примерно до тысячи градусов, однако кипятить ее электрокипятильниками как-то не очень выгодно. Особенно невыгодно если у нас электричества вообще не хватает.
– Ну делали бы водород из угля…
– Смысла нет. У нас водород – это один из отходов производства. Хренового, честно говоря, но пока хоть так. Наташа, правда, сейчас мудрит с аммиаком и сероводородом, но пока не очень понятно, что и, главное, когда у нее получится. Так что пока мы просто кипятим воду.
– А не слишком вы её дорого кипятите? Вы же забираете почти всю энергию с Верхеокского каскада…
– Половину только, к тому же воду-то мы кипятим всяко не на электричестве, а на угле.
– А электролиз? Вы из этого электричества делаете восемь тонн водорода.
– Восемь с половиной, благодаря которому на нефтянке получаем уже больше ста тонн высокооктанового бензина. Но, как я уже сказала, водород – это отход нашего производства.
– Интересно, а что же у вас тогда является конечным продуктом?
– Мальчик, ты не поверишь: вода. В сутки мы делаем примерно пять литров воды. А если бы мы воду не кипятили, то делали бы всего около литра.
– Э-э-э… не понял. Вы что, из воды делаете воду?
– Ну если совсем грубо, то да, – Женя улыбнулась. – Была вода простая – стала золотая. Спецкомитету этой золотой воды нужно, по самым скромным прикидкам, тонн двести.
– А весь ваш завод за год сделает тонны полторы, да?
– Пока да. Но чтобы Наташа отработала хотя бы сероводородный цикл, завод все равно должен работать – а когда она его отработает, то выпуск увеличится раз в десять. А если мои уже студенты добьются прогресса в ректификации… В общем, я тебе книжку дам почитать – там все написано. Но читай здесь, у нас такая книжка одна всего.
Вечером того же дня Оскар, возвращая книгу Жене, тихо спросил:
– А если у Натальи Николаевны не получится с сероводородом и аммиаком?
– Тогда оставим без электричества Выборг, начнем ДнепроГЭС срочно строить.
– Что строить?
– Забудь. У Натальи Николаевны всё получится. Да и мои ребята ей скоро помочь смогут. Успеем…
Осенью по рельсам побежал первый тепловоз нормальной колеи. Для него Саша Лобанов изготовил новый мотор, взяв за основу картинку из какого-то «железнодорожного» журнала из библиотеки Михалыча. То есть совсем-совсем «за основу»: из картинки было понятно лишь то, что двигатель был V-образный и что цилиндров там было шестнадцать. Однако «на словах» там почему-то сообщалось, что цилиндров в моторе всего шесть (и каждый объемом по двадцать пять литров), и что мотор выдавал мощность аж в тысячу лошадиных сил. Преимуществом описанного мотора было то, что он мог работать на «флотском мазуте», недостатком – то, что как сделать такие цилиндры, Саша понятия не имел. И в результате у него получился мотор двенадцатицилиндровый, с цилиндрами по десять литров – и при всем этом развивающий мощность в девятьсот лошадок. Тоже немало, таким таскать эшелоны по десять вагонов можно со скоростью километров так за восемьдесят…
То, что такой локомотив имелся лишь в единственном экземпляре, было совершенно неважно – просто потому, что и сама железная дорога нормальной колеи успела протянуться меньше чем километров на сорок от Коломны, где локомотив был построен, куда-то в сторону Каширы. К следующему лету планировалось проложить один такой путь от Каширы до Тулы, от Тулы до Лебедяни, и оттуда уже начать перекладку путей Саратовско-Орловской дороги. Одного из двух путей – а весьма умеренные темпы работ объяснялись очень просто: «тяжелые» рельсы изготавливались не очень быстро потому что катали их пока только на Никитинском «передельном» заводе. Старые-то дороги приходилось все же содержать в рабочем состоянии, а на них рельсы менялись где-то раз в пять лет – поэтому и прекратить выпуск «легких» ну никак не получалось.
Впрочем, очень многое пока «не получалось», главным образом из-за того, что людей не хватало. Да и многого очень нужного тоже не было. Пока не было. Но было известно, где это нужное взять – и поэтому во время празднования наступления нового двести семьдесят первого года разговоры сами собой перешли к обсуждению того, как все нужное получить.
Отмечать Новый год почти все «попаданки» собрались в новой квартире Кати и Володи. Потому что Катя специально такую квартиру для себя выстроила – а зачем еще может понадобиться четырехэтажная квартира с двумя десятками комнат? На самом-то деле Катя с Володей жили на пятом этаже центральной башенки здания, а четырехэтажную «квартиру» все же использовали в качестве «домашнего офиса»: на двадцать девятом этаже здания у Кати была архитектурная мастерская, где «в мирное время» работало человек двадцать, на тридцатом работали инженеры «Специального конструкторского бюро при Спецкомитете», еще один этаж занимала довольно большая библиотека. А на двадцать восьмом – «первом» этаже башенки располагался большой зал, где, собственно, все и собрались на праздник. Все, кто поселился в этом доме, то есть почти все «попаданки». Даже Марина с Лизой на зиму решили покинуть Школу. Не на всю зиму, а только на это праздник – потому что через большие окна зала было очень хорошо видно Спасскую башню Кремля с курантами. Рабочие и инженеры Никиты смогли в этом году заставить механизм нормально заработать…
Когда часы пробили полночь, Марина, стоящая у окна и задумчиво глядящая на горящую над башней звезду, тихо, как бы обращаясь к дочери, проговорила:
– Бьют часы Кремлевской башни… хм, дальше забыла что ли?
– Часы на старой башне… – попыталась подсказать Лиза.
– А, нет, вспомнила! А тебе пора бы классику выучить, а то уперлись в свои телефоны…
– Какую классику?
– Бьют часы Кремлевской башни, гаснут звезды, тает тень. До свиданья, день вчерашний, здравствуй, новый, светлый день!
– Я что-то не помню такого…
– Конечно не помнишь, это взрослые всё только помнить должны. Тьфу на тебя, сбила! Это я не Москву майскую, а про новый год сначала вспомнила, вот: Год прошел, как день вчерашний. Над Москвою в этот час бьют часы Кремлевской башни свой салют – двенадцать раз. Вот теперь правильно. Забавно, столько лет прошло… Тридцать седьмой раз мы, Лизонька, здесь Новый год встречаем. А я в нашей Москве – вообще первый. Но уже столько… наверное, будет правильно сказать «восстановлено»: и звезда на Спасской башне горит, и дом этот выстроили совсем такой же. И вообще столько всего, что мне иногда кажется, что мы вернулись!
– Честно говоря, тетя Марина, – ответил стоящий рядом Никита, – в звезде на Спасской старая лампа горит, ксеноновая, из запаса еще Михалыча. Но на
