я прошу. Неужели это так сложно, Родина?
Девушка покачала головой, плотно стиснув губы. Теперь она стояла на коленях и покачивалась. Она продолжала мотать головой, а по щекам катились слезы.
— Немайн! Неееемааааайн! — Она тянула это имя до тех пор, пока оно не стало эхом рикошетить от каменных стен.
Вампирша отпустила ее руку, и Родина осела на пол, успев выставить перед собой трясущуюся ладонь, чтобы не завалиться на бок. Она выглядела так, словно хотела свернуться калачиком в позе эмбриона и рыдать, или блевать, или все три удовольствия разом, но боролась, чтобы оставаться в вертикальном положении. Боролась, чтобы не упасть в обморок, боролась, чтобы сохранить как можно больше самой себя после того, что только что произошло.
Немайн повернулась ко мне с довольно неприятной улыбкой.
— Теперь твоя очередь, Анита. Советую произнести мое имя быстрее, чем это сделала она. Как-никак, ты — просто человек, и у тебя нет таких резервов сопротивления, как у оборотня.
Я постаралась не напрягаться, но ничего не могла с этим поделать. Резко выдохнув, я попыталась расслабиться. Иногда это помогало при избиении, а это был всего лишь иной вид избиения.
Она протянула ко мне свою бледную руку, а я не удержалась и отдернулась от нее. Она рассмеялась высоким и диким смехом — таким, который исходит только от суперзлодеев и от по-настоящему сумасшедших.
— Киган с радостью подержит тебя для меня, Анита, или ты можешь покориться неизбежности, как большая девочка, как это сделала Родина.
Киган встал позади нее, и было что-то в его карих глазах, что заставило меня внутренне воспротивиться его потенциальным прикосновениям. Прозвучал голос Родины, дрожащий и слабый, и, тем не менее, она сказала:
— Просто прими это. Не усугубляй.
Странно, но в этот момент я больше доверяла психованной суке на полу, нежели той, что стояла прямо передо мной. Я посмотрела в голубые глаза Немайн и сказала:
— Просто сделай это.
— Какая смелая. Я собью с тебя спесь до того, как закончу.
— Слова ничего не стоят, подруга. Сделай это уже, или не делай вовсе.
Она нахмурилась так, словно это была не та реакция, на которую она рассчитывала, и все же положила руку мне на лицо и призвала свою силу. Нас обоих заколебало быть милыми.
79
Моя кожа покрылась мурашкам от всей той силы, что она втолкнула в меня, но мне показалось, что я камень, торчащий посереди бурной реки. Я могла чувствовать воду, знала, что намокаю, но все еще не подчинялась ей, все еще была в безопасности и оставалась неподвластна этому потоку.
Я смотрела в голубые глаза этой женщины с расстояния в несколько дюймов, ее рука обнимала мою щеку, как чаша, а вокруг нас струилась энергия — вокруг, но не внутри. Как и во сне, она не могла пробиться сквозь мои щиты.
— Нет, — прошептала она.
Я посмотрела на нее и сказала:
— Ты все еще хочешь, чтобы я назвала твое имя?
— Это невозможно, — проговорил Киган, стоя позади нее.
— Я не могу заглянуть в твой разум. Не могу вытащить на поверхность твои страхи. Цепи, в которые ты закована, сделаны из того же материала, из которого выкован клинок, убивший твоего тигра. И эти цепи зачарованы, они удерживают тебя ото всех твоих. Жан-Клод не может помочь тебе, пока ты в них. Ты — всего лишь сосуд для силы, не более того. Как только ты лишишься тех способностей, что тебе помогают, я смогу делать с тобой все, что пожелаю.
— Сюрприз, — тихо сказала я.
Она пустила по своей руке еще больше силы, а вторую ладонь положила на другую мою щеку, и теперь казалось, что она придвигалась ко мне ближе для поцелуя.
— Нет! — крикнула она, очень зло, будто веками сдерживала эту ярость. Я чувствовала ее, как сладко-горький аромат на ее коже. Она права в одном: она отрезала меня ото всех, с кем я была связана метафизически. Предполагалось, что это ослабит меня, но именно в тот момент я поняла, что я — заряженный пистолет, и, что бы она ни сделала, это не снимет мой предохранитель. Впервые у меня появилась возможность покормиться на гневе, которому были тысячи лет, и никого в голове и в сердце, кто обладал бы большей практикой по контролю над своим голодом, у меня не было.
Я не подумала, плохая ли это идея. Я просто пировала. Питалась через ее руки, пока она держала меня. Вытягивала через взгляд этих светлых глаз, пока они все больше расширялись от удивления. Я питалась кожей от кожи, пила ее, пока она держала меня. Так много гнева. Я ощутила, как мои глаза наполняются моей собственной силой. Я наблюдала за тем, как ее лицо становилось умиротворенным, пока она падала в мои глаза, а я пила ее ярость. Я никогда не пыталась пить от кого-то подобным образом, однако у меня никогда и не было того, кто предложил бы подобное пиршество — коктейль из веков и ярости.
Чьи-то руки оттащили ее от меня, но она потянулась назад, желая касаться меня, как любая жертва вампира, разум которого достаточно поимели. Киган и Хэмиш удерживали ее. Взгляд у нее все еще был расфокусирован, как у лунатика.
— Ее глаза, — произнес Хэмиш, и у меня ушла секунда, чтобы понять, что он имеет в виду глаза не Моровен, а мои.
Киган взглянул на меня, а затем резко уставился в пол. Он не хотел смотреть мне в глаза, пока они сияли. Я чувствовала, что каждый дюйм моей кожи сиял от силы — не только глаза. Боже, как это было приятно.
Злобная Сука, которая оказалась не такой уж злобной, сделала глубокий, судорожный вдох, и посмотрела на меня. Я думала, что залпом осушила ее ярость, пока вновь не заглянула ей в глаза. Ненависть, такая жгучая ненависть… она наполняла ее глаза, лицо, она будто была соткана из ненависти. Один этот взгляд сделал то, чего не смогла сделать вся ее сила: он напугал меня. Не знаю, почему, но я не смогла удержать свой пульс, не смогла остановить выплеск адреналина. Никогда не поймешь, что тебя испугает, а что — нет. Никогда не знаешь, даже если речь о тебе.
— Так-то лучше, — произнесла она голосом, полным ледяного спокойствия и контроля — он совершенно не сочетался с ненавистью в ее взгляде.
— Госпожа, с вами все в порядке? — уточнил Хэмиш.
— Ответь ему за нас, Киган, — велела она.
— Пленница напугана. С нами
