Кингсбридж закрыли. Жители, конечно, покупали продукты, но через посредников. Дэви принесет непривычный товар, ему придется объясняться с покупателем. Делать это через третьего человека затруднительно. Но другого выхода, похоже, нет. Однако сначала нужно просушить корни, растереть в порошок, а на это потребуется какое-то время.
Предприимчивый плантатор больше не упоминал Амабел, но Гвенда не сомневалась, что молодые люди продолжают видеться. Сын делал вид, что примирился с судьбой. Но если бы это действительно было так, он ходил бы куда мрачнее. Матери оставалось только надеяться, что любовь испарится, прежде чем ему исполнится двадцать один год и он не будет нуждаться в родительском разрешении. Больно было даже думать о том, что ее семья породнится с Аннет. Дочь Перкина до сих пор унижала жену Вулфрика, кокетничая с ним, а тот все еще глупо улыбался на каждую идиотскую ужимку. Теперь, когда Аннет перевалило за сорок, когда на румяных щеках проступили сосуды, а в светлых волосах появились седые пряди, она уже не представляла опасности, превратившись в свою тень. Однако Вулфрик, судя по всему, еще видел в ней девушку.
«И вот теперь мой сын попался на ту же удочку», — думала Гвенда. Ей хотелось рвать и метать. Амабел стала очень похожа на юную Аннет — хорошенькое личико, разлетающиеся кудри, длинная шея, узкие белые плечи, маленькая грудь, напоминавшая яйца, которые мать с дочерью продавали на рынке. Она так же встряхивала волосами, с таким же притворным упреком смотрела на мужчин, так же, заигрывая, шлепала их по груди тыльной стороной ладони.
Но Дэви по крайней мере физически здоров и в безопасности. Больше Гвенда тревожилась за Сэма, который теперь жил у графа Ширинга, обучаясь воинскому искусству. В церкви она молилась, чтобы сын избежал увечий во время охоты, научился обращаться с мечом и сражаться на турнирах. Двадцать два года видела сына изо дня в день, а потом его в одночасье взяли и отобрали. Как трудно быть женщиной, думала она. Любишь ребенка всей душой, а он в один прекрасный день просто уходит.
Несколько недель крестьянка раздумывала, под каким предлогом отправиться в Эрлкасл повидать Сэма, и, услышав про чуму, решилась. Нужно успеть до жатвы. Вулфрик не пошел: оставалось еще слишком много работы. Идти одна Гвенда не боялась. «Слишком бедная для грабителей, слишком старая для насильников», — пошутила она, прихватив с собой длинный нож. Правда же заключалась в том, что она слишком крепкая для тех и для других.
Путница миновала подъемный мост Эрлкасла в жаркий июльский день. На зазубренных воротах, как часовой, сидел грач, на лоснящихся черных перьях блестело солнце. Ей почудилось в этом пугающее предзнаменование. Птица словно говорила: «Уходи! Уходи!» Конечно, один раз чумы удалось избежать, но то могло быть просто удачей. Придя сюда, она рискует жизнью.
Обстановка в нижнем дворе была знакомой, хоть и немного тише обычного. Дровосек возле пекарни разгружал дрова, грум у конюшни расседлывал запылившуюся лошадь, но всё как-то неторопливо. Гвенда заметила у западного входа маленькой церкви небольшую группу людей и подошла разузнать.
— Чумные, — ответила на ее вопрос служанка.
Крестьянка вошла в церковь с холодным комком страха в сердце. На полу расстелили около десятка соломенных матрацев, чтобы больные видели алтарь, точно как в госпитале. Половина чумных — дети. Трое взрослых мужчин. Гвенда испуганно всмотрелась в их лица. Сэма среди них не увидела. Встала на колени и вознесла благодарственную молитву. На улице подошла к той же служанке:
— Я ищу Сэма из Вигли, нового сквайра.
Та указала на мост, ведущий на дальний двор:
— Посмотри в башне.
Путница направилась туда. Часовой на мосту не обратил на нее внимания. По ступеням поднялась в башню. В большом зале было темно и прохладно. На холодных камнях возле камина спала большая собака. У стены стояли скамьи, а в дальнем конце зала — два больших кресла. Гвенда обратила внимание на отсутствие подушек, набивных сидений, ковров на стенах и сделала вывод, что леди Филиппа проводит здесь мало времени и все пришло в запустение.
Сэм сидел у окна с тремя молодыми людьми. Передними на полулежали разобранные доспехи — от забрала до наголенников, — сквайры их чистили. Сын как раз пытался мягкой пемзой оттереть ржавчину с нагрудника. Какое-то время мать смотрела на него. На нем была новая черно-красная ливрея графа Ширинга, шедшая к темным глазам. Он непринужденно болтал с товарищами. Здоровый, сытый. Гвенда на это и надеялась, но в то же время ей непонятным образом стаю больно, оттого что ему хорошо без нее. Когда сын поднял глаза и увидел мать, на лице его отобразилось удивление, потом радость, потом лукавство.
— Друзья, — заговорил он, — я старше вас, но не подумайте, что уже самостоятельный. Родительница, желая увериться, что у меня все нормально, следует за мной по пятам.
Молодые люди посмотрели на нее и рассмеялись. Сэм отложил работу, подошел к матери, и они сели в углу на скамью возле лестницы, которая вела в верхние покои.
— Мне здесь так хорошо. Все в основном только и делают, что играют. Ездим на охоту, занимаемся борьбой, соревнуемся в верховой езде, играем в мяч. Я столькому научился! Глупо, конечно, якшаться с этой мелкотней, но ничего. Мне только нужно овладеть мечом и щитом в седле.
Гвенда обратила внимание, что сын и говорит уже иначе, не так медленно, как в деревне, вставляет какие-то французские словечки. Он привыкал к образу жизни знати.
— А работа? — поинтересовалась она. — Нельзя же все время играть.
— Да, работы много. — Сквайр кивнул на товарищей, чистивших доспехи. — Но по сравнению с пахотой и косьбой это ерунда.
Сэм спросил про брата, и Гвенда рассказала, что марена Дэви подросла и они выкопали корни. Почувствовав, что за ними наблюдают, и обернувшись через плечо, на лестнице, перед открытой дверью, очевидно, в его комнату, крестьянка увидела графа. Интересно, сколько времени хозяин так уже стоит, подумала она, встретившись с ним глазами. Ширинг смотрел пристально, но крестьянка не понимала значения этого взгляда. Потом ей почему-то стало неловко, и она отвернулась. Когда вновь бросила взгляд на лестницу, Фитцджеральда уже не было.
На следующий день, когда Гвенда преодолела уже половину пути домой, ее нагнал всадник. Сначала он скакал быстро, затем лошадь замедлила шаг и остановилась. Путница потянулась к поясу за ножом. Всадником оказался сэр Алан Фернхилл.
— Граф хочет тебя видеть.
— Тогда пришел бы сам, а не посылал тебя.
— Ты всегда была находчивой. Считаешь, так можно договориться с господами?
Гвенду задело, и она растерялась. Алан все эти годы был подручным Ральфа, и ей ни разу не доводилось слышать от него умного слова. Если бы она действительно отличалась находчивостью, то подлизывалась бы, как Фернхилл, а не язвила.
— Ладно, — осторожно ответила крестьянка. — Граф зовет меня к себе. Мне что, тащиться обратно в замок пешком?
— Нет, он сейчас в своей лесной хижине, недалеко отсюда, отдыхает там иногда во время охоты. — Алан кивнул на лес.
Гвенде это не очень понравилось, но вилланка не может не пойти, когда граф велит явиться. А даже если откажется, подручный Ширинга все равно повалит ее на землю, свяжет и доставит к господину.
— Хорошо.
— Если хочешь, забирайся ко мне в седло.
— Нет, спасибо, лучше пойду пешком.
Гвенда пошла следом за Аланом, конь торил дорогу через густые в это время года заросли крапивы и папоротника. Вилланка с тревогой размышляла, что еще задумал Ральф, и чувствовала, что ничего хорошего — ни для нее, ни для ее родных. Через четверть мили приблизились к низкому домику с соломенной крышей. При других обстоятельствах Гвенда решила бы, что это хижина вердерера. Фернхилл набросил поводья на деревце и открыл дверь.
В домике было так же голо, как и в Эрлкасле, — только самое необходимое. Пол земляной, стены — неаккуратная мазанка, потолок — та же солома, которой выстлана крыша. Из мебели лишь стол, скамьи да простая деревянная кровать с соломенным матрацем. Задняя приоткрытая дверь ведет на кухню, где, вероятно, слуги готовят Ральфу и его дружкам охотникам. Гвенда встала перед ним. Алан прислонился к стене позади.
— Он все-таки нашел тебя, — буркнул Фитцджеральд.
— А здесь больше никого? — нервно спросила крестьянка.
— Только ты, я и Алан.
Тревога Гвенды вспыхнула с новой силой.
— Зачем ты хотел меня видеть?
— Поговорить о Сэме, разумеется.
— Ты отнял его у меня. Чего еще говорить?
— Знаешь, хороший парень… наш сын.
— Не называй его так. — Она быстро посмотрела на Алана. Тот не удивился. Значит, знает. Гвенда расстроилась. Вулфрик ни за что не должен догадаться. — Ты никогда не был ему отцом. Его вырастил Вулфрик.
