протолкнуться мимо Рорка, а затем я увидела, что глаза Роана засияли, как черные бриллианты. Взгляд Дамиана расфокусировался, и он замер.
Я посмотрела в глаза Натэниэла — он был буквально в паре шагов от меня. Он начал сопротивляться, насколько позволяли ему цепи, а позволяли они немного. Что бы ни собирались делать эти мужчины, они не хотели, чтобы он двигался. Мое сердце забилось в горле. Я потянула свои, но знала, что это бесполезно.
— Дамиан, очнись!
Он начал приходить в себя — толкнул Рорка, а затем ударил его прямо в лицо. Рорк упал на пол. Родина и Хэмиш рванули вперед размытым пятном, чтобы поймать Дамиана за руки. Родина приставила к его горлу клинок.
— Поэтому нам и пришлось засунуть кляп в рот мистеру Грейсону. Если ты еще раз его позовешь, Анита, я заткну тебя и отрежу язык твоему любовнику. — Глаза Родины вспыхнули голубым, как весеннее небо, которое могло гореть. Я поверила, что она сделает все, что мне обещала.
Цепь с крюком находилась прямо передо мной, так что у меня был отличный обзор на все, что они собирались сделать с Натэниэлом. Черт, а может, это у него был отличный обзор на то, что они собирались сделать со мной. С какой бы стороны ни пришла боль, для нас это означало обоюдный сеанс страданий. Садистичненько.
Киган подцепил крюком кандалы на лодыжках Натэниэла. Он подергал объединенную конструкцию и удовлетворенно кивнул. Двое мужчин, державших Натэниэла, начали опускать его на пол, а Киган отошел обратно к стене и потянулся к выступу. Я могла видеть только край серебряной ручки, которую он стал вращать, и цепь затянуло обратно в потолок. Двое Роанов аккуратно придерживали Натэниэла, пока им не велели его отпустить. Я ждала, что они воспользуются этим, как предлогом, чтобы причинить ему боль, но они не стали.
Киган поднимал цепь до тех пор, пока лицо Натэниэла не оказалось напротив моего, так что мы могли смотреть друг другу в глаза. Он висел где-то в четырех футах от меня (121 см. — прим. редактора) — вне досягаемости, но все же близко. Я смотрела в эти лавандовые глаза, на моего мальчика с цветочными глазами, и мой желудок сжался так сильно, что я не знала, блевану я сейчас или задохнусь. Должен же быть способ остановить все это. Его толстая коса, словно каштановая веревка, тянулась к полу и растекалась на нем.
— Миледи, — взмолился Дамиан, — пожалуйста, не делайте этого.
— Разве призывы к милосердию меня когда-либо трогали, Дамиан?
— Нет, — отозвался он, и напрягся в руках Хэмиша и Родины.
— Мне перерезать ему глотку, если он продолжит сопротивляться? — спросила Родина.
— Нет, это может слишком быстро убить Аниту. Мне нужен ее ужас, чтобы она открылась мне для кормления, а затем я буду пировать на всей ее силе. Если же она умрет до того, как я расколю этот крепкий орешек, то сила Матери может найти себе еще один сосуд, и для меня все закончится.
— Если нам нельзя его зарезать, то как вы хотите, чтобы мы помешали ему спасти его игрушечного мальчика? — поинтересовалась Родина.
— Вы — Арлекин. Неужели вы настолько некомпетентны, что не в состоянии несколько минут удерживать одного-единственного вампира? — прикрикнула на них Моровен.
— Мы можем ранить его? — уточнила Родина.
— Нет! А теперь делайте свою работу! — Моровен развернулась обратно к нам, а я этого не хотела, потому что то, что у нас тут намечалось, будет плохим, как ночной кошмар.
— Вы — блядский Арлекин. Так и будете позволять ей обращаться с вами подобным образом? — возмутилась я.
— Она — босс, — возразила Родина.
— Только потому, что вы за ней следуете.
— Мы следуем за силой Матери, — сказал Хэмиш, — какой бы сосуд она ни выбрала.
— Достаточно! — крикнула Моровен. Она прошла вдоль стены, как это ранее сделал Киган, за исключением того, что вместе с ней не появились дополнительные цепи, и вернулась с большим клинком в руке. По тому, как серебристый металл ловил блики, я поняла, что он острый. Не берусь сказать наверняка, что клинок серебряный — одного цвета мало, однако могу поспорить, что так и есть, даже если я и молилась, чтобы это было не так.
— Я хочу, чтобы ты смотрела в эти большие, красивые глаза, на эти прекрасные волосы, на эту искусно вылепленную, сильную грудь, и помнила об этом, Анита Блейк. Я собираюсь превратить в кошмар наяву его красоту, а затем я трахну его прямо перед тобой, а когда ужас того, что я сотворила с двумя твоими мужчинами, переполнит тебя, я выпью тебя досуха!
Моровен шагнула к Натэниэлу в вихре своих белых юбок. Мы с Дамианом в унисон крикнули:
— Нет!
Она схватила толстую косу Натэниэла, словно рычаг, чтобы зафиксировать его, а затем немного отошла в сторону, и теперь мы могли смотреть друг на друга. Она приложила лезвие к его волосам и срезала их. Она могла сделать много чего похуже, я это знала… но от вида того, как его длинная, толстая коса из каштановых волос падает на пол, у меня перехватило дыхание. Я обвисла в цепях, потому что в тот момент колени меня не держали.
Мы смотрели друг другу в глаза, и я увидела, как одна-единственная слеза скатилась по щеке Натэниэла. Я закричала — это не был крик ужаса или сожаления, это был крик ярости. Мне снесло крышу, я проклинала ее, угрожала ей и, наконец, сказала:
— Убей меня прямо сейчас. Потому что каждая минута, что ты оставляешь меня в живых, дает мне лишний шанс убить тебя первой, ты, злобная сука!
Моровен рассмеялась мне в лицо, а затем швырнула клинок на пол между нами.
— Гнев, я не могу питаться гневом, Анита. Но, даю тебе слово, что, когда я вернусь, то возьму этот нож и вновь буду резать это прекрасное тело, и, может быть, выколю глаз. Я хочу, чтобы у него остался хотя бы один здоровый глаз, чтобы он мог видеть руины своей красоты и твой ужас от этого, но оба ему для этого не понадобятся.
Я подпитывала свою ярость, словно она была истинным пламенем. Я растила ее, чтобы она полыхала сильнее, потому что Моровен не могла кормиться на мне, не могла убить нас до тех пор, пока не обнаружит мой страх. Я прикоснулась к бурлящему бассейну своего гнева — он рос у меня внутри с тех самых пор, как умерла моя мама, и подпитывался каждым ужасным моментом в моей жизни, и я позволила Моровен
