прав. Я этого не сделаю.
С глубоким вздохом Сильвия потянулась к уздечке в руке Йена.
— Сейчас мне нужны рядом мои девочки. Поможешь мне съездить за ними?
Свет быстро мерк; ветер дохнул в сарай вечерней прохладой и зашевелил солому, разбросанную по утрамбованному земляному полу. Йен лишь кивнул и наклонился поднять седло.
— Сходи за своим плащом, подруга. Не то замерзнешь.
* * *
До гостиницы было меньше часа езды, но солнце уже скрылось за грядой облаков, хлебной опарой поднявшихся из-за деревьев. Пошел снег.
Йен посадил Сильвию впереди — отчасти под тем предлогом, чтобы она не запутала веревку, на которой вели вторую лошадь. А еще он чувствовал острую потребность защитить женщину: хотя она уже и не голодала, все равно была тоненькой, как сосулька, и такой же хрупкой.
Ветер, слава богу, стих, однако снег валил густо и бесшумно, заглушая все звуки и пригибая ветви сосен и елей. Хотя дорога под копытами лошади хорошо просматривалась, Йен все же поторапливал Генри. Он не хотел сбиться с пути на чужой земле и провести ночь в лесу с Сильвией.
— Я встретила Габриэля в Филадельфии, — вдруг заговорила она. — Мои родители тогда еще были живы, и мы с ним принадлежали к одному собранию. Для меня выбрали другого жениха — кузнеца со своей кузней. Солидного человека старше меня на десять лет. И доброго, — прибавила она после некоторой паузы. — С домом и имуществом. Габриэль же был одного со мной возраста, работал клерком и едва мог содержать себя, не говоря о жене.
— Ну, когда я встретил Рэйчел, то был всего лишь индейским разведчиком, — сказал Йен, наблюдая, как пар от дыхания Генри струится вокруг лошадиной шеи. — И убийцей к тому же. Впрочем, у меня была земля, — честно добавил он.
— И семья, — тихо промолвила Сильвия. — Мои родители умерли от оспы один за другим в течение года, и я осталась совсем одна. Без братьев, без сестер. Габриэль порвал со своими родными, когда стал Другом — он был им не по рождению, как я.
— Значит, вы были только вдвоем.
— Да. — Женщина ненадолго замолчала. — Потом у нас появились девочки, — произнесла она так тихо, что Йен едва расслышал. — И мы были счастливы.
* * *
Когда они подъехали к постоялому двору, снег уже кончился; все вокруг покрывала легкая изморозь, сверкающая золотом в свете лампы из окна и серебром в неверном лунном сиянии, пробивающемся сквозь облака. Сильвия позволила снять себя с лошади, но когда Йен попытался войти с ней, остановила, положив руку ему на грудь.
— Благодарю тебя, Йен, — тихо сказала она. — Мне нужно поговорить с дочерьми наедине. Тебе лучше вернуться к Рэйчел и сыну.
Ее худое, изможденное лицо в игре света и тени казалось то расслабленным, то напряженным от беспокойства.
— Я подожду, — твердо произнес он.
К его удивлению, Сильвия рассмеялась — искренне, хотя и тихим, усталым смехом.
— Обещаю, что не сгребу девочек в охапку и не сбегу в метель, — сказала она. — Я все спокойно обдумала и помолилась, пока мы ехали, спасибо тебе за это. Мне стало ясно, что я должна позволить Пейшенс и Пруденс увидеть отца. Однако сначала нужно с ними поговорить и объяснить… случившееся. — Голос женщины чуть дрогнул на последнем слове, и она кашлянула.
— Тогда я заночую в таверне.
— Нет, — сказала она так же твердо. — Я чувствую по запаху, что хозяйка готовит ужин. Мы с девочками поедим, поговорим и ляжем спать, а утром причешу их, одену в чистое и договорюсь с трактирщиком, чтобы нас отвезли обратно в повозке. Не беспокойся за меня, Йен, — мягко добавила она. — Я буду не одна.
Он пристально вгляделся в нее. Похоже, Сильвия говорила серьезно. Йен вздохнул и вытащил кошелек.
— Тебе понадобятся деньги на повозку.
86
Непрошеное пророчество
Было холодно; утренний воздух звенел, как битое стекло, и так же резал легкие. На рассвете Йен отправился на охоту с Тайенданегеа: они шли по следу росомахи. Преследовали, а не охотились. Ночью выпал свежий снег (он и теперь летел, правда уже редкий), и зверька было видно издали — крошечное черное пятнышко на посеревшем снегу. Росомаха двигалась не изящными размашистыми прыжками, а неспешно, плавно, будто терпеливо выжидала. Она тоже кого-то преследовала.
— Ska’niònhsa[233]. — Тайенданегеа кивнул на участок грязного снега, на котором отпечатался изгиб копыта.
— Похоже, ранен, — кивнул Йен. Росомаха не нападет на здорового лося (да и мало кто посмеет), однако раненого будет выслеживать несколько дней, дожидаясь, пока тот ослабеет, чтобы обломать ska’niònhsa рога, так сказать. — Лишь бы волки не нашли его первыми.
— На все воля случая, — философски заметил Тайенданегеа, снимая винтовку с ремня. Однако Йен счел замечание не совсем философским и неопределенно качнул головой.
— Мой дядя — азартный человек, — сказал он. Правда, употребленное им выражение на мохоке имело несколько иной оттенок, чем на английском. Скорее оно означало «тот, кто идет напролом» или «тот, кто не дорожит своей жизнью» — в зависимости от контекста. — Он говорит, что человек должен рисковать, но только дурак идет на риск, не зная, в чем он состоит.
Тайенданегеа взглянул на спутника с легкой усмешкой. И немного настороженно, — подумал Йен.
— Как же это узнать?
— Задавать вопросы и слушать ответы.
— И ты приехал послушать меня?
— Я приехал повидать Вакьотейеснонсу, — вежливо ответил Йен. — Но если столь умудренный опытом человек желает со мной поговорить, грех было бы уйти, не выслушав.
Смешок, раздавшийся в ответ, принадлежал скорее Джозефу Бранту, чем Тайенданегеа, как и понимающий взгляд.
— Твоего дядю, конечно, может заинтересовать то, что я скажу?
— Возможно, — не меняя интонации, заметил Йен. При нем был старый мушкет, годившийся для любой дичи, которая могла им встретиться. Они шли через заросли огромных елей; под колючими ветвями, куда снег почти не попадал, ноги скользили по толстому слою хвои. — Он велел мне решать, говорить ли вам то, что ему известно.
— Полагаю, ты решил сказать, — откликнулся Брант, развеселившись еще больше. — А ему точно известно? Или это только его домыслы?
Йен пожал плечами, глядя на росомаху вдалеке.
— Он знает.
После обсуждений дядя в итоге предоставил ему решить, как об этом рассказать. Выдать ли за сведения, полученные во время работы Джейми индейским агентом, благодаря связям как с британским правительством, так и с Континентальной армией, или сказать правду. Брант был единственным военачальником, кому можно сообщить эту конкретную правду, хотя не факт, что он поверит. И все же он
