пиджаке Володарского. – Ты мне никогда не нравился, ублюдок. А тут ты от меня еще и отрекся. – Он переменил тон, развернулся и миролюбиво уточнил: – Эй. Как ты, племяшка? Выглядишь… не очень.
Несколько секунд Лорд молча смотрел на него, а потом вдруг осел на колени и опять закрыл лицо руками; смуглые пальцы вцепились в волосы. Когда он все же поднял голову, в светлых глазах будто сгорало небо. Он не упрекал. Не благодарил. Он просто не знал, что делать, не мог осмыслить случившееся и от этого казался намного младше, чем во время партии, робче и слабее. Дэну вдруг показалось, Зиновий вот-вот приблизится, нет, даже бросится навстречу с какими-то утешениями, как престарелая курица к цыпленку. Но нет. Тот, пробормотав «Правильно я детей не завел, один геморрой…» – уже лениво, на ходу обтирая дробовик платком, шел к зданию вокзала.
– Зато обошлось, – бросил он, уже скрываясь в коридоре. – Пойдем выпьем, что ли?
Лорд не двигался. Он окаменел, сжался, его потряхивало. К нему вдруг подбежала та уродливая крыса, что была с Принцем, – он потрепал ее по спине, как щенка, но даже не видя. Он что-то бормотал. И хотя вокруг его опущенной головы разливалось нежное золотое сияние, он был похож на того, кто уже ничего не решает и ничем не поможет, потому что нуждается в помощи сам. Но Дэн все-таки потянул к нему руку.
– Пожалуйста… кто бы вы ни были… – Слова превратились в хрип.
Так не могло быть. Не могло быть, что он, который чуть не помиловал врага, оставит как есть доску, усеянную телами союзников. Котов Шрёдингера, пущенных в расход. Нет. Даже если таковым был план, этого не будет. Он…
– Слышите? Слышите меня?
Молчание. Или может? В конце концов, коты – не слишком редкие животные. Они плодятся очень быстро. На подходе седьмой миллиард.
– Да пошли вы!
И Дэн с силой, хотя, казалось, ее в теле не осталось, ударил кулаком по асфальту. Зазмеилась вперед длинная косая трещина. Хотелось заорать, чтобы на него хотя бы посмотрели; хотелось заплакать, чтобы отпустило, но из горла вырвался только очередной, странно булькающий хрип. Дэн приподнялся и сплюнул кровью. Она заполняла уже весь рот. Видимо, кто-то сломал ему ребра. А он и не заметил.
…Открыв глаза после короткого беспамятства, он понял: Лорд пропал, пропали все трупы, пропали щенок и крыса. Дэн остался единственным на клетчатой площадке. Он попытался встать, но тело не слушалось. Падение вдарило по нему новой болью.
Вжимаясь в покореженный асфальт в надежде хоть куда-то провалиться, Дэн увидел: из трещины медленно, прямо на глазах, пробивается кривой ярко-зеленый росток. Это жалкое недоразумение тянулось листьями к небу точно против лица Дэна.
Когда оно доросло где-то до уровня его макушки, он наконец закрыл глаза.
* * *
Нейтрино, держа над головой розовый зонт, смотрел на распростертое у ног тело. Казалось, парень все-таки умер: не двигался, на коже живого места не было от ссадин. С губ натекала на асфальт кровь. Уже почти лужа.
– Бедняга, вот и помогай им. А они что? Травку на твоих костях вырастят?
Нейтрино занес ногу над пробивающимся ростком. Сверкнула молния – кажется, близилась гроза. Демон пожал плечами, попятился и выше поднял зонт, буркнув: «Да понял, пошутил!»
Насвистывая что-то, он оттолкнулся ногами от асфальта и быстро взлетел. Сверху вокзал казался зеленым пятнышком плесени на куске сыра. И не скажешь ведь, что узел мира. Нейтрино хмыкнул. Будь у него сердце, там было бы сейчас легко и спокойно.
19.06.2007
«Правило первое: чужие записи не читать.
Правило второе: не забирать тетрадь из Дупла.
Правило третье: не исправлять. Это для потомков».
Я хорошо все запомнил. И другое тоже: в правилах нет запрета постороннему вписать что-то в вашу хронику. Вы даже передали привет участковому. Я не участковый. Хотя как посмотреть.
Я не знаю, чего не хватает на этих страницах. Здесь расследования и приключения, любовь и дружба, загадки, легенды и вечера. Но прежде всего, конечно, вы, ваши жизни. Так пусть будет и моя. Маленькая и банальная, но не всем же быть уникальными.
Прекрасная любящая мать. Сильный мудрый отец. Семейное дело. И Я.
Я рос в обычном городе – разве что там, может, было слишком много олив. Я не отличался от других детей ни талантами, ни недостатками – мне только очень хотелось сделать что-то хорошее, важное, чтобы это запомнили во всех мирах. Такое вот желание. Которое пришло очень рано.
Марти хлопнула бы в ладоши и сказала: «Смелый какой. А расплата?» Кирилл бы скептично усмехнулся: «Какие амбиции с малых лет». Ника бы возразила: «Он наверняка хотел справедливости». А Дэн: «Он был добрым человеком». Я живу давно, но не знаю, что из этого правда. Может, и к лучшему. Лучше никогда не узнавать себя до конца, потому что это-то и будет твоим концом.
Годы шли. Миры менялись. Как-то я посмотрел вокруг и поразился этим переменам. Зло становится разборчивее. Добро – изобретательнее. А спирали судеб все чаще переигрывают загаданные сценарии. Да, забыл сказать: мое окно довольно высоко. Из него я наблюдаю за каждым миром, который когда-то держал в ладонях. Глупо звучит, но тоже правда. Это невероятно – держать в ладонях мир. Чтобы ни один мир не остался брошенным, я стал помогать отцу: он в каком-то смысле за эти миры отвечает. В моей голове роились планы, один безумнее другого. От кого такое?.. Наверное, от дяди. Он у меня гениальный манипулятор, изобретатель революций, генератор переворотов и просто кладезь бурь в стаканах. Люблю дядю. Хотя он единственный на свете, кого я не обязан любить.
Отец не всегда поддерживал мои идеи. Какие-то были не ко времени, какие-то невозможны, какие-то якобы могли что-то расшатать. Но один проект, который был особенно мне дорог, он иногда позволял возвращать к жизни. У проекта было необычное имя. «Добавочные поколения». Каждый раз, когда мы выпускали его на свободу, у нас были неприятности. И невероятные победы.
В какой-то момент «Поколения…» остановили, потом – по необходимости – запустили снова. И вот я увидел вас. Людей, которым нечего было делать вместе, но которые крепко-крепко друг за друга держались. Каждого из которых будто бы окутывал цветной дым – дым будущего, прошлого и возможного.
Вы удивляли раз за разом, каждой записью и поступком. А потом не принятые мной решения по мне ударили. А вы меня спасли.
