— Максим, не мельтешите — вы мне мешаете!.. да знаю я, что делать!.. я может и на пенсии… но как хирург на хорошем счету была…
— … он не умрет?!.. скажите, он ведь не умрет?!..
— … да разойдитесь… дайте место…
— … сюда посветите…
— … нельзя „Скорую“ — увезут… а там…
— … так пусть заштопают и сразу обратно…
— … здорово порвали…
— … он ведь не умрет?!.. пожалуйста… он ведь ни в чем…
— … Кирушка, милая… убери руки… успокойся…
— … а классно он — да?.. а в кино совсем не так показывают…
— …мне бы так — никто б не докопался…
— … Саныч, от тебя все равно никакого толку — хоть за пивом сгоняй!..
— … а тот-то — видал?!.. и сам… так еще и с собой образин приволок!.. представляю, что там сейчас творится…
— … так это они Владку, выходит?..
— … да, это не Вадик… ну что мне сделать, чтобы вы…
— … тихо, тихо…
— … ну видишь, а ты говоришь — где тут люди…
Голоса, окружавшие Киру, вдруг стали стремительно утончаться до комариного писка, и она начала проваливаться в липкий, душный туман, а когда пришла в себя, обнаружила, что стоит на коленях и плачет, уткнувшись Софье Семеновне в сухонькое плечо, и та обнимает ее, гладит по слипшимся от крови Вадима волосам, а присевшая рядом Мила, держа за руку, встревожено повторяет ее имя. Повернув голову, Кира увидела, что рядом стоит машина „Скорой“ и соседи вместе с врачом как раз помогают загрузить внутрь каталку с безжизненным телом Князева, и вскочила, в ужасе закричав:
— Нет! Ему нельзя!..
— Кира! — Софья Семеновна успела ухватить ее за руку. — Успокойся. Они сделают, что нужно, и мы сразу же его заберем. Тоня договорится… ее там многие знают… Отвезем к нему, присмотрим… и ты тоже… Ничего с ним не будет.
— Кто сопровождает? — сонно спросил врач через плечо. — Полезайте… времени нет…
— Иди, — Софья Семеновна легко подтолкнула ее, но Кира вдруг покачала головой.
— Нет. Езжайте вы… и тетя Тоня. Мне нужно туда, — она кивнула на темные окна своей квартиры. — Я должна… я сделаю так, чтобы она больше никого не смогла держать… И его тоже!
— Кира, но ты…
— Езжайте! Только если… в любом случае, не говорите ему, куда я пошла. Если что… скажете, что я уехала… как мы и договорились.
Софья Семеновна пронзительно посмотрела на нее, коротко кивнула и начала забираться в машину.
— Тогда и я поеду… вечно там разгружать некому… — пробормотал Леха-нардист, помог влезть в машину обеим женщинам и запрыгнул следом. Дверца захлопнулась, машина дрогнула и покатила к выезду со двора. Кира, сжав кулаки и стуча зубами, смотрела на нее, пока та не скрылась за поворотом, потом медленно повернулась и наткнулась на взгляды обитателей двора. Лица некоторых были ошеломленными, но уже по-другому — казалось, они мысленно спрашивают себя — что и почему они только что сделали? Кто-то тронул ее за руку, и Кира опустила глаза на Настю, которая протягивала ей ее сумочку.
— Тетя Кира, ты потеряла.
Она машинально взяла ее и прижала ладонь к груди, чувствуя себя совершенно опустошенной. Больше всего хотелось повалиться прямо здесь на землю и заснуть — и спать долго — до тех пор, пока все не решится само собой.
— Я никого не приводила, — глухо сказала Кира, обводя взглядом стоящих перед ней людей. — Думайте, что хотите, но я никого не приводила…
— Ты про что? — негромко спросил кто-то. Дашкевич подошел к ней и положил ладонь ей на плечо.
— Кира, вы…
Она вывернулась из-под его руки и обернулась.
— Я узнаю, как разрушить ловушку, и все будут свободны. Ни цепей, ни страха… Я узнаю… только… пусть он живет, как и жил…
— Как ты узнаешь?! — вяло спросил Сан Саныч, все еще сидевший на земле и крепко сжимавший в пальцах пустую пивную бутылку.
— Она мне скажет, — Кира криво, недобро улыбнулась, отступая к подъезду. — Сегодня новолуние. Сегодня день открытых дверей.
— Кира, вы уж извините, но я должен… — Дашкевич шагнул было к ней, но несколько человек вдруг сомкнулись перед ним, загораживая дорогу, и даже Сан Саныч, уронив бутылку, вскочил и встал рядом с ними.
— Нет, пусть идет, — тихо произнесла Таня. — Максим Михайлович, вы же сами видели… Вы не понимаете, насколько для нас…
— Вот сейчас и объясните — и мне, и… — что-то мягкое коснулось его ноги, и Дашкевич отшатнулся в сторону. Стоявшие перед подъездом люди поспешно расступились, и между ними неспешно прошествовали остававшиеся в роще псы, возглавляемые прихрамывающим Лордом. Собаки чинно уселись перед подъездом, и устремили на людей неподвижные взгляды. Американский бульдог нарочито лениво и широко зевнул, продемонстрировав великолепный набор клыков, и Максим поспешно отступил подальше. Кира бледно улыбнулась ему из подъезда, ее зрачки на мгновение вспыхнули золотом, тотчас погасли, и ее лицо медленно исчезло в подъездном мраке, словно погружаясь в темные воды бездонного омута.
VI
Кира осторожно прикрыла за собой дверь и прислушалась. В квартире была тьма и тишина — глубокая, густая, холодная. Электросчетчик не издавал свои обычные трескучие звуки, молчал холодильник и не было слышно привычного тиканья часов из столовой, словно квартира затаилась в ожидании. Она протянула руку и включила свет. Тусклая лампочка озарила ее отражение в зеркале, посеревшее измученное лицо, встрепанные свалявшиеся волосы и всюду разводы подсыхающей крови — на руках, на лице, на шее, на одежде. Его крови. И ее было так много… Она наклонилась ближе к серебристой поверхности, медленно поднося руку к щеке и заглядывая в собственные глаза — темные, тусклые. Почему Дашкевич спросил, что у нее с глазами? Почему все люди — даже Вадим — так странно на нее смотрели? Что они увидели в ее глазах?
Кира погасила свет и, осторожно ступая, прошла в гостиную, безошибочно ориентируясь в темноте и ни разу ничего ни задев. Странно, что когда-то она была здесь такой неуклюжей и не могла пройти во мраке и метра, чтоб на что-нибудь не налететь. Теперь она знала квартиру так же хорошо, как и собственное тело.
Кира включила люстру и застыла посередине комнаты, глядя на стену и прислушиваясь к себе. Но не звучали в мозгу ничьи бесплотные голоса, не приходило понимание и боль в груди исчезла бесследно, зато настойчиво теперь напоминала о себе вывернутая беглецом рука, стремясь заполнить пульсирующей болью все сознание. Она пообещала — да, пообещала, но как выполнить это обещание? Зажечь свечи? Спросить у теней? Да откуда им знать… Или выключить свет и сидеть во мраке… до тринадцати минут первого? Ждать, пока что-то произойдет? А если ничего не произойдет? Если Вадим ошибся, и это действительно всего лишь совпадение? Не было никакой таинственности, никакого предчувствия чего-то ужасного, и в колыхании штор перед открытым окном не чудилось ничего зловещего. И вокруг нее, и в ней была привычная, безыскусная реальность. Болела рука. Кожу на лице неприятно стягивало от подсыхающей крови. Хотелось под прохладный душ. Хотелось копченой ставриды и холодного пива. На большом пальце назойливо саднил содранный заусенец, и его хотелось оторвать совсем. Если что-то и было в ее груди, сейчас оно ничем не давало о себе знать. Разве что уверенностью в том, что псы все еще охраняют вход в подъезд — Кира чувствовала это, словно от нее к их шеям тянулись невидимые поводки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
