— Красиво, наверное, — загадочно улыбаясь и смотря куда-то вдаль, тихо проговорила размечтавшаяся рыжая.
— Наверное, — столь же мечтательно повторила за ней баба, видимо сама, постоянно любуясь собственным воображением, всякий раз вспоминая эту деву, но тут же приходя в себя, продолжила, — да. Кстати, рыжая была, судя по описаниям, прямо как ты. Бронь не носила. Одевалась красиво, по-царски. Осознание собственной красоты, всеобщего внимания и поклонения среди мужчин, а также чувство великой силы, превратило её в невиданную, самовлюблённую стерву.
Райс потупилась, вновь, зачем-то, перекладывая ребёнка в нагрудном мешке-люльке, всем видом выдавая свои мысли, о причастности к подобному типу дев, но вместе с тем, тут же выражая с этими не согласие, мол, она не такая. Астера тем временем продолжила:
— Дева-воин, совсем омужичилась и потому, взглядов мужских, если и удостаивалась, то лишь опасливых и пуганных. Вот на этом их дружба девичья и закончилась, а тут и спор пошёл, кому клан их возглавить. Они оказались первыми претендентками, так как были лучшие из лучших. Дружба переросла в непримиримую вражду, а там и в ожесточённую войну. Не ведомо, как уж у них там война протекала, но боевая дева проиграла последний бой и была вынуждена бежать на своей колеснице в далёкую страну. Кстати, опять в ту же, куда убежали сыновья Кола. В Грецию. Уехала она туда специально или просто ехала, куда глаза глядят, упиваясь обидой, да, злобой лютою, не ведомо, только наехала она на город один, греческий, где осела, обжилась, обдумала всё и посвятила, весь остаток жизни, злопамятной мести. Как и что там произошло, не знаю, даже слухов до нас не дошло, но вскоре, она стала царицей этого города, единоправящей. Стала женственной, менее грубой чертами и одеждами, но не менее воинственной. Соседей всех запугала и своими подвластными сделала, а кто не согласился, убила на поле брани. Слухи о ней, по всем окрестным землям поползли, один чудесней другого, да, и сами горожане её города, на неё молиться начали, как на богиню.
— Ну, видно, так себя поставила, — встряла рыжая, — я б тоже, наверное, среди дикарей, за какую-нибудь богиню сошла.
— Наверное, — согласилась задумчиво баба, подтверждая предположение девы, но, тут же продолжила, — раз, она столкнулась с одним царём дальним. Ни «меченным», ни «особым», но, как-то, по их зачарованным. Колдовством невиданным тело его было обласкано. Никаким оружием не бралось. Ни мечом, ни стрелой, ни копьём. Не то, заговор какой, не то, зелье колдовское, не то магия тамошняя. Сошлись дева и тот царь в открытом бою. Все в округе замерли. Гадали, кто кого одолеет. Она, войско царька того, перебила, а самого поймав, и раз, оружие его не брало, недолго думая, взяла, да, руками с живого кожу его колдовскую и сорвала, да, пока свежая была, себе на щит пристроила. После этого, на неё молиться начали не только собственные горожане, но и вся округа. Ну, что, вот, бабе не жилось? При жизни богиней стала. Так нет. От обиды, нанесённой давным-давно бывшей подругой, душа, видно, горела или ещё, что дымилось, не знаю.
— Да, уж, — пробурчала Райс, выдавая очередную свою мысль, судя по себе, — бабья месть, она штука вечная. Я тоже, многое забыть могу, но только не нанесённую мне обиду, да, ещё, притом, по женской части.
С этими словами, она, зачем-то, погладила себя по щеке.
— Хорошо, что ты это понимаешь, — тут же наставительно проговорила Астера, — значит есть надежда, что ты, этот недостаток, способна будешь в себе выкорчевать.
— Согласна, — неожиданно царственно произнесла Райс, — такая черта характера, царицу не красит.
— Такая черта характера, царицу и всё царство может погубить, — тут же поправила её сказительница, и помолчав немного, замечая, что слушательница переварила сказанное, продолжила, — так вот. Со временем, к её городу стали стягиваться особые мужи-воины, для которых главное в жизни, было только одно — воевать. Таким и женщины не нужны. Им бы кого порубить, да, порезать. Героями они у них назывались. Их не корми, лишь дай подвиг совершить. Жить без этого не могли.
— Типа наших «рыков царя»? — вновь перебил её рыжая.
— Типа, — мотнув головой, согласилась Астера, — стала она таких приваживать, потому, что сама такая была. Одаривала, восхваляла, толкала на очередные подвиги. Подвернулся ей, как-то, один такой герой. Молодой, красивый и до лишения ума, на подвиг заточенный, вот, она его и подговорила, добыть ей голову её старой подруги, представив её страшной и всемогущей колдуньей. Может он и не первый был, кого она с этим в степь отправляла, но этот оказался сообразительным, а главное, очень удачливым. Знаешь, что он придумал?
— Что? — захваченная рассказом спросила рыжая.
— Зная, что той нельзя в глаза смотреть, он начистил свой медный щит до зеркала, и глядясь в него, её и прирезал. Голову отрубил, в мешок запечатал, да, и бежал, так, что не догнали.
— Как же она подпустила к себе? — с вытаращенными глазами недоумевала Райс.
— Да, вот так, — со смехом ответила Астера, — одна геройствовала и вокруг себя таких же собирала, другая, собою красуясь, собирала вокруг себя всё, что красиво блестит. Герой был молод и красив. Позарилась она на него. Сама же к себе в шатёр и затащила.
Знающая замолчала, а Райс вдруг закусив губу задумалась.
— Астера, — наконец спросила она, — ты, случаем, мне не новую судьбу предсказываешь?
— Я не предсказательница, — ответила баба, — а сказительница. Я знаю, что было, а вот что будет, мне не ведомо. Ту парочку, о которой рассказываю, звали Афина и Горгона. И город тот, греческий, так и зовётся теперь — Афины, где, чуть ли не на каждом шагу, этой боевой деве, памятники каменные высечены.
— Видели, видели, — оживились все золотоволосые у костра, видимо, хаживавшие в те края в походы.
Астера лишь кивнула, мол, знаю, что видели и продолжила:
— Она ещё при жизни богиней стала в тех краях, а уж после смерти, её богиней признали во всей Греции. Голову Горгоны, тоже в камне вырезали, только страшную они её сделали, да, и змей в голову приладили, только не виде кос, а самых настоящих. Сама видела.
— Да, дела, — задумалась Райс, — теперь понятно почему нас мало. Мы ж, коль без головы, да на чувствах попрём, это ж каждая, хуже всякой войны будет.
— Угу, — прогундела Астера, — нас не мало, а столько, сколько надо для поддержания порядка Троицы. Это право было отдано богам. Теперь Терем, только один и боги решают, кого и сколько плодить. Им виднее.
— Кем отдано? — удивилась рыжая.
— Нами, — ответила баба, пожимая плечами, мол, что ту не понятного, — мы люди третьего поколения — железного.
Астера замолчала, смотря на Райс и та поняла, если не спросит, что и так понятно, то эта, Знающая, так и будет в молчанку играть.
— Откуда мы взялись?
— Из одного крупного бабьего царства. Царица та, не только великой была в битвах, но и умной оказалась. Кликалась она Сармата. Когда Терема, сами собой опустели, да развалились, остался лишь наш один. Речники исчезли совсем. Не стало больше бабняков и артелей мужицких. Вымерли без дев, обезлюдили. Не откуда стало девок брать. Кочевники в бега подались, через одного стали закон дев нарушать. Вот тогда собрались все оставшиеся «меченные» на большой круг. Стали думу думать. Прорицательниц слушали, богам жертвы несли. Боги тоже долго думали, но решение подсказали. Объехали девы орды мужей разнородных, что в степи стойбищами тогда стояли и предложили им себя, но на условиях. Каждый муж, мог себя испытать и на руках, без оружия, с девой побороться. Кто кого на лопатки положит, тот в семье головой и станет. Согласились не все, но многие решили попытаться. Иметь в жёнах «меченную» деву, было всем престижно. Сошлись в поле в указанном месте. Клятву дали, обещание, что тот, кто проиграет, безропотно примет судьбу и безоговорочно подчинится своей половине. Разбились по парам, а перед тем, как бороться, девы с себя, по тайному уговору, все одеяния скинули и в крест голые, как были, с мужиками охватились. Кроме того, по сговору, масличком тела окропили, в общем, пропали мужики.
