Банкир вышел.
Он немедленно отправился к себе и написал Дано и господину де Беризи. Затем он поехал к господину де Фавьери, честно объяснил ему положение и попросил взаймы, чтобы немедленно расплатиться с господином де Лозере.
Генуэзский банкир выслушал французского банкира так, что по его лицу невозможно было догадаться о его намерениях. Когда Матье Дюран закончил свою речь, де Фавьери холодно промолвил:
«Предоставьте мне список и сумму вкладов, на основе которых вы хотите произвести этот заем, и через два часа вы получите мой ответ. Я сообщу вам, на каких условиях я смогу осуществить эту операцию, если я вообще за нее возьмусь».
Через два часа Матье Дюран получил записку от господина де Фавьери, который просил оказать ему любезность и прислать к нему господ Дано и де Беризи и предупреждал, что, возможно, операция состоится. Ожидание Матье Дюрана было жестоким, но радости его не было предела, когда оба его секунданта явились к нему и сообщили, что ему нет необходимости доставать миллион двести тысяч франков для господина де Лозере, так как господин Феликс представил графу свои гарантии и тот выдал господину Феликсу расписку на сумму долга Матье Дюрана, передав ему свои права на банкира.
«Господин Феликс!» — воскликнул банкир, вновь поразившись вмешательству этого господина в столь важное для него дело.
— Ему давно пора было удивиться, — засмеялся поэт. — Что до меня, то, признаюсь, я терпеливо выслушивал про все эти ваши миллионы, облигации, проценты только ради того, чтобы узнать наконец, кто такой господин Феликс.
— Как видите, я был прав, — ответил Дьявол, — что не удовлетворил вашего любопытства с самого начала. Но мы уже близки к развязке: вашему вниманию предлагается прекрасная, поистине драматичная сцена.
В ответ на восклицание банкира господин де Беризи сказал:
«Да, тот самый господин Феликс, который занял место господина де Лозере, чтобы купить мои лесные угодья, сегодня столь великодушно встал на ваше место».
«Но кто этот человек?»
«Клянусь вам, я не знаю».
«Я выясню это, выясню, — задумчиво прошептал банкир, — выясню, когда все это закончится, ибо полагаю, господа, вы не забыли, что у меня помимо денежных есть и другие дела с господином де Лозере».
«Нет, конечно, — ответил господин де Беризи, — и общая встреча назначена на завтра на девять часов у господина де Фавьери, оттуда мы и отправимся».
«Девять часов — это очень поздно», — недовольно заметил банкир.
«Это время выбрал господин…»
«Это время оказалось удобным для всех, — прервал господин де Беризи вмешавшегося Дано. — До завтра, господин Дюран, до завтра».
Дюран, оставшись один, почувствовал нечто вроде злорадства при мысли о том, что он наконец расквитается с человеком, который был с ним так груб. В первом порыве гнева он забыл обо всем, кроме мести. Но когда он подумал, что дуэль может привести к фатальному исходу, что ему надо успеть навести порядок в самых неотложных делах, то вспомнил о дочери, которую оставит одну в лабиринте ликвидации и конфискации имущества, откуда он один смог бы выбраться и вырвать хоть какие-то остатки состояния. «Что станет, — думал он, — без меня с девушкой, привыкшей удовлетворять малейшие прихоти и не получившей от меня ни малейшего представления о порядке и экономии?» Он с печалью вспоминал о том неправильном воспитании, которое дал своей дочери, а ведь она могла бы стать простой и доброй, если бы он того захотел. Матье Дюран с горечью упрекал себя в собственной непредусмотрительности, но, как бы ни было ему больно при виде исковерканного будущего, которое он уготовил своей дочери, ни разу банкир не подумал уклониться от предстоявшей дуэли хотя бы путем самой незначительной уступки. Его гордыня была сильнее всех прочих чувств, и он, так сказать, выбросил из головы все горестные мысли, чтобы они не ослабили его решимости.
На следующий день Матье Дюран со своими секундантами и господин де Лозере со своими собрались в девять часов у господина де Фавьери, экипажи стояли наготове, условия поединка были обговорены, но, когда все приготовились покинуть гостиную, вошел господин Феликс. Оба противника замерли при виде старика, который суровым тоном обратился к ним:
«Господа, я хотел бы задержать вас и поговорить до дуэли, которую вы назначили друг другу».
«Сударь, — ответил Матье Дюран с поклоном, — мы оба, господин де Лозере и я, знаем все примиряющие доводы, которые диктует разум в подобном случае, но дела зашли так далеко, что ни он, ни я не можем больше ждать, не нанося урона нашей чести».
«Сударь прав, — согласился господин де Лозере, — на этот раз я полностью разделяю его точку зрения».
«Господин де Лозере, — мягко продолжил господин Феликс, — мне кажется, я в свое время оказал вам большую услугу, освободив вас от обязательств по отношению к господину де Беризи. Господин Дюран, вам я тоже был не менее полезен в деле с господином де Лозере: во имя того, что я сделал для вас, прошу вас выслушать меня».
Каждый из противников обернулся к своим секундантам, как бы спрашивая их совета, секунданты в нескольких словах объяснили им, что вполне уместно уступить просьбе господина Феликса, и вышли, оставив Матье Дюрана и господина де Лозере наедине со стариком.
Когда все вышли, господин Феликс сел и указал на кресло справа от себя банкиру, на кресло слева — графу. Достойный уважения и одновременно спокойный и уверенный вид старика резко отличался от нервного нетерпения его слушателей, которые время от времени бросали друг другу взгляды, как бы обещавшие не уступать никаким уговорам. Господин Феликс смотрел на них и, похоже, черпал в этом зрелище еще больше суровости. Он начал так:
«Полгода назад, господа, я представился каждому из вас. Сначала вам, господин Матье Дюран, я рассказал, как был осужден, и просил помочь мне полностью восстановить мою репутацию. Вы отказали мне».
Банкир промолчал, а господин Феликс продолжил:
«Затем я пришел к вам, господин де Лозере, я говорил вам о своих претензиях на состояние вашей жены, вы с угрозой отклонили их».
Граф также промолчал.
«Если я правильно понял ваши возражения на мои просьбы, то вы, Матье Дюран, человек из народа, который обязан всем своим состоянием лишь самому себе и своему труду, не захотели прийти на помощь неосторожному человеку, растратившему доставшееся ему от отца огромное наследство, а вы, господин де Лозере, представитель знатной фамилии, положились на могущество своего имени, которое должно было заставить замолчать того, кого вы назвали интриганом…»
«К чему вы клоните, сударь?» — хором сказали Матье Дюран и граф.
«К тому, господа, что я, несчастный восьмидесятилетний старик, не нашел ни поддержки, ни справедливости ни у человека из народа, ни у знатного аристократа».
Противники прикусили языки, поскольку возразить им было нечего.
«Вы человек из народа, господин Дюран?»
«И я горжусь этим!»
«А вы знатный вельможа из древнего рода, господин де Лозере?»
«Я не кичусь этим», — возразил граф крайне кичливо.
«Так вот! — Старик повысил голос. — Вы оба, вы, Матье Дюран, и вы, граф де Лозере, вы оба бесстыдно лжете».
«Сударь! — вскричали противники, вскочив с места. — Подобное оскорбление…»
«Сядьте, господа, сядьте, прошу вас, приказываю вам, наконец. Если надо и если моих восьмидесяти лет недостаточно, чтобы вы выслушали меня молча и с почтением, то я произнесу слово, которое, возможно, заставит вас слушать меня на коленях».
— На коленях! — Поэт начал с особым вниманием прислушиваться к рассказу.
— На коленях, — повторил Дьявол. — Слово было сказано, дело было сделано. Слушайте дальше.
Банкир и граф поразились торжественности, с которой зазвучал голос господина Феликса. Казалось, одна и та же догадка, одно и то же подозрение поселились в сердцах двух мужчин, и они вгляделись в старика с чувством уважения и страха, а затем сели на свои места, опустив головы. Старик молча смотрел на них, в его взгляде читались торжество и боль. С усилием взяв себя в руки, он довольно спокойно продолжил:
«Я знаю историю каждого из вас, господа, но не стану их пересказывать. Я поведаю вам историю моей жизни, она послужит предисловием к вашим, которые вы затем сможете повторить так, как вы привыкли их излагать».
Господин Феликс умолк, как бы собирая воедино свои воспоминания, затем заговорил голосом твердым и решительным:
«В тысяча семьсот восемьдесят девятом году я был коммерсантом в Марселе, до той поры дела мои шли блестяще. Я был женат на женщине, которая подарила мне двух сыновей, одному в ту пору было около четырнадцати лет, другой был на год младше».
Матье Дюран и граф де Лозере встрепенулись, но господин Феликс сказал тоном, не допускавшим возражений:
