Прослеживаются также общие мотивы между «Упрямо я стремлюсь ко дну…» и «Маршем аквалангистов» (1968): «Нас тянет на дно, как балласты» = «Упрямо я стремлюсь ко дну»; «А наши тела — в акваланге» = «И наши жабры — акваланги»; «В пучину не просто полезли» = «Зачем иду на глубину?»; «Нам нужно добраться до цели» = «Целенаправлен, устремлен» /5; 479/; «Застрял он в пещере Кораллов» = «Плутаю в зарослях кораллов» /5; 478/. Но наряду с этим можно заметить и изменение одного мотива: «Красиво здесь? Всё это сказки!» — «Цветы, которых на земле / Воспеть не смел, не мог придумать» (АР-9-115).
В стихотворении лирический герой говорит: «Я потерял ориентир, / Но вспомнил сказки, сны и мифы». Об этом же шла речь в произведениях 1972 — 1973 годов: «Я потерял нить Ариадны» («В лабиринте»), «И круг велик, и сбит ориентир» («Мосты сгорели, углубились броды…»), «И исчезло шоссе — мой единственный верный фарватер» («Ожидание длилось, а проводы были недолги…»).
И, наконец, концовка стихотворения «Упрямо я стремлюсь ко дну…»: «Ушел один — в том нет беды, / Но я приду по ваши души!». - вызывает в памяти песни «Я из дела ушел» (1973) и «Надо уйти» (1971), а также «Песню самолета-истребителя» (1968): «И все-таки я напоследок спел: / “Мир вашему дому!”».
***
Возвращаясь к «Маршу шахтеров» (1970), отметим общие мотивы с песней «Сыновья уходят в бой» (1969): «Вгрызаясь вглубь веков хоть на виток…» = «Мы в землю вгрызались, спасаясь от пуль, — / У нас был приказ окопаться» /2; 481/.
Формально в первом случае речь идет о добыче угля, а во втором — о военной схватке, но использование одинаковой лексики говорит о том, что в обоих произведениях действует лирическое мы, прикрывающееся разными масками.
Через год после «М. арша шахтеров» будет написана «Штангист», где у лирического героя — тоже силовая профессия: «Мы топливо отнимем у чертей — / Свои котлы топить им будет нечем. <.. > Но нас, благословенная Земля. / Прости за то, что роемся во чреве!» = «Он вверх ползет, я отнимаю силу, / Которую он черпал у Земли. <…> И брошен наземь мой железный бог» (АР-13-44).
В «Марше шахтеров» лирическое мы сражается с чертями, а в «Штангисте» лирический герой — с «железным богом», что в данном случае одно и то же. Причем в последнем случае зритель кричит герою: «Брось его к чертям» Типичный для Высоцкого прием, о котором мы уже говорили при разборе религиозной тематики.
Представляют интерес также переклички «Марша шахтеров» с песней «Мы вращаем Землю» — в обоих случаях от действий героев зависят состояние Земли и жизнь на ней: «Терзаем чрево матушки-Земли, / Но Земле теплее и надежней» ~ «Просто Землю вращают, куда захотят, / Наши сменные роты на марше». И в целом ситуация здесь почти идентична: в ранней песне герои сражаются с чертями, отнимая у них «топливо», а в поздней — с фашистами, отбирая «наши пяди и крохи».
Другая перекличка связана с персонификацией Земли в образе женщины: «Но нас, благословенная Земля, / Прости за то, что роемся во чреве» = «Мы ползем, бугорки обнимаем, /Кочки тискаем зло, не любя, / И коленями Землю толкаем / От себя, от себя!».
Ну и напоследок сопоставим «Марш шахтеров» с песней «Тюменская нефть» и стихотворением «Революция в Тюмени» (оба — 1972), где лирическое мы выступает в образе нефтяников (продолжение образа шахтеров) и говорит об «ожившей» земле в результате своих действий: «Вот череп вскрыл отбойный молоток, / Задев кору большого полушарья» = «Я счастлив, что, превысив полномочия, / Мы взяли риск и вскрыли вены ей!»[1465] = «Пробились буры, бездну вскрыл алмаз» (отметим еще одинаковую образность в «Революции в Тюмени», «Гимне морю и горам» и «При всякой погоде…»: «В болото входит бур, как в масло нож», «Как воду нож, взрезаем черный купол», «Море бурное режет наш сейнер»).
В «Революция в Тюмени» герои «освобождают» нефть, томящуюся в земной «утробе», а в «Марше шахтеров» — отнимают у чертей уголь. Понятно, что оба эти образа метафоричны — их можно истолковать как энергию, которой не хватает людям. Собственно, об этом прямым текстом говорится в «Революции в Тюмени», где «нефть из скважин бьет фонтаном мысли, / Становится энергиею масс / В прямом и тоже в переносном смысле». Да и сам Высоцкий был носителем именно такой сверхмощной энергии, которой щедро делился с людьми. Причем пробуждение природы в его творчестве зачастую является аллегорией пробуждения людей от спячки: «И ожила земля…» («Тюменская нефть», 1972) = «Запела вода, пробуждаясь от сна» («Проделав брешь в затишье…», 1972).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Если в стихотворении «Упрямо я стремлюсь ко дну…» лирический герой говорит: «.. Давленье мне хребет ломает, / Вода выталкивает вон, / И глубина не принимает», — то и в «Революции в Тюмени» читаем: «Но есть сопротивление пластов» (подобное же сопротивление имело место в «Марше шахтеров»: «Вгрызаясь вглубь веков хоть на виток…»). Во всех этих случаях представлено погружение героев вглубь — за тайнами бытия и за «солью земли» (нефтью или углем).
Более того, нефть в «Революции в Тюмени» и «Тюменской нефти» является еще и аллегорией самих людей, поскольку ее описание полностью соответствует поведению героев «Баллады о ненависти» и «Баллады о времени», написанных для фильма «Стрелы Робин Гуда» (1975): «Но близок час великих перемен» = «Занят замок отрядами вольных стрелков, / Ну а с ними придут перемены» /5; 313/; «Сквозила нефтью из открытых пор» = «Ненависть потом сквозь кожу сочится»; «Становится энергиею масс» = «Головы наши палит»; «Болит кора земли, и пульс возрос» = «Но ненависть глухо бурлила в ручьях» /5; 316/; «Боль нестерпима, силы на исходе» = «Мы в плену у бессилия бьемся сейчас» (АР-2-202); «И нефть в утробе призывает “SOS”» = «Ненависть требует выхода, ждет»; «Вся исходя тоскою по свободе»[1466] = «Но не злоба нас будет из плена вести»; «А это — человечьи пот и слезы» = «Свежий ветер нам высушит слезы у глаз»; «И что за революция — без жертв, / К тому же здесь еще — без человечьих?» = «Ненависть жаждет и хочет напиться / Черною кровью врагов» (между тем, в первом случае сначала говорилось об отсутствии врагов: «Нет классовой борьбы, живых врагов»; АР-2-82).
Итак, нефть является как символом энергии, так и аллегорией людей, изнывающих от рабства, ненавидящих своих палачей и стремящихся на свободу (аналогичный прием использовал Маяковский в поэме «Владимир Ильич Ленин», 1924: «…но уже горение рабочей лавы / по кратеру партии рвется из-под земель»). Поэтому концовка «Революции в Тюмени» повторяет заключительный фрагмент «Дельфинов и психов», где дельфины и киты освобождают узников психиатрической больницы: «…они распахнули настежь все входы и выходы, они идут к нам и какими-то чудными голосами что-то читают. Про нас. Мы свободны!» = «Но нефть свободна! Не могу не петь / Про эту революцию в Тюмени».
Что же касается образа шахтеров, то за несколько лет до «Марша шахтеров» он уже встречался в «Случае на шахте» (1967), где главный герой представал в образе добытчика угля: «И вот он прямо с корабля / Пришел стране давать угля» (сравним в «Марше шахтеров»: «И шуточку “Даешь стране угля" / Мы чувствуем на собственных ладонях»).
Если в этой песне героя завалило («У нас стахановец, гагановец, загладовец, — и надо ведь, / Чтоб завалило именно его!»), то в «Марше шахтеров» сказано: «Не бойся заблудиться в темноте / И захлебнуться пылью — не один ты!». О возможности быть заваленным говорилось также в песне «Ты идешь по кромке ледника…» (1969): «.. Предостерегая всякий раз / Камнепадом и оскалом трещин». А в черновиках песни «Летела жизнь» (1978) лирический герой будет вспоминать об этом как о своем лагерном опыте: «А вот гора, с которой осыпало / Камнями нас… Стою, как ротозей. / Отсюда разбрелись, куда попало, / Учившие меня любить друзей» 15; 493/.
