Если не выкинут белого флага, я расстреляю их городишко. Кстати, не проговоритесь про фанерные пушки, ведь заметили мои декорации.
— Не беспокойтесь, раздую панику! Но городу и так и этак не устоять против вас, господин же Елагин станет драться с красными, как лев...
Ревком долго обсуждал ультиматум Бочкарева. На тех, кто предлагал сдаться, как ушат холодной воды подействовало сообщение, что именно Бочкарев сжег в паровозной топке Сергея Лазо. Угроза артиллерийского обстрела также повлияла на решение; чтобы сохранить город и избежать кровопролития, ревком решил покинуть Охотск.
Партизаны уходили в тайгу с надеждой на скорое возвращение и взяли с собой только самое необходимое. Феона и Андрей прихватили теплые вещи да недельный запас провианта.
Бочкарев и Елагин разграбили все дома, все торговые склады, кроме фирмы «Олаф Свенсон». Бочкарев предложил догнать ушедших партизан и ликвидировать их как опасных преступников. Елагин, Сентяпов, Индирский согласились. В Охотск привезли несколько тунгусов, собрали русских рыбаков и от
21 А. Алдан-Семенов
имени их постановили: «Вся суверенная власть на Охотском побережье принадлежит съезду представителей населения. Молить господа бога о возвращении на престол государя императора...»
— Это вы сочинили такое постановление? — спросил Елагин у Бореньки Соловьева.
— Вам не нравится стиль?
— Мне его глупость не нравится. Молить бога о возвращении на престол государя императора, когда он уже пятый год на том свете? Бред сумасшедшего — такая мольба!
— Я имел в виду бессмертную монархическую идею,— оправдывался Боренька.
— Идите-ка к чертям с вашей бессмертной идеей! Управлять Побережьем станем я и Бочкарев, вот это и надо отразить в протоколах монархического съезда.
Бочкарев снарядил карательный отряд под командой Матвейки Паука.
— Беглецов догнать и вернуть в Охотск. Большевиков лучше сразу отправить на тот свет. За малейшее сопротивление — пулю в лоб, и хранит вас господь! — напутствовал карателей Бочкарев.
— Приведи мне Феону живой и невредимой,— приказал Елагин Матвейке Пауку.
Пятнадцатый день вел партизан охотник Джергэ на Маю-ре-ку; болота сменялись лесными завалами, тропу пересекали бурные потоки, люди спали у. костров, под моросящим дождем. Обувь развалилась, Одежда изодралась, провиант кончился. Начались болезни, на тропе замаячили могилы.
Феона поражала своей выносливостью Андрея, на ее потемневшем, исхудалом лице лихорадочно горели глаза, между бровями пролегла резкая морщина.
— Почему ты все время молчишь? — спрашивал Донауров.
— Я теперь словно камень при дороге. Существую безмолвно,—признавалась она. — Жить по-настоящему — это изменяться, к лучшему ли, к худшему ли, но изменяться, я же окаменела.
К исходу шестнадцатого дня Джергэ привел беглецов на Аллах-Юнь, где стояли две хижины. Аллах-Юнь было таким печальным, затерянным местом, что даже эхо в его ущельях звучало зловеще. Южаков разместил женщин и больных в хижинах, мужчины стали вязать плоты, Джергэ советовал спускаться на плотах до Алдана, который вынесет их на Лену.
Большой привал продолжался два дня, люди отдохнули и воспрянули духом.
— Мы здесь как осужденные на смерть, только не знаем, когда исполнят приговор,— сказал Андрей.
642
■
— И осужденные на смерть надеются на чудо,— ответил Южаков, поворачиваясь к подошедшему проводнику. — Якутск не скоро замаячит, Джергэ?
— До него еще сто кесов, если тайгой шагать.
— Семьсот верст по оленьим тропам, а сколько водой?
— Не знаю, однако. В Якутск людей посылать надо. Двухтрех посылай, один умрет, второй дойдет, а все вместе не успеем до зимы добраться. Морозы ударят, пропадай тогда люди,— предупредил Джергэ.
—- Кто одолеет такой путь до Якутска? Кого я могу послать почти на верную гибель? — спросил Южаков.
— Я мало-мало вынесу...
— А второй кто? С кем бы ты пошел, на кого бы положился в такой дороге?
— Вот на него можно положиться,— показал проводник на Донаурова.
— Что ты скажешь на это, Андрей? — рсторожно спросил Южаков.
— Джергэ и ты — самые выносливые среди нас, я уверена, вы дойдете до Якутска и вернетесь с помощью. Спасая всех, ты спасешь и меня,— сказала Феона.
Андрей наклонил голову в знак согласия. На рассвете Джергэ и Донауров отправились в свой далекий опасный путь. Вечером того же дня к Аллах-Юню подошли елагинцы. Они незаметно окружили почтовую станцию, устроили по кустам засады и ждали, когда люди улягутся у костров.
Отличные охотники, они стреляли без промаха, убивали наверняка. Под пулями их винчестеров первыми пали Илья Щербинин и самые опытные из партизан, лишь Алексей Южаков оказал отчаянное сопротивление. Елагинцы уничтожали захваченных врасплох, измученных и голодных людей, подвергая их самым подлым пыткам. Вскрывали животы, вытаскивали кишки и развешивали по деревьям, вырезали на лбах кровавые звезды, женщин вешали вниз головой над огнем.
Матвейка Паук несколько раз предлагал Южакову сдаться: тот отвечал выстрелами.
Паук'оцепил ночные кусты надежным, как показалось ему, караулом, но на рассвете он не обнаружил Южакова.
— На берегу лежала оморочка, сам видел,— выругался Паук. — Вывернулся, подлец, из моих лап, да недалеко уйдет. Я не прикончил; тайга доконает. Сколько мы в плен похватали?
— Одна баба осталась,— отозвался кто-то.
Паук посмотрел на Феону и вспомнил наказ Елагина доставить ее в Охотск целой и невредимой.
— Скажи спасибо Елагину, что одной тебе жизнь уберег. Уж лучше с ним спать в кровати, чем в могиле,— цинично добавил он.
21
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В дымчатом небе, на распростертых, как пиратское знамя, крыльях, носился ворон и пронзительно каркал:
— Беда, люди, беда!..
И разворачивался, и мчался над унылыми ■'сопками, над таежными трущобами, резкая тень его мелькала всюду, и раздавался везде рыдающий голос птицы: • ,
— Горе идет по тайге!..
Над оленеводами, и охотниками, и рыбаками простирал свои крылья ворон, и падало с высоты яростное предупреждение:
— Некуда деться людям от боли!..
Ворон опускался до самой земли, но тут же взмывал к ложным не греющим солнцам, что стояли по сторонам настоящего.
Ложные и настоящие солнца казались призрачными видениями Полярного .круга и, подобно ворону, предупреждали о власти зимы, голода на тусклых просторах Севера...
Якутская тайга жила на привозном хлебе и товарах: все—от муки до швейной иголки — завозилось русскими, американскими, японскими коммерсантами. За ружье
