– Э, Хохадо, ты что? Кто кого благодарить должен? Да я своего Ефимку осчастливлю! Такая красота с ним жить будет!
– Хорошей женой будет, чтоб меня громом убило! - застучал себя кулаком в грудь Мишка. - Верной, честной, слова поперёк никогда не скажет! Она у меня не балована, половичком перед ним стелиться будет, мышиной корочкой кормиться! По рукам, значит?!
– По рукам. - Через плечо трясущего его за руку Мишки Илья взглянул на его жену. Но Ташка не смотрела на него: она сидела рядом с дочерью у колеса двуколки, что-то тихо, быстро говорила ей. Улька молча кивала. Неожиданно обе повернулись к Илье. Ташка чуть заметно улыбнулась. Улыбнулась и Улька.
Одинаковые миндалевидные глаза. Две круглые родинки. Россыпь волос…
Да, Ефим не будет держать зла на отца за эту таборную красавицу, звёздочку в рваном мешке. И Настя… И Настя не должна бы спорить. Не слепая ведь она, увидит своими глазами, какую красоту её сыну сговорили.
В который раз Илья подумал о Насте, и снова острая, непрошедшая боль дёрнула сердце. Её ведь, верно, и в Москве нет… уехала со своим князем… Что ж. Наверное, это правильно. Но ведь детей же не забрала она с собой?
Этого ведь даже и князь не выдержит - весь табун смоляковских разбойников, на одно лицо с папашей ихним, по парижам за собой таскать… Илья даже усмехнулся, представив себе подобную картину, и подумал, что сыновья, конечно же, остались в хоре. И он когда угодно может приехать в Москву и повидаться с ними. И слава богу, что Настьки не будет. Или уже будет?.. Кто знает, когда они с князем воротятся… Размышляя об этом и думая, как лучше поступить, Илья медленно шёл между палатками. На степь уже опустилась тёплая ночь.
Луна качалась в воде лимана, голубоватая дорожка тянулась к чёрным зарослям камышей. Наковальни бродячих кузнецов смолкли. К тёмному небу поднимался столб дыма от большого костра, огонь выхватывал из темноты лица цыган. Илья остановился в темноте, за палаткой, услышав голос Розы.
Она сидела среди влашек на ковре у огня, её платок съехал на затылок, освобождая рассыпающиеся кудри, и лицо её в свете костра было незнакомым, серьёзным. И что за цыганка такая, боже правый? Будто не протаскалась всё утро с рыбными корзинами по рынку, будто не удерживала одна пьяную, озверелую толпу на трактирном дворе, будто не плакала после взахлёб у него на руках… Всё, кажется, ей нипочём, сидит, глядя в огонь, и тянет долевую, и никто из сидящих рядом почему-то не вторит ей. Не знают песни, вдруг понял Илья. И, не выходя из тьмы, он взял дыхание… Сильный мужской голос сплелся с Розиной песней, и они повели вдвоём, и печальные звуки рванулись к луне, к низким звёздам, далеко, в небо:
Ах, улетела моя радость, укатилась - не вернуть…
Знать, судьба моя такая на роду написана…
Все цыгане обернулись на его голос, но Илья точно знал: в темноте его не увидят. Одна Роза, узнав его, улыбнулась широко и весело, забрала ещё звонче, а когда песня кончилась, вскочила, как девчонка, и закричала на весь табор:
– Илья, плясовую! Ну! Ну!
И разве можно было противиться ей? Илья, никогда не любивший петь на людях, даже в хоре не отвыкший от этой нелюбви, не задумываясь, шагнул в круг света. Влахи засмеялись, повскакивали, захлопали, и он запел то, что не раз слышал от московских цыган:
Ай, пройди, пройди, молодая, пройди…
Сразу же у костра парусом вздулась юбка Розы. Ведя мелодию плясовой, Илья смотрел, как Роза, мягко ступая босыми ногами, проплывает по кругу мимо него. Цыгане хлопали в такт, улыбались. Ветер, потянувший с далёкого моря, чуть не сорвал её платок, разметал выбившиеся из-под него волосы, Роза развела руками, дрогнула плечами, мельком улыбнулась Илье - и тут же пошла дальше.
Роза… Чачанка… Поздно, как поздно сошлись они на земле, и слишком много висит за плечами у каждого, чтобы всё начинать сначала. Ему бы встретить её лет двадцать пять назад - когда ещё не было в его жизни ни Москвы, ни ресторанов, ни бессонных ночей, ни Настьки, когда он сам был просто таборным бродягой без лишних мыслей в голове. Господи великий, как бы он любил её тогда!
Её - Розу, шальную цыганку с бестолковым огнём, вечно горящим в ней, с сумасшедшей искрой в сощуренных глазах, весёлую, бесшабашную, несчастную…
Кто ещё сумел бы встать перед пьяной толпой, кто решился бы в одиночку держать её, зная - одно неверное слово, проблеск испуга во взгляде - и сомнут, истопчут, разорвут… Они, здоровые мужики, сидели в сарае, боясь вздохнуть, а Роза… Что у неё в голове, из чего сделано её сердце? И какой чёрт послал Илье встречу с Чачанкой? Не будь в его жизни всего, что было, как бы он любил её…
Алая юбка давно пропала из светящегося круга света, влахи затянули что-то другое, тягучее и жалобное, над табором заплакала скрипка в руках взъерошенного парнишки в рваной рубахе… Илья очнулся от раздумий, когда мокрые от росы пальцы коснулись его горячей щеки. Роза стояла за его спиной - взлохмаченная, уже без платка. Она ещё тяжело дышала после пляски, глаза, кажущиеся в темноте больше, блестели.
– Что ты?- почему-то шёпотом спросил Илья, беря её холодную влажную руку.
– Пойдём… - прошептала она, увлекая его за палатки, в темноту. - Пойдём…
За табором, в тумане, бродили их непривязанные лошади. Митьки нигде не было видно. Илья остановился, даже не осмотревшись, потянул Розу на себя.
Волосы упали на её лицо, метнулись по плечам, Роза с усилием, обеими руками отстранила его.
– Не здесь, морэ… Здесь цыгане… дети… Поскачем в степь, Илья! Сейчас поскачем!
Он не успел даже согласиться, а она уже сидела верхом. Не успел сказать "Постой!", а она уже рванула в степь, и по удаляющемуся перестуку копыт Илья понял, что надо торопиться. Разгорячённый её короткой, незаконченной лаской, он не помнил, как оказался на буланом, как понёсся в чёрную степь вслед за гнедой кобылой. Встречный ветер рвал с плеч рубаху, холодил лицо.
Сухая, выжженная солнцем степь гудела под копытами, вскрикивала проснувшейся птицей. Белая луна катилась вслед, как запущенный меткой рукой бубен.
Горько пахло полынью и морем. Давно позади остался табор с его огнями, шумом, песнями, лошадиным ржанием. Чёрная степь раскинулась на вёрсты вокруг, сверху смотрела звезда - зелёная звезда, одна во всём небе, повисшая прямо над лиманом. Илья, поравнявшись с Розой, уже не знал, где находится, в какой стороне море, где лиман, где цыгане… Роза осадила кобылу, но Илья успел спрыгнуть первым, молча стянул запыхавшуюся женщину на землю, опрокинул, повалился рядом с ней в высокую, ещё тёплую, сырую от росы траву, которая сомкнулась над их головами, рванул шаль - прочь, блузку - надвое…
– Век не забуду этого, Илья…
– И я… …Зелёная звезда падала за край степи. Небо светлело, в нём таял белый круг луны, поле всё было затянуто туманом. Трава, отяжелевшая от росы, клонилась к земле, роняла капли. Где-то рядом бродили, всхрапывали, шевелили полынные стебли кони. Лёжа в мокрой траве, Илья чувствовал, как горит всё тело, как обжигает его роса, как холодные капли просачиваются сквозь рубаху, скользят по горячей коже, уходят в землю. Рядом неподвижно лежала Роза - мокрые волосы, мокрая, помятая юбка, разорванная до живота кофта, медный крест, тоже мокрый от росы, между грудями…
– Спишь? - шёпотом спросил он.
– Заснёшь с тобой… Бог ты мой, что цыгане подумали? И как теперь в табор вертаться? - Она говорила сердито, не открывая глаз, но губы её дрожали в улыбке. - Что в тебе за бес сидит, Илья?
– Сама же меня в степь потащила… - Илья придвинулся, потянул Розу на себя. Она подалась; уткнувшись холодным носом в его плечо, то ли засмеялась, то ли всхлипнула:
– Господи… Мне б тебя пораньше встретить…
Илья промолчал, вспомнив, что думал слово в слово то же самое.
Медленно сказал:
– Знаешь… я своему сыну невесту нашёл.
– Невесту? - Роза села. - Какую? Влашку?
– Нет, из наших… Мы с её отцом раньше в одном таборе кочевали.
Красивая девочка, только оборванная уж очень.
– Это ничего.
– Как думаешь… - Илья помолчал. - Правильно сделал?
Стало тихо. Зелёная звезда пропала за горизонтом. Над степью разливалось розовое сияние, трава задышала паром. Небо начало голубеть.
Роза встала, повернулась лицом к рассвету, отжала край юбки, встряхнула волосы. Потягиваясь всем телом и не поворачиваясь к Илье, сказала:
– Всё правильно, морэ. Хорошее дело. Едем домой.
Глава 12
Пара гнедых, запряжённых с зарею,Тощих, голодных и грустных на вид,Вечно плетётесь вы мелкой рысцою,Вечно куда-то ваш кучер спешит…
Слова слёзного романса переплетались с печальными звуками скрипки.
