На миг Эгвейн почувствовала стыд. И не из-за своего обращения с Джойей: та заслужила каждый удар, если и не за избиение беззащитных девушек, то за убийства в Башне – без сомнения. Вовсе не потому стало стыдно Эгвейн, а потому, что она потратила драгоценные минуты на сведение личных счетов, на свою месть, в то время как Найнив и Илэйн сидят в камере, отчаянно надеясь, что Эгвейн сможет спасти их, освободить из заточения.
Все ещё не понимая, что и как делает, она скрепила и определила потоки в своих плетениях, потом остановилась и изучила сделанное. Три раздельных переплетения, и сохранять в действии одновременно все три ей было совсем нетрудно, к тому же она что-то такое сделала, и они теперь сами поддерживают себя. Эгвейн подумала, что, если понадобится, она вспомнит, как этого достичь. Наверняка в будущем этот прием пригодится.
Немного подождав, Эгвейн распустила одно из плетений, и Приспешница Тьмы начала всхлипывать – как от боли, так и от облегчения.
– Я – не ты, – проговорила Эгвейн. – Второй раз мне пришлось сделать нечто подобное, и мне это совсем не нравится! Лучше бы вместо этого мне научиться глотки перерезать.
Лицо Черной сестры исказилось. Ее явно посетила мысль, уж не с нее ли собралась Эгвейн начинать обучение этому делу.
С отвращением фыркнув, Эгвейн оставила ее стоять, пойманную в сети и отсеченную от Источника, а сама поспешила в лес полированных колонн из красно-камня. Где– то в их чаще должен быть ход вниз, к темницам.
Тишина пала на каменный коридор, когда смолк последний предсмертный крик, оборванный челюстями Юного Быка, сомкнувшимися на горле двуногого и с хрустом смявшими его. Горька была кровь на его языке.
Он знал, что это – Тирская Твердыня, хотя и не понимал, откуда знает об этом. Вокруг лежали двуногие, один ещё дергал ногами, а в горло ему впился клыками Прыгун. От сражавшихся с волками отвратительно воняло страхом. Еще от них пахло замешательством. Он не думал, что они понимают, где оказались, – определенно они не принадлежали миру волчьих снов, но они не подпускали его к той высокой двери с железным замком, что виднелась впереди. По крайней мере, эти двуногие ее охраняли. Увидеть волков они никак не ожидали. Как показалось Юному Быку, их до глубины души поразило то, что они сами там очутились.
Он утер рот и непонимающе уставился на свою руку. Он снова стал человеком. Он был Перрином. Вернулся в свое тело, вновь в рабочей безрукавке кузнеца, с тяжелым молотом на боку. Мы должны спешить, Юный Бык. Здесь рядом какое-то зло.
Шагая к двери, Перрин потянул из-за пояса молот:
– Должно быть, Фэйли тут.
Один резкий удар, и замок разлетелся вдребезги. Перрин пинком отворил дверь.
Комната была пуста, но в центре ее вытянулся длинный каменный блок. На этой глыбе лежала и как будто спала Фэйли. Черные волосы широко, веером, разметались по камню, тело так обмотано цепями, что он не сразу сообразил, что на девушке нет одежды. Каждую цепь скрепляли с камнем вбитые в него толстые болты.
Он не заметил, как пересек отделявшее его от девушки пространство, понял это только в ту секунду, когда прикоснулся к ее лицу. Провел пальцем по ее скуле.
Девушка открыла глаза и улыбнулась ему:
– Я вижу сон, что ты пришел, кузнец.
– Я мигом освобожу тебя, Фэйли. Перрин поднял молот и ударил по одному из болтов. Тот сломался, будто деревянный.
– Я не сомневалась в этом, Перрин.
Едва его имя слетело с ее языка, как девушка исчезла, будто растворилась. На камень, где она лежала, упали, звякнув, опустевшие оковы.
– Нет! – закричал он. – Я же нашел ее!
– Сон не похож: на мир плоти. Юный Бык. Здесь одна и та же охота может окончиться по-разному, и исходов – великое множество.
На Прыгуна он не обернулся. Он знал, что скалит зубы в яростном рыке. И вновь Перрин взметнул молот и со всей силы обрушил его на цепи, что опутывали Фэйли. От невиданного удара каменная глыба раскололась надвое; сам камень Твердыни гулко зазвенел, точно надтреснутый колокол.
– Тогда я начну охоту снова, – прорычал Перрин. Сжимая молот в руке, Перрин широким шагом вышел из комнаты. Рядом с ним бежал Прыгун. Твердыня – это для людей. А люди, как он знал, охотники куда более жестокие, чем волки, и жалости порой не ведают.
Где-то наверху тревожные гонги рассылали по коридору громкие, будоражащие звоны. Несмолкающий набат не заглушал лязга металла о металл и криков сражающихся людей, причем шум боя приближался. Как предположил Мэт, то были айильцы и Защитники. Вдоль коридора, в котором находился Мэт, тянулась шеренга высоких золотых подставок, каждая о четырех золотых лампах, шелковые гобелены с изображением батальных сцен прикрывали полированный камень стен. Даже на полу были шелковые коврики, на темно-синем – темно-красные узоры "тайренского лабиринта". Но впервые Мэт был слишком занят, чтобы оценить хотя бы одну столь редкую вещицу.
А этот проклятый парень неплохой боец, подумал юноша, отбивая выпад вооруженного мечом противника. Но другим концом шеста, которым Мэт целил тому в голову, он вынужден был вновь парировать этот стремительный клинок. Интересно, он случаем не один из тех проклятых Благородных Лордов? Мэт уже сподобился было увесисто врезать нападавшему по колену, но тот отпрыгнул, вскинув в защитную позицию свой прямой клинок.
На голубоглазом мужчине был желтый, со златоткаными полосами камзол, рукава которого отличало обилие буфов, но камзол был расстегнут, рубашка впопыхах наполовину заткнута в штаны. Вдобавок он был бос. Коротко подстриженные темные волосы мужчины были взъерошены, будто его только что подняли с постели, однако сражался он совсем не как со сна. Пять минут назад он, сжимая в руке обнаженный меч, выскочил из-за одной из высоких резных дверей, целый ряд которых выходил в коридор, и Мэту оставалось только благодарить судьбу за то, что голубоглазый появился перед ними, а не у них за спинами. Мэту уже попадались одетые кое-как солдаты, и этот вооруженный мечом боец был далеко не первым, но, никаких сомнений, он был самым лучшим.
– Можешь пройти мимо меня, ловец воров? – окликнул Мэт, не сводя глаз с противника, который замер в ожидании, подняв меч для удара. Сандар настаивал, что он "ловец воров", а не "охотник на воров", хотя Мэт не видел особой разницы.
– Не могу, – отозвался из-за его спины Сандар. – Если ты двинешься вбок, чтобы меня пропустить, то не сумеешь размахнуться этим веслом, который называешь боевым посохом. А он тебя насадит на меч, как хряка на вертел.
Как кого?
– Так придумай что-нибудь, тайренец! Этот оборванец мне хуже горькой редьки надоел!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
