— Вам все равно придется работать вместе.
Клод кивнул:
— У архиепископа будет немало причин навещать Кингсбридж и Ширинг.
Анри добавил:
— А епископу Кингсбриджа частенько придется наведываться в Монмаут.
— Быть епископом большая честь, — размышлял помощник епископа. — Особенно под вашим руководством, архиепископ.
— Полагаю, это блестящая идея, — отвернулся Мон.
Мерфин добавил:
— Кингсбриджская гильдия поддержит Клода, за это я отвечаю. Но вам, архиепископ Анри, придется сделать представление королю.
— Разумеется.
— Можно кое-что предложить? — спросила Керис.
— Будьте так любезны.
— Придумайте для Филемона другое назначение. Сделайте его, ну я не знаю, архидьяконом Линкольна. Что-нибудь привлекательное, но подальше.
— Разумно, — кивнул Анри. — Если его кандидатуру выдвинуть на две должности, у него будет меньше шансов занять обе. Я буду внимательно следить за ходом дела.
Клод встал:
— Все это очень тревожно. Вы с нами отобедаете?
Вошедший слуга обратился к Керис:
— Вас там спрашивают, мистрис. Очень молодой человек, но, кажется, в большом горе.
— Проведи его, — махнул рукой Анри.
Появился мальчик лет тринадцати, в дорогой одежде, но грязный, и Суконщица догадалась, что он из знатной семьи, в которой что-то случилось.
— Вы не согласитесь сходить ко мне домой, мать Керис?
— Я уже не монахиня, сынок, а в чем дело?
Мальчик залепетал:
— Мама и папа заболели — и брат тоже, — и маме кто-то сказал, что вы в епископском дворце. Она послала меня за вами — вы помогаете бедным, но мы можем заплатить; пойдемте со мной, пожалуйста.
Такие просьбы ей приходилось выслушивать повсеместно, и целительница всегда брала с собой в дорогу кожаный баул с лекарствами и инструментами.
— Конечно, дружок. Как тебя зовут?
— Джайлс, матушка, мой отец торгует пряностями. Я подожду и отведу вас.
— Хорошо. — Врачевательница повернулась к епископу: — Пожалуйста, не ждите меня с обедом. Я присоединюсь к вам, как только смогу.
Керис, взяв баул, вышла вслед за мальчиком. Ширинг был обязан своим существованием замку шерифа на холме, как Кингсбридж — аббатству. Недалеко от площади стояли большие дома знатных горожан: торговцев шерстью, помощников шерифа, королевских чиновников — например, коронера. Чуть подальше жили более скромные купцы и ремесленники: ювелиры, портные, аптекари. Мальчик повел Керис в менее богатый квартал, где селились мелкие торговцы. Как и большинство подобных домов, этот имел первый каменный этаж, где располагались лавка и склад, и менее солидный второй — для жилых помещений. Лавка оказалась заперта. Джайлс и Суконщица поднялись по наружной лестнице.
Не успев войти, целительница почувствовала знакомый запах и окаменела. Особенный запах, вызвавший в ее памяти страшные воспоминания. Не тратя времени, она прошла через гостиную в спальню и все поняла. На матрацах лежали женщина ее лет, мужчина чуть постарше и мальчик-подросток. Хуже всех приходилось мужчине. Он стонал и обливался потом. Под приоткрытым воротом рубахи на груди и горле виднелась черно-красная сыпь. На губах и ноздрях засохла кровь. Чума.
— Вернулась. Господи, помоги мне, — простонала Керис.
На какое-то время страх парализовал ее. Врачевательница неподвижно уставилась в одну точку, чувствуя полную беспомощность. Попечительница госпиталя знала, что чума может вернуться — отчасти по этой причине она и написала свою книгу, — но все равно не была готова еще раз увидеть эту сыпь, пот, кровь из носа. Женщина приподнялась на локте и прошептала:
— Ради всего святого, пить.
Ее состояние было получше: тоже сыпь, жар, но кровь носом, кажется, не шла. Джайлс мигом схватил кувшин вина, и Суконщица вернула себе способность действовать.
— Нет, не вина, от него она еще больше захочет пить. Я видела в той комнате бочонок эля, зачерпни кружку оттуда.
Хозяйка посмотрела на Керис.
— Вы ведь настоятельница? — спросила она. Целительница не поправила ее. — Говорят, вы святая. Вы можете нас вылечить?
— Постараюсь, но я не святая, а простая женщина, наблюдавшая людей в здоровье и болезнях.
Достала из баула льняную маску. Врачевательница не сталкивалась с чумой уже десять лет, но у нее вошло в привычку принимать меры предосторожности всякий раз, имея дело с недугами, которые могут оказаться заразными. Она смочила чистую тряпку в розовой воде и протерла женщине лицо. Как всегда, это несколько успокоило больную. Джайлс вернулся с кружкой эля, и чумная выпила. Керис распорядилась:
— Давай им пить вволю, но только эль или разбавленное вино.
Суконщица подошла к отцу семейства; жить ему оставалось недолго. Хозяин что-то бессвязно бормотал и никак не мог поймать взглядом гостью. Она протерла ему лицо, смыла засохшую кровь вокруг носа и губ и подошла к старшему брату Джайлса. Тот заболел недавно, еще чихал, но по возрасту уже оказался способен понять, что заболел серьезно, и очень боялся. Закончив с ним, целительница оставила указания Джайлсу:
— Постарайся, чтобы им было удобно, и давай пить. Больше я ничего не могу сделать. У тебя есть родные? Дяди, двоюродные братья, сестры?
— Они все в Уэльсе.
Врачевательница отметила про себя, что нужно попросить епископа Анри при необходимости позаботиться о сироте.
— Мама велела вам заплатить.
— Я ничего особенного не сделала, — ответила Керис. — Дай мне шесть пенсов.
Возле материнского матраца лежал кожаный кошель. Джайлс достал оттуда серебряную шестипенсовую монету. Хозяйка вновь подняла голову. Уже несколько спокойнее спросила:
— Что с нами?
— Мне очень жаль. Чума.
Женщина обреченно кивнула:
— Этого я и боялась.
— Вы узнали симптомы по прошлой эпидемии?
— Мы жили тогда в маленьком городке в Уэльсе и не заболели. Мы все умрем?
Бывшая монахиня считала, что в таких важных вопросах людей обманывать нельзя.
— Некоторые выживают, хотя и немногие.
— Да смилуется над нами Господь.
— Аминь.
По дороге в Кингсбридж Керис мрачно думала о чуме. Она, конечно, распространится так же быстро, как и в прошлый раз. Погибнут тысячи. Эта мысль вселила в нее страх. Похоже на бессмысленную бойню, с той лишь разницей, что войну начинают люди, а чуму — нет. Что делать? Целительница не могла сидеть сложа руки и смотреть, как повторяются страшные события тринадцатилетней давности.
От чумы нет лекарства, но она нашла способ замедлить ее смертоносное шествие. Пока лошадь трусила по утоптанной лесной дороге, Суконщица вспоминала все, что знала о болезни и методах борьбы с ней. Мерфин молчал, поняв настроение жены и, вероятно, догадываясь, о чем она думает. По возвращении домой супруга рассказала ему, что намерена делать.
— Найдутся противники, — предупредил Мостник. — Твой план весьма радикален. Не потерявшие в прошлый раз родных и друзей могли решить, будто они неуязвимы. Такие скажут, что ты перебарщиваешь.
— Поэтому ты должен мне помочь.
— В таком случае предлагаю с каждым из возможных противников работать отдельно.
— Ладно.
— Уламывать придется троих: гильдию, братьев и сестер. Давай начнем с гильдии. Я созову собрание, но Филемона не приглашу.
Гильдия теперь собиралась в новом большом каменном здании шерстяной биржи на главной улице, что позволяло вести дела даже в плохую погоду. Построили ее на прибыль от торговли кингсбриджским алым сукном. Однако перед заседанием Керис и Мерфин встретились отдельно с каждым из видных членов, чтобы заранее заручиться их поддержкой. Олдермен давно уже руководствовался девизом: «Никогда не созывай встречу, если ее исход не предрешен».
Суконщица направилась к Медж Ткачихе. Та вышла замуж, очаровав некоего крестьянина, такого же красавца, как и Марк, на пятнадцать лет моложе ее, что долго забавляло всех. Его звали Ансельм, он обожал Медж, хотя ткачиха так и осталась толстушкой и прикрывала седые волосы различными причудливыми шапочками. Еще удивительнее было то, что купчиха в сорок с лишним лет родила здоровую дочку Сельму, которой уже исполнилось восемь и она ходила в монастырскую школу для девочек. Материнские заботы никогда не мешали Медж вести дело, и она по-прежнему лидировала на рынке кингсбриджского алого сукна, а муж ей помогал.
Ткачиха все еще жила в большом доме на главной улице, куда переехала с Марком. Когда стала поступать прибыль от ткачества и крашения. Суконщица застала их с Ансельмом в переполненном складе на первом этаже, где они принимали партию красного сукна, пытаясь найти для нее место.
— Запасаюсь на ярмарку, — объяснила Медж.
Керис подождала, пока хозяева пересчитают товар, и они с Ткачихой отправились наверх, оставив Ансельма в лавке. Войдя в гостиную, Керис живо вспомнила тот день тринадцать лет назад, когда ее позвали к Марку — первому заболевшему чумой в Кингсбридже. Ей вдруг стало очень грустно. Медж заметила это и спросила:
