Времени отступать назад на стену не оставалось. Раскручивая шест, Мэт бросился на солдат, пока они, увидев его, ещё не пришли в себя. Он врезался в гущу противников, наотмашь нанося удары по головам, мечам, коленям, по всему, до чего доставал, но понимал, что их слишком много, в одиночку ему не справиться, понимал, что его дурацкий бросок дорого обойдется Эгвейн и остальным. А какая была возможность!
Вдруг рядом с ним возник Сандар. В свете фонарей, которые побросали схватившиеся за мечи солдаты, его тонкий посох описывал дуги и круги ещё быстрее, чем оружие Мэта. Застигнутые врасплох, зажатые между двумя нападающими, вооруженными боевыми шестами, солдаты падали, точно сбитые шарами кегли. Сандар разглядывал упавших воинов, недоверчиво качая головой.
– Защитники Твердыни! Я напал на Защитников!.. С меня голову снимут за такое!.. Эй, игрок, а что ты там устроил? Та вспышка, и грохот ещё, разбитый камень. Ты что, молнию призвал? – Голос его упал до шепота. – Я связался с мужчиной, который способен направлять?
– Это фейерверки, – ограничился коротким ответом Мэт. В ушах по-прежнему звенело, но сквозь тонкий звон он слышал, как вдалеке глухо топочут по камню тяжелые сапоги. – Камеры! Покажи дорогу к камерам, Сандар, пока сюда не заявилось ещё больше этих!
Сандар встрепенулся.
– Сюда! – Он нырнул в боковой коридорчик, прочь от приближающегося топота. – Надо поторопиться! Если нас найдут – убьют!
Где-то вверху загремели набатные гонги, их тревожное эхо громом раскатилось по всей Твердыне.
Я иду, думал Мэт на бегу, стараясь не отстать от ловца воров. Я вызволю вас или умру! Обещаю!
Тревожные гонги сметающим все эхом разнеслись по Твердыне, но Ранд обратил на них столько же внимания, сколько и на звук, который раздался немногим ранее, – рев, приглушенным громом пробившийся откуда-то снизу. Бок болел, горела старая рана, готовая вновь открыться от напряжения после нелегкого подъема по крепостной стене. Но на боль Ранд тоже не обращал внимания. Кривая улыбка сковала его черты – страшная улыбка ненависти, которую он, как ни хотел, все не мог содрать с лица. Теперь уже близко. То, что он видел во сне. Калландор.
Наконец-то я с этим покончу. Так или иначе, этому придет конец. Со снами будет кончено. Погоня, злые насмешки, выслеживание, травля. Со всем этим я покончу!
Мрачно смеясь про себя. Ранд поспешил по сумрачным коридорам Тирской Твердыни.
Морщась от боли, Эгвейн приложила к лицу ладонь. Во рту был горький привкус, и ее мучила жажда. Ранд? Что? Почему я опять видела во сне Мэта, а потом ещё и Ранда… И Мэт кричал, что он идет? Что это значит?
Девушка открыла глаза, обвела взглядом серые каменные стены, на которые бросал трепещущие тени единственный чадящий факел из тростника, и, вспомнив все, закричала:
– Нет! Никогда я не буду на цепи! Не хочу в ошейник! Нет!
Рядом с ней тут же оказались Найнив и Илэйн, но, как они ни успокаивали и ни утешали Эгвейн, поверить их словам было трудно – слишком озабочены и испуганы были их избитые лица. Но одно то, что их трое, уняло крики девушки. Она была не одна. Пленница, но не одна. И не в ошейнике.
Эгвейн попыталась сесть, и подруги помогли ей. Им пришлось ей помочь, – у нее болел каждый мускул. Она помнила каждый невидимый удар, обрушившийся на нее, когда ее одолел приступ бешенства; этот приступ едва не свел ее с ума, когда она поняла… Нет, не буду думать об этом. Я должна думать о том, как нам спастись. Эгвейн откинулась назад, оперлась спиной о стену. Боль сражалась в ней с усталостью; она отказывалась сдаться, и эта борьба забирала у нее последние крупицы силы, и казалось, что синяки саднят ещё больше.
Камера была совершенно пуста, в ней были только три девушки и факел. Голый, холодный и жесткий пол. Серую шершавость стен нарушала только дверь, крепко сколоченная из грубых досок, вся в царапинах и расщепах, будто ее скребли бесчисленные отчаявшиеся пальцы. Камень испещряли надписи, большая часть которых была сделана нетвердой, обессилевшей рукой. Одно из посланий молило:
"Да смилостивится надо мной Свет и позволит мне умереть". Эгвейн прогнала эти слова из своих мыслей.
– Нас по-прежнему отгораживают? – невнятно проговорила она. Даже говорить было больно. Еще до того, как Илэйн кивнула, Эгвейн поняла, что спрашивать незачем было. Распухшая щека золотоволосой женщины, ее рассеченная губа и подбитый глаз были достаточным ответом, даже если б сама Эгвейн не чувствовала своих ссадин и ушибов. Сумей Найнив дотянуться до Истинного Источника, они бы уже были исцелены.
– Я пыталась, – с отчаянием в голосе произнесла Найнив. – Я пыталась, потом ещё раз, и снова. – Она резко дернула свою косу, в голосе ее, несмотря на страх и безнадежность, прорезался гнев. – Одна из них сидит снаружи. Амико, та девчонка с молочно-белым личиком, если они не сменились с тех пор, как бросили нас сюда. Думаю, раз защита уже сплетена, то, чтобы поддерживать барьер, достаточно всего одной. – Она горько рассмеялась. – Они так старались схватить нас, а мы ведь тоже не лыком шиты и легко не дались! А теперь можно подумать, что мы им даром не нужны. Не час и не два минуло, как они захлопнули за нами эту дверь, а никто не пришел ни вопроса нам задать, ни взглянуть на нас, даже капли воды не принесли! Может быть, они решили держать нас здесь, пока мы не умрем от жажды.
– Наживка. – Голос Илэйн дрогнул, хотя она явно старалась говорить без страха. – Лиандрин сказала, что мы – наживка.
– Наживка? На что? – срывающимся голосом спросила Найнив. – Для кого наживка? Если я наживка, то я готова сама им в глотки залезть, только чтоб они мною подавились!
– Ранд. – Эгвейн прекратила попытки сглотнуть; даже капля воды была желанной. – Мне снился Ранд и Калландор. Мне кажется, он идет сюда. – Но почему мне Мэт снился? И Перрин? Это был волк, но я уверена, это он и никто иной. – Не стоит так бояться, – произнесла она, стараясь говорить убедительно. – Как-нибудь убежим от них. Если уж мы Шончан сумели одолеть, то и с Лиандрин справимся.
Найнив и Илэйн переглянулись. И Найнив сказала:
– Эгвейн, скоро явятся тринадцать Мурддраалов. Так сказала Лиандрин.
Эгвейн поймала себя на том, что опять смотрит на стену, на выцарапанную в шершавом камне надпись: "Да смилостивится надо мной Свет и позволит мне умереть". Пальцы сами собой сжались в кулаки. Она до хруста стиснула челюсти, лишь бы не сорвались криком с обметанных губ те слова. Лучше умереть. Лучше смерть, чем дать обратить себя к Тени, чем служить Темному! Вдруг девушка ощутила под рукой свой поясной кошель. Пальцы сомкнулись на нем и нащупали внутри два кольца – маленькое кольцо Великого Змея и второе, побольше, перекрученное каменное кольцо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
