Что касается наших отечественных товарищей, которые уклонились первое время в сторону евгеники, то мне тут было предложено точно назвать, кто именно это писал и как я писал по этому поводу. Всем известно, что писали Филипченко, Кольцов, Люблинский, Юдин, Волоцкой, Серебровский, который потом отказался от этих взглядов. Я по евгенике ничего не писал, но поначалу она мне, каюсь, импонировала, нравилась, пока я не понял, что это не больше, чем сладкая маниловщина: все разговоры в капиталистических странах о возможности ставить в более лучшие условия наиболее [лучших, якобы,] – из этого ничего не выходит. Это – болтовня. Ясно, что социально-экономические факторы всегда будут преобладать над этими соображениями.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Объявляется перерыв на 10 минут.
Глава XI СУДЬБЫ ЕВГЕНИКИ КОЛЬЦОВА
Вернемся теперь к Н. К. Кольцову и генетической дискуссии.
В 1935 г. И. В. Сталин уже намечал действия, которые поставят генетику в подчинение сельхозпрактике. Было соблазнительно в полную меру «поднять руку на отживающее, старое», но к тому был ряд препятствий. Международный конгресс по генетике 1937 года был назначен к проведению в Москве. Тогда же ожидалось открытие грандиозной Всесоюзной Сельско-Хозяйственной Выставки – сталинского Диснейленда. Агитпроп противопоставлял расцвет генетики в СССР ее кризису в Германии из-за вмешательства расистской идеологии в науку. Шла подготовка сталинской Конституции, закона о выборах и других атрибутов государства. Сталин был занят сценариями показательных процессов. Укрощение генетики приняло форму дискуссий.
Кольцов и дискуссия 1936 года
Дискуссии были иногда желательны начальству для настраивания всех на единый взгляд, необходимый для коллективного усилия. Дискуссия обычно быстро приводила к желаемому результату путем официальной поддержки угодной линии и официального раздражения неугодными взглядами.
Дискуссия по генетике в 1936 году шла поначалу по этому образцу. На февральском совещании передовиков животноводства в Кремле официальный взгляд, что наука должна быть служанкой сельского хозяйства, был подкреплен также репликами Сталина и Яковлева. «Правда» атаковала главный коллективный труд ВИРа – трехтомник «Теоретические основы растениеводства» и одновременно хвалила образцовый журнал «Яровизация».
19 февраля на заседании философов в редакции журнала «Под знаменем марксизма» в честь «5-летия беседы товарища Сталина с работниками философского участка и постановления ЦК ВКП (б) о журнале «Под знаменем марксизма»» вступительное слово произнес зав. отделом печати и издательств Б. М. Таль. Журнал, говорил Таль, «должен со всей серьезностью заняться разработкой тех проблем, которые выдвинуты товарищем Сталиным в связи с развертыванием стахановского движения». Сталин указал на пользу изучения классиков естествознания, и Таль говорил, что «тов. Лысенко, молодой, талантливейший ученый» недавно прочел «Происхождение видов» Дарвина [450] . Так из ничего возникает формула: «Дарвин + аграрный вариант стахановского движения = Лысенко». Кольцову предстояло теперь защищать генетику не от Тимирязева, а от Презента, сталинского идеолога в биологии.
Кульминацией дискуссии, шедшей весь год, стала декабрьская IV сессия ВАСХНИЛ, официально посвященная спорным вопросам селекции. Весь ноябрь шла травля в печати крупнейшего медицинского генетика С. Г. Левита, директора Медико-генетического института в Москве. В декабре его исключили из партии после критики Э. Кольманом. После открытия сессии и за день до начала научной программы газеты напечатали «Ответ клеветникам из «Сайенс сервис» и «Нью-Йорк таймс»» [451] , где отрицалось сообщение об аресте Вавилова, в выражениях, не оставлявших сомнения в падении его официального статуса и в возвышении Лысенко. Подтверждение ареста Агола было облечено в такую форму, которая указывала на его неминуемый расстрел. Неясности с генетическим конгрессом 1937 года объяснялись тем, что он отложен «по просьбе ряда ученых, пожелавших получше к нему подготовиться».
В эту подготовку входило проведение IV сессии ВАСХНИЛ в декабре 1936 г. Основными докладчиками были Н. И. Вавилов, Г. Мёллер, А. С. Серебровский, Т. Д. Лысенко. Главным оппонентом лысенковщине стал Кольцов, ясно видевший опасность для генетики и для автономии науки. Вавилов, еще недавно член ЦИК и президент ВАСХНИЛ, имевший основания считать себя стахановцем-аграрием, возлагал надежды на генетический конгресс и на сессии стремился к компромиссу. Серебровский еще раз разоружился, когда «тов. Ермаков разоблачил бредовую теорию акад. А. С. Серебровского о «человекоразведении», о «селекционном плане у человечества», теорию, которую фашизм охотно включит в свою программу» [452] . «Закрывая сессию, президент Академии А. И. Муралов в своей речи подытожил развернувшуюся дискуссию и призвал всех деятелей с.-х. науки перестроить свою работу по опыту академика Т. Д. Лысенко», – писали «Известия» 28.XII.1936 г.
Кольцов, на которого сессия «произвела гнетущее впечатление», обратился в редакцию «Правды» и к зав. отделом печати ЦК Талю с критикой «необъективных и часто совершенно неграмотных сообщений о заседаниях сессии». Доклад вице-президента Г. К. Мейстера, завершивший сессию, был напечатан 29 декабря полностью в «Известиях», а в «Правде» с такими тенденциозными сокращениями, что «эта «правда» подрывает веру в “Правду”». Письмо, адресованное президенту Муралову (копии направлены Я. А. Яковлеву и К. Я. Бауману), Кольцов заключил энергичным выводом: «Заменить генетику дарвинизмом нельзя, как нельзя дифференциальное вычисление заменить алгеброй (конечно, и обратно). Полвека в науке – большой период, и нельзя Советскому Союзу хотя бы в одной области отстать на 50 лет…» Он предостерегал: «Невежество ближайших выпусков агрономов обойдется стране в миллионы тонн хлеба» [453] .
Таков был стиль его официальных писем. Но в другой обстановке, отвечая на критику на активе ВАСХНИЛ в марте 1937 г., Кольцов процитировал последнюю строфу из «Послания к Н. Н. Лонгинову о дарвинисме» А. К. Толстого (пропустив одно слово в последней строке из-за сексуального намека):
Брось товарищ, устрашенья,
У науки нрав не робкий,
Не заткнешь ее теченья
Никакою пробкой!
Президиум ВАСХНИЛ постановил, что письмо Кольцова «неправильно оценивает результаты дискуссии, указывая, что она «не дала никаких результатов или дала результаты самые отрицательные»…». Постановление принято тремя членами президиума – акад. А. И. Мураловым, акад. Г. К. Мейстером и акад. Д. С. Марголиным при двух воздержавшихся – акад. Н. И. Вавилове и акад. М. М. Завадовском, при этом Н. И. Вавилов заявил, что «под письмом Кольцова подписались бы 2/3 всех присутствовавших на сессии».
Вместе с текстом постановления Муралов направил Кольцову письмо, в основном подготовленное Презентом, с резкой критикой избранных мест из статей Кольцова начала 1920-х гг. по евгенике. В письме особенно подчеркивалось, что Кольцов от старых высказываний «до сих пор не отказался».
Зав. сельхозотделом ЦК ВКП (б) Яковлев, получивший копию письма, адресованного Муралову, ответил статьей в «Правде» (12.IV.1937 г.) «О дарвинизме и некоторых антидарвинистах», подготовленной Презентом. «…Когда дарвинисты критикуют антидарвинистическое направление в генетике, противники дарвинизма подымают крик: «Вы ликвидируете генетику»…», – говорилось в ней о Кольцове. Называя Кольцова «лидером генетиков, спасающим генетику от дарвинизма», и выставляя его учителем фашистов, Яковлев привел несколько цитат, вырванных из контекста.
Одновременно вышел ряд других статей с идеологической и политической критикой Кольцова, среди которых самой гадкой была статья И. Презента и А. Нуринова «О пророке от евгеники Н. К. Кольцове и его евгенических соратниках» (Соц. земледелие, 12.IV.1937).
Кольцов, конечно, обратился в редакцию «Правды». Он спокойно напомнил, что дискуссия по генетике, по мнению многих участников сессии, «была отражена на страницах «Правды» недостаточно полно, односторонне». Новая «большая статья тов. Яковлева также, конечно, дискуссионная». Поэтому Кольцов предложил: «Не думает ли редакция, что было бы полезно осветить на страницах той же газеты эту сложную научную проблему и с другой стороны?» Обыграв и опровергнув слова Яковлева о своем научном лидерстве, Кольцов подчеркнул, что участие в научной дискуссии зав. отделом ЦК неуместно: «Но не в качестве лидера, а в качестве рядового советского генетика я охотно написал бы для «Правды» специальную статью, в которой постарался бы в понятной для читателя форме уточнить наши разногласия. Желательна ли для редакции такая – конечно, спокойная – статья?» [454]
Ответного письма не было. Кольцов переживал развитие событий как катастрофу. (Между прочим, в ходе обсуждения сталинской Конституции «Правда» печатала такие вещи: «тот, кто мыслит иначе, не получит ни клочка бумаги, ни угла…»). Кольцов имел возможность передать письма заграничным дипломатам и зоологам, которые высоко ценили его. Через шведских дипломатов он послал Н. В. Тимофееву-Ресовскому письмо с требованием не возвращаться и повторил его с Мёллером. Председатель постоянного комитета конгрессов по генетике, норвежский ученый Отто Лаус Мор потребовал от советского оргкомитета, куда теперь входили члены правительства, разъяснений о судьбе Кольцова и Серебровского.
