Однако обсуждение МГИ продолжилось 23 и 25 мая. С выступлением двух аспирантов, членов месткома, атмосфера резко меняется: появляются напряженности, необоснованные претензии, клевета и предательства. Обсуждение шло и на заседании комиссии 9 июня 1937 г.
10-страничное заключение комиссии венчается выводами, и первый из них: «Обследованный Медико-генетический институт должен быть сохранен как научно-исследовательский центр по общей и медицинской антропогенетике». Далее сказано, что теоретическая часть работы должна быть усилена, что надлежит расширить связи с клиникой (диагностика стертых форм и дифференциация болезней), нужно сохранить близнецовую и терапевтическую клинику и создать другие опорные базы, сократить отделения антропологии и психологии. Наконец, «институт должен стать центром советской антропогенетики, быстро откликающимся на все реакционные фашистские лженаучные положения и гипотезы по антропогенетике».
29 июня 1937 г. С. Н. Давиденков, соглашаясь в целом с заключением комиссии и выводами, выразил «особое мнение» по двум пунктам. Он утверждал, что работы МГИ по генетике ряда болезней уже сейчас имеют большое значение для практического врача, а также он утверждает, отрицая упрек заключения, что факторы среды как раз принимаются в расчет в работах МГИ [442] .
Тем временем на июньском пленуме ЦК, где Сталин выдвигал Л. П. Берию и проводил предложение ввести упрощенный порядок следствий по политическим делам, произошло нерядовое событие: Г. Н. Каминский выступил с резкой критикой Берии. По позднейшим воспоминаниям Н. С. Хрущева, мгновенно был объявлен перерыв, после которого Каминский больше на публике не появлялся. Накануне пленума кандидат в члены ЦК Каминский был на «чашке чая», где в узком кругу высокопоставленных партийцев обсуждались способы смещения Сталина с поста генсека. Там был провокатор, и операция НКВД, по Антонову-Овсеенко, носила название «Чашка чая». Поэтому Сталин воспринял выступление Каминского – друга С. Г. Левита и покровителя МГИ – как сигнал к мятежу.
Ситуация с МГИ и С. Г. Левитом развивалась следующим образом. 5 июля 1937 г. приказом зам. наркома здравоохранения СССР С. Канторовича С. Г. Левит был снят с поста директора МГИ (временное исполнение обязанностей директора было возложена на А. Г. Андреса). Полностью Левит был снят с работы в МГИ, где он также заведовал лабораторией и был на должности старшего научного сотрудника, 13 июля 1937 г.
С. Г. Левит понимал положение дел. Раньше в том же году, когда пришло известие об аресте Макса Левина, Р. П. Мартынова «зашла в кабинет С. Г., увидела, что очень бледный он ходил по кабинету. Сказал ей об аресте М. Л.: «Ты понимаешь, что это значит?» Она вспоминает, что он выглядел ужасно. Еще раньше был арестован Агол, так что никаких надежд не оставалось» [443] .
Левит держался мужественно. 19 июля он обратился в Наркомздрав и 1 августа 1937 г. отправил новое письмо.
...
«Первому Заместителю Наркома
Здравоохранения СССР тов.
Н. И. Пропперу
Заявление доктора медицинских
наук, проф. С. Г. Левита
Согласно приказу бывшего Замнаркома Здравоохранения Канторовича я 13/VII с. г. снят с работы в Медико-Генетическом Институте без назначения на другую работу. Считая для себя принципиально недопустимым быть в настоящее время безработным (нарушение Сталинской конституции), я 19/VII подал в НКЗ СССР заявление с просьбой предоставить мне другую работу. Однако ответа до сих пор не последовало.
Обращаю Ваше внимание на след. обстоятельства: 1. В Мед. – Ген. И-те я был не только директором. Я заведывал в нем Генетическим отделением и, кроме того, работал как научн. сотрудник. 2. Мои личные работы, проделанные в МГИ, получили одобрение Комиссии, недавно обследовавшей Институт (см. стр. 3–6 Заключения К-ссии).
Моя апелляция в КПК при ЦК ВКП (б) по поводу исключения меня из партии еще не разбиралась.
1/VIII
С. Левит
» [444]
Николай Иванович Проппер не намеревался делать что-либо для трудоустройства С. Г. Левита. Судьба МГИ и медицинской генетики в стране была ясна. 17 сентября 1937 г. Медико-генетический институт был закрыт, «в целях, – как сказано в приказе Наркомздрава, – организации подлинно научной разработки вопросов медицинской генетики». Часть сотрудников МГИ составила отдел медицинской генетики Всесоюзного института экспериментальной медицины (ему же отошло имущество ИМГ) с лабораториями антропогенетики и кардиологии и клинической и близнецовой группами. Отдел был создан, похоже, для чисто формального временного трудоустройства части из примерно 50 сотрудников ИМГ. Предполагалось, что клиническими исследованиями будет руководить С. Н. Давиденков. Но приказом от 11 октября 1937 г. НКЗ закрыл с 1 ноября 1937 г. нервную клинику Давиденкова [445] . Немногие остававшиеся сотрудники МГИ составили лабораторию при ВИЭМ, не прославившуюся яркими достижениями. Лаборатория была ликвидирована осенью 1939 г.
После увольнения из МГИ С. Г. Левит каждый день уходил из дома в Ленинскую библиотеку, делая вид, что он ходит на работу: он не мог допустить, чтобы жена (которая жила всю жизнь «за его спиной») или дочь (от которой он прятал газетные вырезки с фельетонами братьев Тур) что-либо заподозрили. За ним постоянно ходили два сотрудника политической полиции, чтобы предотвратить контакты. Однажды Левит ушел на две-три минуты от преследователей и позвонил по телефону-автомату близкому другу и сотруднику, который был ему многим обязан и от которого он мог ожидать ответного благодеяния. Он просил позаботиться о жене и о любимой дочери. Но близкий друг решил раззнакомиться с потерявшим влияние благодетелем. Семье серьезно помогал другой из друзей Левита.
С. Г. Левит был арестован в ночь с 10 на 11 января 1938 г. Арест был назначен на 10-е число, но С. Г., чтобы не будить дочь, всю ночь водил по улицам Москвы тех, кто пришел за ним. Лишь утром он вернулся домой, и за минуту до ареста состоялся разговор: «Папа, ты принес мне билеты на елку?» – спросила сквозь сон девочка. – «Да, билеты на столе».
В мае 1938 г. в камере С. Г. Левита два дня провел Давид Григорьевич Оппенгейм, директор 1-го Мединститута. (Маленький, толстенький, в пенсне и с усиками – по моде времени – он был очень похож на Берию.) Левит и Оппенгейм входили в одну партячейку и потому были «на ты». Оппенгейм уговаривал товарища по партии признаться во всем, что от него требуют. С. Г. Левит стойко держался четыре месяца, потом еще двое суток, но обменял вынужденное признание на короткий телефонный разговор с дочерью.
17 мая С. Г. Левит был приговорен к смертной казни за терроризм и шпионаж (при обыске были изъяты вещественные доказательства: пишущая машинка, кинжал и фотоаппарат). Он был расстрелян 29 мая. Реабилитирован посмертно 5 сентября 1956 г.
Заключая этот раздел, напомню, что Мёллер называл Левита сверкающий интеллект – в английском языке это выражение соответствует нашему «гений».
Неврогенетика в 1939 и 1948 гг
Когда Сталин весной 1937 г. разрешил провести в Москве в августе 1938 г. Генетический конгресс, он блефовал. В июле 2 члена Постоянного международного комитета голосовали безусловно за СССР, 2 – условно, 8 – определенно против. VII конгресс прошел в Эдинбурге, в августе 1939 г. А в Москве, в октябре 1939 г., сразу после распубликованного открытия грандиозной ВСХВ, состоялось совещание по генетике, теперь при редакции журнала «Под знаменем марксизма».
С. Н. Давиденков охарактеризовал дух времени в выступлении на совещании. Там он осуждал евгенику американского и германского образца, а себя к подобным евгенистам не причислял. Может показаться, что это расходится с позицией 1930 года. Но это не так: Давиденков осуждал расовые, антисемитские и стерилизационные эксцессы, но не идею евгеники в стиле Кольцова. Вспомним, что его сын – студент Николай был в это время арестован по политическому обвинению и некоторое время был в тюрьме (и начальство могло предполагать, что Давиденков будет легко управляем), и восхитимся его вдохновенной защитой клинической генетики на совещании 1939 года.
Назвав ряд успехов применения генетики в клинической неврологии, Давиденков отметил: «…Доцентура по генетике, которая была в ленинградском Институте усовершенствования врачей, уничтожена, и вообще атмосфера работы очень тяжелая. Вы чувствуете себя так, как будто протаскиваете враждебную идеологию, и часто кто-нибудь дает дружеский совет, – я недавно получил дружеский совет одного видного врача по нашей специальности: я вам посоветую, бросьте заниматься генетикой, слово “наследственность” нельзя произносить» [446] .
Давиденков тогда подводил итоги многолетней работы, которая увенчалась гипотезой условных тропизмов, изложенной в замечательной монографии «Эволюционно-генетические проблемы в невропатологии». Книга, которая шла на Сталинскую премию, увидела свет в Ленинграде в 1947 г. Жизнь ее была недолгой.
