По словам Леся Танюка, зонги Высоцкого должны были завершаться следующей строфой: «И, съехав с автобана на грунтовку, / Глушу мотор — и перед стаей всей / Швыряю в грязь эпоху, как дешевку. / “Кто первый за любовью? Вожделей!”», — которая явно повторяет авторскую мысль из стихотворения 1975 года: «У профессиональных игроков / Любая масть ложится перед червой. / Так век двадцатый — лучший из веков, — / Как шлюха, упадет под двадцать первый».
Также Лесь Танюк писал: «Персонажи должны были идти исключительно под кличками. Было двое близнецов-громил, Костолом и Остолоп, их иногда звали общим именем — костолопы. “Костолопы из Европы” (Высоцкий хотел записать для них куплеты)». Сразу вспоминается аналогичная парочка в песне «Про двух громилов — братьев Прова и Николая» (глава «Тема двойничества», с. 1090 — 1106, 1115, 1124, 1125).
Очевидно, что именно благодаря творимых ими безобразиям все эти персонажи были очень близки Высоцкому — вспомним, например, «Путешествие в прошлое», где его лирический герой также вовсю буйствует. И именно поэтому сравнение автором себя и своих единомышленников с «бандой» (то бишь — с крутыми парнями) встретится еще раз в «Лекции о международном положении», написанной примерно в одно время с зонгами к «Махагонии»: «Вы среди нас таких ребят отыщете — / Замену целой “банды четырех”!».
Однако положительные черты в образе бандитов разрушали замысел режиссера: «Стоило Высоцкому вложить себя во что-то, как это “что-то” начинало искриться на высшем уровне и излучаться высокою жизнью. А для “Махагонии” этот его дар оказался губительным: “шарага” и “банда”, о которой мы хотели рассказать, приобретала черты неприкрытой привлекательности».
То же самое можно сказать и о главных героях «Песни бандитов к к/к “Интервенция”» (1967; АР-11-140), которые выведены с явной симпатией.
В свою очередь, эти герои продолжают линию «космических негодяев» из песни 1966 года, у которой имеется вариант названия: «Марш космических пиратов» (из авторского перечня песен в записной книжке от 10.04.1974). А в «Песне бандитов» высказывается сожаление: «Теперь названье звучное “Пират” / Забыли…».
Если «космические негодяи» «знали тюрем тишину», то и бандитов сажают за решетку: «.. Как сразу: “Стойте! / Невинного не стройте — / Под замок!”». И если первым «все встречи с ближних нипочем», то о вторых будет сказано: «Бандит же ближних возлюбил — души не чает. / И если что-то им карман отягощает, / Он подойдет к ним, как интеллигент: / Улыбку выжмет / И облегчает ближних / За момент».
***
Теперь рассмотрим группу произведений, формально относящихся к разряду шахтерской тематики.
В «Марше шахтеров» (1970) герои заявляют: «Мы топливо отнимем у чертей, / Свои котлы топить им будет нечем!», — что, несомненно, восходит к «Маршу физиков» (1964): «Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра, / На волю пустим джинна из бутылки» (обратим внимание на одинаковый жанр этих песен — марш)[1453]. Такое же намерение будет высказано в «Балладе о времени (1975): «Или взять его крепче за горло, / И оно свои тайны отдаст». Причем об этих тайнах уже шла речь в песне «Сколько чудес за туманами кроется…» (1968), и к ним тоже было «ни подойти, ни увидеть, ни взять», поскольку «черное золото, белое золото / Сторож седой охраняет — туман» (другими словами: «Удивительное — рядом, / Но оно запрещено» /5; 136/).
В свою очередь, об этом же «черном золоте, белом золоте» через два года будет написана отдельная песня — тот самый «Марш шахтеров»: «Взорвано, уложено, сколото / Черное, надежное золото». И эта выделенная курсивом рифма уже встречалась в «Сколько чудес…»: «Тайной покрыто, молчанием сколото, — / Заколдовала природа-шаман. / Черное золото, белое золото / Сторож седой охраняет — туман». Нельзя не отметить еще одно буквальное сходство между этими песнями: «Не потеряй веру в тумане / Да и себя не потеряй!» = «Не бойся заблудиться в темноте / И захлебнуться пылью — не один ты»[1454].
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Во всех упомянутых произведениях можно предположить наличие единого подтекста: и черное золото (уголь), которое герои отнимает у чертей, и тайны, которые они отнимают у ядра («Марш физиков»), у времени («Баллада о времени») и у тумана («Сколько чудес за туманами кроется…»), по своей сути синонимичны.
Рассмотрим сначала «Марш физиков», который заканчивается так: «…И вволю выпьем джина из бутылки!». Об автобиографичности этой строки говорят воспоминания французской переводчицы Мишель Кан: «Бутылка джина, который так любил Володя, стоила в барах “Националя” и “Метрополя” доллара три, гораздо дешевле, чем в Европе»[1455]. Такой же личностный подтекст присутствует и в более поздней «Песне про джинна» (1967), где лирический герой откупоривает бутылку с вином, но оттуда вылезает сказочный джинн, занимающийся «мордобитием».
А теперь обратимся к началу «Марша физиков»: «Тропы еще в антимир не протоптаны, / Но, как на фронте, держись ты». Через несколько лет подобный призыв повторится в песне «Давно смолкли залпы орудий…» (1968): «Покой только снится, я знаю. /Готовься, держись и дерисъ».
Следующие строки — «Бомбардируем мы ядра протонами, / Значит, мы — анти-лиристы» — вызывают в памяти «Песню самолета-истребителя»: «Из бомбардировщика бомба несет / Смерть аэродрому». Кроме того, за несколько месяцев до «Марша физиков» образ артиллеристов уже встречался в «Штрафных батальонах»: «Молись богам войны — артиллеристам! <.. > Ну, бог войны, давай без передышки!»
В слове «антилиристы» (помимо обыгрывания популярного в те времена спора физиков и лириков, а также слова «артиллеристы») явно прослеживается связь с «Маршем антиподов» (1973). В обоих случаях лирическое мы выступает в образе анти, сознательно противопоставляя себя своим врагам.
Причем если в «Марше физиков» герои стремятся прорваться в «антимир», то в «Марше антиподов» они уже живут там: «У нас тут антикоординаты». Но вместе с тем образ антимира в этих песнях имеет разный смысл. В поздней песне «антимир» символизирует свободное общество, которое противопоставляется «обыкновенному» миру (советской действительности), а в ранней песне герои, наоборот, пытаются прорваться в «антимир», в котором спрятаны тайны бытия. Но этот «антимир» хорошо охраняется: «Тесно сплотились коварные атомы — / Ну-ка, попробуй прорвись ты!». То есть «атомы» образовали собой непробиваемую стену. И логично предположить, что перед нами впервые возникает вариация на тему «ватной стены» (как впоследствии будет называть советскую власть сам поэт).
Если же обратиться к образу нейтрино, то легко обнаружить перекличку с вышеупомянутой «Балладой о времени»: «Пусть не поймаешь нейтрино за бороду / И не посадишь в пробирку, — / Было бы здорово, чтоб Понтекорво / Взял его крепче за шкирку» = «…Или взять его крепче за горло — / И оно свои тайны отдаст».
Но почему же все-таки «не поймаешь нейтрино за бороду и не посадишь в пробирку»? Вероятно, потому, что здесь перед нами — мотив неуловимости власти, который мы разбирали совсем недавно на примере «Невидимки», «Песни про плотника Иосифа», «Песни автомобилиста» и «Лукоморья». Можно также предположить, что пробирка в «Марше физиков» — это вариант бутылки, в которую впоследствии это «нейтрино» удалось посадить и из которой оно «вылезло» в песне «Про джинна».
А призыв «посадить в пробирку» напоминает «Песню Гогера-Могера» (1973), где лирический герой также мечтает запереть своих врагов: «Я б их, болезных, запер бы / Покрепче перво-наперво» /5; 527/.
Кроме того, борода, свидетельствующая о «древности» этого «нейтрино», находит аналогию в той же «Балладе о времени», где говорится о «целой груде веков», а также в «Лукоморье», где упоминается «бородатый Черномор — Лукоморский первый вор», и в «Сказке о несчастных лесных жителях», где Иван-дурак угрожает Кашею бессмертному: «Щас, мол, бороду-то мигом отстригу!»[1456].
