Но, с другой стороны, надо сказать, что некоторые формы как будто встречаются с большей частотой в определенных семьях, как например, в семьях, где встречается атрофическая миопатия, нарколепсия Жезино или лейкодистрофия. В этих семьях в большом числе накапливаются другие нервные заболевания, и здесь, опять-таки, при разъяснении этого обстоятельства, нам пришлось использовать уже ранее нами выработанную точку зрения, что одни невротропные гены могут усиливать пенетрантность (проявляемость) других и при совершенно независимом распределении их. При случайном их сочетании они повышают проявляемость этих первых, что симулирует их внутреннее генетическое родство, а на самом деле означает лишь их роль как генов-усилителей.
При такой точке зрения, если мы в каких-нибудь семьях встречаем действительно частое сочетание различных наследственных форм, это совершенно не доказывает их внутреннего сродства, они в дальнейшем расходятся и ни о каком вырождении здесь не может быть и речи.
Теперь позвольте сказать вам, товарищи, следующее. Эти работы по изучению наследственных болезней человека шли до последнего времени довольно гладко, но затем года два-три тому назад наступило время, когда систематически эти работы стали встречать известное отрицательное отношение со стороны нашего наркомата и наших врачей. И здесь, конечно, большую роль сыграли все те дискуссии, которые у нас идут, все эти слова, которые здесь произносятся, все эти слова о том, что генетика есть метафизика, что это есть наука не советская. Для вас, для генетиков, смысл этого очень хорошо понятен, но вы поймите, какой отзвук имеют все эти дискуссии за пределами ваших учреждений, когда их слышат неспециалисты, когда это касается людей, имеющих о генетике очень малое представление, когда они вдруг узнают, что вся эта генетика это есть какая-то лженаука, какая-то метафизика, и тогда ясно, что все работы по изучению наследственных заболеваний бракуются, берутся под сомнение, под какое-то подозрение, и начинается ряд затруднений, которые нашу работу чрезвычайно тормозят. В чем это выражается? Прежде всего, в печатании наших работ. Работы по наследственным заболеваниям в медицинских журналах сейчас проделывают очень тяжелую судьбу. У меня лично девять работ лежат в редакциях. Из них две уже устарели за это время, так что если бы и было разрешение, то их нельзя было бы печатать. Вот Курциус, автор учения о невропатических семьях, против которого мы выработали серьезнейшие возражения, должен был докладывать на международном съезде в Копенгагене, где в программе вопрос о наследственных болезнях нервной системы. Тезисы с контрвозражениями мною были представлены и не прошли через нашу врачебную секцию, вероятно, потому, что генетика считается вообще очень подозрительной, и так эта работа и застряла!
Доцентура по генетике, которая была в Ленинградском институте усовершенствования врачей, уничтожена, и вообще атмосфера очень тяжелая. Вы чувствуете себя так, как будто протаскиваете враждебную идеологию, и часто кто-нибудь дает дружеский совет, – я недавно получил дружеский совет одного видного врача по нашей специальности: я Вам посоветую, бросьте заниматься генетикой; слово «наследственность» нельзя произносить.
С места: Как фамилия?
Могу не называть?
Из Президиума: Можете не называть.
Создается такого рода очень тяжелая атмосфера вокруг работы в этой области. Это необходимо отметить. Так понимается за пределами вас, генетиков, эта дискуссия людьми, не имеющими о генетике почти никакого представления. Но когда они слушают и читают газеты, читают эти пущенные немного безответственно слова вроде лженаука и прочее, то, конечно, так воспринимают, что наследственности нет, об этом нельзя говорить, и начинаются наши мытарства. Вот почему мы, врачи, изучающие наследственные болезни, так рады были, узнав об этом совещании, которое должно дать определенные принципиальные установки.
Последнее, что я хочу сказать, есть ли какая-нибудь польза от этой работы в области изучения наследственных болезней человека, в области применения генетики к медицине? Заранее я хотел бы сказать: если бы этой пользы не было совсем, то все-таки это надо было бы изучать. Человек слишком ценный объект, чтобы его не надо было изучать даже тогда, когда непосредственной пользы от этого нет. Но эта польза уже есть в некоторых отношениях. Позвольте указать два отношения, в которых польза от изучения генетики в области медицины несомненна.
Первая область – диагностика. Я утверждаю, – вы не можете меня проверить, как не врачи, и приходится верить на слово, – что есть формы, которые диагностировать мы не можем, не зная генетики данного случая. В виде примера я укажу на врожденную аномалию рефлексов, которую по ошибке принимают иногда за спинную сухотку и сифилис, и только посредством анализа семьи может быть доказано, что это невинная аномалия, а не тяжелое заболевание. Много примеров и других.
В чем чрезвычайно большую пользу может оказать эта область, – это особенно московские товарищи разработали, и если дойдет слово до тов. Ардашникова, то он сможет это развить.
Это вот какая область. Там, где вы исследуете всю семью больного, вы в какой-то степени можете найти те ранние фазы болезней, предшествующие еще субъективным жалобам, когда еще люди себя не считают больными, вы можете обнаружить эти самые ранние моменты заболевания, а вы, конечно, понимаете прекрасно, что ранняя диагностика решает сплошь и рядом вопрос терапии, потому что чем раньше вы получаете возможность для вашего врачебного вмешательства, тем лучше, вообще говоря, можете достигнуть результатов в смысле профилактики этой болезни. ( С места: О какой болезни Вы говорите? ) О гипертонии, ахилии и о злокачественном малокровии. Это как раз не область невропатологии, и поэтому я на этом вопросе останавливаюсь вскользь.
И, наконец, третье – изучение близнецов, целая большая область, она может оказаться очень полезной в смысле проверки целого ряда медицинских мероприятий.
В заключение я должен сказать, что почти поголовная неграмотность врачей в области генетики приводит очень часть к печальным последствиям. Вот почему эта доцентура по генетике в Институте усовершенствования врачей была очень полезна. Я хочу привести один пример, имевший подчас довольно печальные последствия в силу врачебно-генетической неграмотности. Речь идет о заключениях, которые даются врачами в абортных комиссиях. Вы знаете, что для разрешения производства аборта требуется какая-то болезнь, скажем, матери или отца, определенные медицинские показания. В том числе, по инструкции Наркомздрава, – там есть специальный пункт 15-й, – говорится о возможности наследственного заболевания, которое может передаваться потомству. Мне доподлинно известен случай, когда отец и мать – глухонемые, а когда готовы были сделать аборт этой женщине, из опасения, что ребенок может родиться глухонемым, тогда как при проверке оказалось, что родители стали глухонемыми в результате перенесенной в детстве скарлатины! Это один случай. Но бывают более сложные. Так, например, был такой случай, когда отец от первой жены имел ребенка, больного тяжелым нервным заболеванием – двойным атетозом (рецессивное заболевание). После этого он женился вторично, жена забеременела и обратилась в абортную комиссию с просьбой сделать ей аборт, потому что ее муж от первой жены имел такого больного ребенка, и только после нашего вмешательства, когда мы ей разъяснили, что дело идет о рецессивной мутации, весьма редкой, и что вряд ли можно предполагать, чтобы этот человек вторично встретил такую же гетерозиготную носительницу, ей было отказано в производстве аборта, ибо, как мы указывали, никакого риска в данном случае нет.
Этими двумя примерами я хочу указать, какое большое значение имеет генетическая грамотность среди врачей. У меня имеется громадный материал по поводу этих заключений абортных комиссий. И по ним прекрасно видно, что такое невежество врачей в области генетики – вещь очень вредная. ( Кольман: Невежество всегда очень вредно. ) Невежество в области теории музыки было бы, может быть, простительно. ( Кольман: Для музыканта – нет. ) Да, но я говорю сейчас о врачах.
Вот почему мы, врачи, занимающиеся этими наследственными заболеваниями, считаем совершенно необходимым действительно принципиальное разрешение этого вопроса, разрешения ясного, четкого и недвусмысленного. Вследствие этой нелепости мы во многих отношениях терпим бедствие. Надо сейчас поставить точки над всеми «и», ибо такие неправильные представления сильно тормозят нашу работу. И вот почему, между прочим, с нашей стороны тоже есть просьба к Президиуму нашего совещания в окончательных формулировках – все-таки так их представить, чтобы они были понятны, ясны, четки и недвусмысленны и за пределами сравнительно узкого круга генетиков-селекционеров, а чтобы и в области деятелей нашего наркомата получили соответствующий отклик.
