. Находиться меж двух огней не всякий способен. Раз уж мы заговорили о свеннах, — продолжил он уже другим голосом, — давай-ка вспомним слова северного наречия.
Гнеда застонала, а её наставник едва подавил улыбку. Он то полностью переходил на язык сидов, то начинал изъясняться на свеннском, и Гнеда, страдая от таких скачков, волей-неволей пыталась понять его и с величайшим трудом выражать свои соображения в ответ.
После передышки они, вопреки ожиданиям девушки, не повернули обратно, а, напротив, углубились в лес. Фиргалл заявил, что урок не закончился, и Гнеда, привыкшая к своевольности наставника, лишь безропотно повиновалась, позволяя Пламеню следовать за Ска, конём сида.
Ранние сумерки напомнили о скоротечности осеннего дня, но долго двигаться в темноте им не пришлось. Первые звёзды едва успели показаться на загустевшем синевой небе, как спутники выехали к открытому озеру, окаймлённому с противоположной стороны горами. Тут Фиргалл объявил ночёвку, и порядком уставшая Гнеда с радостью приступила к обустройству стана.
Расседлав и накрыв лошадей, они оставили их пастись стреноженными, развели костёр и поужинали заботливо увязанными им в дорогу руками Финд пастушьим пирогом, орехами и яблоками. Почувствовав себя после этого пиршества и приготовленного сидом травяного настоя на вершине блаженства, девушка с наслаждением растянулась возле огня.
Фиргалл обосновался со знанием дела, соорудив себе удобную лежанку из седла, своего необъятного дорожного плаща и веток хвои с подветренной от костра стороны. Закончив с трапезой, он достал несколько берестяных листов и принялся делать какие-то заметки, поглядывая на небо.
— Зверолов вышел, значит, осень повернула на зиму, — задумчиво произнёс Фиргалл, отложив своё занятие.
Гнеда подняла начавшие было слипаться глаза и попыталась проследить взор наставника, но лишь нахмурилась, не понимая, что он имеет в виду. Стожары жемчужной россыпью поблёскивали в самой вышине, рукоятка Кичиги слабо мерцала в синем мареве.
— Мы называем его Бодах, Старик, но я привык думать о нём как об Охотнике, подражая древним учёным мужам. Посмотри, — Фиргалл показал пальцем, увлекаясь, — он преклонил колено и воздел лук. У правой его ноги всегда следует верный Пёс. Но пока ещё его не видно, он выбежит из-за небосклона зимой, когда Зверолов заберётся выше.
