— Кто, кто? — Изумлению Луицци не было предела. — Жаннетта?
— Гляди-ка! И вы ее знаете?
— Да, я видел ее несколько лет назад, когда проезжал через эти места. Но что ей делать у госпожи де Парадез?
— О! Не знаю, тут многое сказывают. Это старый хозяин замка пристроил ее сюда.
Пока Луицци удивлялся новой встрече, он услышал, как кондуктор говорил пассажиру:
— Черт возьми, тем хуже для господина, он, наверное, остановился в каком-нибудь деревенском доме, увидев, что нас все нет, а потом мы проехали так, что он и не заметил.
— Но нельзя же вот так бросить честного человека одного посреди дороги, — отвечал беспокойный пассажир.
— Ладно, ладно, он любит прогуливаться, так погуляет, пока не придет следующий дилижанс, — отвечал кондуктор, — а может, он сел в карету Лафита и Кайара{486}, которая обогнала нас, пока мы ремонтировали дышло. И кроме того, я опаздываю на четыре часа… Эй, поехали! Форейтор, в седло и в галоп!
Затем он обратился к другому форейтору:
— Эй, это ты вчера вел почтовую берлину, ты не видел господина?
— Да нет же, я вам уже говорил, Шарло сидел сзади и спрыгнул, когда увидел первого господина. Я потихонечку ехал дальше. Когда мы подъехали к подножию холма, я заглянул в кабачок матушки Филон, а лошадки мои шли себе шагом вперед, тут-то маленький Шарло и пробежал мимо, он догнал берлину и попросил даму, которая в ней ехала, предупредить форейтора. А потом он отправился к матушке Филон, где праздновали свадьбу, и там, наверное, провел всю ночь.
— И ты никого не видел по дороге?
— Ни души.
— К черту тогда этого пассажира! — заорал кондуктор. — В путь! Эй! Поехали! Форейтор, по коням!
Луицци, которого ничуть не беспокоило, что его могут начать расспрашивать о пропавшем господине, передал письмо и неплохое вознаграждение форейтору и поспешил сесть в дилижанс. Тронулись в путь и добрались до Тулузы без всяких приключений.
Сразу после приезда Луицци отправился в меблированные комнаты, которые пользовались довольно дурной славой, но зато их хозяйка умела хранить секреты. Получив комнату, барон написал записку и попросил позвать госпожу Перин, хозяйку дома, которая тут же явилась и, сделав реверанс, спросила:
— Что угодно господину?
— Мне нужен кто-нибудь понадежнее, чтобы передать письмо.
— У меня есть сын, он нем как камень.
— И помогите мне, пожалуйста, обзавестись другой одеждой.
Как вы помните, Луицци покинул Париж в вечернем костюме, в Фонтенбло у него хватило времени только на то, чтобы купить просторный редингот и пальто. В Орлеане он после приезда снял с себя и то и другое и, застигнутый господином де Серни врасплох, по-прежнему оставался в вечернем наряде.
В ответ на просьбу барона госпожа Перин сказала:
— За каким портным изволите послать? Если сударь никого в городе не знает, то я могу поискать кого-нибудь получше.
— Мне нужна готовая одежда{487}, я не хочу никого видеть.
— Кроме вашего нотариуса, господина Барне, как мне думается. — Госпожа Перин прочитала адрес на конверте, который вручил ей Луицци.
— Кто вам сказал, что Барне — мой нотариус?
— Никто, уверяю вас, никто! Просто обычно, когда зовут нотариуса, то зовут своего.
— А почему господин Барне не может быть просто моим другом?
— Если так, то, значит, я ошиблась. — Госпожа Перин попятилась к выходу.
— Постой, — остановил ее барон, — ты что, узнала меня?
— Я… нет, вовсе нет, — залепетала хозяйка, — я вижу, что господин барон не хочет, чтобы его узнали.
— Что? — вскричал Арман. — Старая ведьма, ты не забыла меня?
— Хм! Чего вы хотите? Господин Арман, нам никак нельзя без хорошей памяти, надо отличать постоянных гостей от залетных пташек. А кроме того, у меня ваша личность сидит в голове еще от вашего папочки. Старый барон провел здесь немало добрых ночей.
— Мой отец?
— Ну же да! Теперь вам можно об этом знать, когда он умер и вы не бросите ему в физиономию: пойду к Перин, раз вам можно, то и мне тоже! Славное было времечко! Это я привела ему Мариетту, она потом родила от него дочку, и та до сих пор не знает о своем происхождении. Вы знаете Мариетту, она ушла от меня, чтобы жить самостоятельно из-за любви к Гангерне, этому шуту, у которого произошла история с аббатом де Сейраком.
— А, да, кажется, я видел ее однажды у госпожи дю Валь.
— Точно, это аббат ее туда пристроил.
— И что с ней стало?
— Никто не знает. Говорят, что она в Париже, что она поселилась там, после того как какая-то болезнь обезобразила ее до неузнаваемости, это было три или четыре года назад.
— Ну, ладно, ладно, — прервал ее Арман, который был достаточно наслышан о похождениях своего отца и не испытывал ни малейшего интереса узнавать что-то новенькое. — Отошли это письмо к Барне и прикажи подать мне ужин.
— Вы будете ужинать одни? — полюбопытствовала хозяйка.
Барон бросил на нее косой взгляд, но, вспомнив, где он находится, понял, что не имеет права сердиться.
— Я передумал, — сказал он, — я не буду ужинать. Мне гораздо важнее выспаться.
— Хорошо, хорошо, — согласилась госпожа Перин, — вы, должно быть, устали, вид у вас неважный.
Она вышла, и барон, действительно изнуренный, лег и заснул сном праведника в этом неправедном доме.
Луицци проснулся только на следующий день в четыре часа и рассердился на самого себя, что потерял столько времени.
Он позвонил. Юная красотка, грациозная и свежая, как роза, вошла и фамильярно уселась на кровать барона, спросив с гасконским акцентом:
— Что вам угодно, сударь?
Барон внимательно вгляделся в нее. Она была обворожительна, ее зубы сверкали девственной белизной. Луицци опечалился и содрогнулся при мысли о том, что станет с этим ребенком, с ее ясным личиком, румяными щечками и наивным взглядом. Он резко сказал:
— От вас мне ничего не надо.
Девушка обиделась, встала и сказала:
— Здесь есть и другие девушки.
— Позовите госпожу Перин, — гневно потребовал Луицци.
— Пойду скажу, — ответила девушка и ушла.
Мгновение спустя явилась госпожа Перин и заявила:
— Черт возьми, господин Арман, Париж вас испортил, я и не знаю…
— Послушай, Перин, — сухо отвечал ей барон, — я остановился у тебя, потому что не хочу, чтобы кто-нибудь узнал о моем приезде в Тулузу, иначе я выбрал бы любую другую гостиницу, но, поскольку там каждый день докладывают в полицию о всех постояльцах, я пришел сюда.
— Ах, так вы не хотите, чтобы полиция знала?
— Да, и поскольку мне известно, что ты всеми возможными способами скрываешь имена твоих постояльцев, я выбрал твой дом.
— Очень хорошо, надо было сразу меня предупредить. С этого момента вы здесь, как в ста футах под землей, никто ничего не прознает.
— Десять луи, если не будешь болтать.
— Считайте, что они уже мои.
— Теперь скажи: Барне пришел?
— Он? — удивленно переспросила Перин. — Э! Боже Иисусе! Да он не знает сюда дороги, бедняга.
— Пусть узнает.
— В его-то возрасте? Грех это, и потом, его жена выколет ему глаза своими спицами, если проведает, что он сюда ходит.
— Так что же он сказал? Он говорил с твоим сыном?
— Ах да! Совсем забыла, ваша правда, он ему сказал: «Передай тому, кто тебя послал, что я сделаю все, что он хочет».
— Я просил его прийти сегодня.
— Вы назначили время?
— Нет, просто попросил зайти днем.
— Ну так день кончится только в полночь, у вас еще есть шанс его увидеть.
— Хорошо, я подожду его. Пришли мне обед, и пусть принесут бумагу и письменные принадлежности.
— Так. Раз вы не хотите, чтобы вас узнали, то я приставлю к вам девочку, которая только что здесь была. Не стоит, чтобы другие вас видели, — старая Марта, например, может вас запросто узнать. Малышка, наоборот, не знает, кто вы, и потом, она славная девочка, сама невинность. Когда она вам понадобится, позвоните два раза, ее зовут Лили. Я приготовлю вам обед, потерпите немного.
— Делай как знаешь, но поторопись, я умираю от голода. И пришли мне все для письма.
— В этом секретере есть то, что вам нужно.
Перин вышла, Луицци написал длинное письмо Эжени Пейроль, в котором сообщил ей, что ее мать жива, кто она и где живет. Так прошло два часа.
Наконец появилась Лили и принесла обед. Она делала все достаточно ловко, но с выражением недовольства на лице. Луицци следил за ней, и когда она наконец накрыла на стол, он принялся за еду, а Лили непринужденно уселась рядом с камином. Вид у нее был хмурый и скучающий.
— Тебе не нравится прислуживать мне?
— Еще бы! — зло отвечала девочка с сильным гасконским акцентом. — Еще бы мне нравилось! Я здесь не для того, чтобы быть в прислугах. Если бы я захотела работать в чьем-нибудь доме, я бы выбрала что-нибудь побогаче.
