«Я ожидал подобного возражения с вашей стороны, господин Дюран, и, чтобы ответить на него, считаю себя обязанным объяснить вам, почему я не могу выполнить мои обязательства».
Банкир наклонился к нему поближе, и де Лозере признался:
«Сударь, оформляя эту сделку, я рассчитывал получить подряд на поставки для алжирской экспедиции».
«Понятненько, — презрительно фыркнул банкир. — Вы, сударь, рассчитывали нажиться на столь прибыльных спекуляциях и получить недостающую для оплаты лесных угодий сумму».
«Нет, господин Дюран, — возразил де Лозере, — все было не совсем так. В то время я располагал необходимой суммой; но один подлый проходимец втянул меня в авантюру, то есть, как вы это называете, в спекуляции, и, под предлогом подкупа должностных лиц, которые якобы должны были предоставить мне этот подряд, обчистил меня на огромную сумму».
Услышав это откровение, Матье Дюран не удержался от злорадной гримасы:
«Сударь, изложите ваши доводы господину де Беризи, заверяю вас, он охотно пойдет вам навстречу».
«Думаю, не так охотно, как вы, — тут же отозвался де Лозере. — Маркиз — старый провинциальный дворянин, далекий от понятий о том, как на самом деле крутятся дела; в то время как вы, господин Дюран, должно быть, собаку на этом съели…»
«Я понятия не имею, — с презрением оборвал графа банкир, — какого рода дела вы имеете в виду. Мы, ничтожные людишки, знаем только… законные пути».
Трудно объяснить, отчего Матье Дюран запнулся и сказал «законные», а не «честные», чуть было уже не сорвавшиеся у него с языка, — помешали то ли остатки учтивости, не позволившие подобным словцом чуть ли не плюнуть графу в лицо, то ли воспоминание о сцене, произошедшей между ним и господином Дано, когда он столь малоподобающим порядочному человеку образом ради собственной выгоды обернул в свою пользу эту самую законность; как бы то ни было, де Лозере заметил его заминку и разгадал слово, которое банкир имел в виду, но не произнес вслух. Тем не менее он никак не обнаружил своей догадливости, а, наоборот, напустив на себя важный вид, с редкой непоследовательностью продолжал:
«Несомненно, все это не соответствует закону до последней буквы, и потому было бы странным сделать подобное признание тому, кто творит эти законы, члену верхней палаты{473}, пэру Франции».
«Но вы считаете, что подобное признание можно доверить депутату от народа, — сурово ответил Матье Дюран и с обидой добавил: — Члену нижней палаты».
Граф, ясно ощутив всю свою неловкость, попробовал исправить ее напускным простодушием:
«Ну что вы в самом деле, господин Дюран! Не стоит нам между собой разыгрывать дурацкие комедии; вы лучше меня представляете, как все это делается; вы же светский человек, в конце концов!»
«Я человек простой, ваша светлость, из народа», — подчеркнуто приниженным тоном ответил банкир.
«Эх, — собственные слова, казалось, раздирали графу нёбо, — разве не все мы из народа, в той или иной степени, как бы высоко мы ни возносились? Будем современными — не станем придавать самым обыденным вещам ненужную помпезность. Короче говоря, господин Дюран, согласны ли вы оказать мне услугу, о которой я вас прошу: да или нет?»
«Так в чем она, собственно, состоит?»
«Выполнить мой контракт с господином де Беризи, переведя на его счет те восемьсот тысяч франков, что мне осталось доплатить. Как вы понимаете, я дам все необходимые гарантии, в том числе и залог на приобретенный у маркиза лес… По правде говоря, я прошу вас предоставить мне ипотечный заем всего на несколько месяцев — вот и все».
«Только на несколько месяцев? — По-прежнему намереваясь в итоге отказать, банкир не хотел упустить возможности побольше разузнать о делах господина де Лозере. — Вы уверены, что сможете погасить задолженность к этому сроку?»
«Абсолютно. Мой сын женится».
Эта новость подобно молнии разожгла воспоминания Матье Дюрана о нанесенном ему де Лозере оскорблении; тем не менее лицо его озарилось лучезарной улыбкой:
«Как? Ваш сын? И конечно же вы породнитесь с какой-нибудь знатной фамилией, не иначе!»
«Нет, что вы! Артур женится на дочери торговца».
«На дочери торговца?»
«Ну, это английский негоциант, уважаемый человек в Сити; вы же знаете, что в Англии подобные союзы — дело самое обыкновенное, и потом, английская буржуазия не без роду-племени, как наша, не без корней. В этой стране есть люди, которых я бы назвал буржуазной аристократией».
«Вы хотите сказать, аристократичной буржуазией».
«Да, да, вы правы, господин Дюран; я заложу приданое невестки, выполню все условия контракта и погашу свой долг перед вами».
Банкир не отвечал, и, выждав мгновение, де Лозере спросил:
«Ну, как? Что вы обо всем этом думаете?»
Матье Дюран вдруг резко поднялся и промолвил, стараясь придать голосу и осанке как можно больше возвышенности:
«Мне кажется, сударь, что вам следовало бы обсудить это предложение с маркизом де Беризи; ибо вам, аристократам равного, как я полагаю, ранга, гораздо легче прийти к взаимопониманию. Но, раз уж дворянин, близкий ко двору, опасается довериться в чем-то провинциальному дворянину, чувствуя огромную разницу в… умонастроениях, то, думаю, сударь, ваше предложение стоило бы адресовать скорее английскому негоцианту, нежели французскому банкиру, буржуа благородному, а не буржуа из простонародья».
Де Лозере побледнел; искорки ненависти вырвались из его глаз, но, сдержавшись, он поклонился и с презрением в голосе проронил:
«Вы, Матье Дюран, — мещанин, я — граф де Лозере; дистанция между нами слишком велика, чтобы я смог узреть оскорбление в ваших словах».
«Перед вами человек, который вполне способен слегка подправить вам зрение», — со злостью выпалил банкир.
«Лишь бы оно приобрело остроту шпаги, — выдохнул граф, — этого будет достаточно».
«И остроту, и длину, если вам угодно».
«Угодно!» — бросил де Лозере, удаляясь.
На следующее утро к банкиру от имени графа де Лозере пришли де Фавьери и де Беризи и попытались примирить соперников, которым ни возраст, ни положение не позволяли столь легкомысленно относиться к собственной репутации; но никакие уговоры, продолжавшиеся два или три дня, ни к чему не привели — драчуны рвались в бой. Тогда, немало удивленные подобным упрямством, маркиз и граф заявили, что не могут быть секундантами на дуэли, истинная причина которой им неизвестна. Банкир был первым, кому они высказали это замечание, но Матье Дюран отказался раскрыть причину ссоры, сославшись на то, что ее секрет принадлежит господину де Лозере.
Де Лозере, когда ему передали ответ банкира, счел за лучшее хотя бы в общих чертах рассказать маркизу де Беризи и господину де Фавьери, зачем он нанес визит Матье Дюрану и какой неприятностью все обернулось, не преминув тем не менее отметить, что Матье Дюран повел себя как человек чести, раз не поторопился выдать чужой секрет; банкир же, в свою очередь, не смог не одобрить поведение господина де Лозере, который жертвовал своей гордыней ради устранения препятствий, мешавших их встрече с оружием в руках.
— Дуэль состоялась, — вставил поэт, — и банк лопнул.
— Нет, — возразил Дьявол, — по крайней мере, не тогда.
Теперь уже не составило большого труда заставить обоих противников признаться, что серьезной причины для поединка у них не было. В самом деле, они оба руководствовались скорее инстинктивным чувством личной неприязни, нежели чрезмерной щепетильностью в вопросах чести, и раз уж обстоятельства их ссоры стали известны, то они, опасаясь конечно же открыть истинную причину своей вражды, вскоре заявили о своем полном удовлетворении.
К тому же вся эта история кончилась благополучно для господина де Лозере, так как маркиз де Беризи предложил ему расторгнуть их договор по той причине, что нашелся новый покупатель на его лесные угодья в лице старого господина Феликса из Марселя, который на редкость резво поспешил вмешаться, лишь бы ссора между Дюраном и де Лозере не получила серьезных последствий.
— И снова господин Феликс тут как тут в нужный момент! — воскликнул поэт. — Нет, решительно он вышел из-под пера господина Скриба{474} — один из тех славных малых, что при желании с легкостью найдут миллион-другой в карманах собственных штанов!
— Хм, — хмыкнул Дьявол, — это не лишено определенного высшего смысла. У древних в развязке их драм всегда появлялся бог: «Et Deus intersit»{475}, — как говорил Гораций. Господин Скриб для той же цели использует миллион, и если бы я был способен во что-то верить, то предпочел бы как в литературе, так и вообще бога Миллиона божкам типа Юпитера или Аполлона.
Ответив так поэту, Дьявол продолжил свой рассказ:
— Меж тем у де Лозере, согласившегося на предложение маркиза, на счету в банке Матье Дюрана остался миллион двести тысяч франков. Банкир, как только узнал о новых намерениях де Беризи, вверившего в его распоряжение свои средства, немедленно предложил де Лозере выплатить ему его деньги; но де Лозере посчитал делом чести просить Дюрана хранить их у себя, не желая давать недавнему недругу повод для подозрений в недоверии, которое не имело даже права возникнуть, когда удача так улыбнулась ему.
