Маслаков говорил об этом с гордостью, мы все радостно кивали. А вот Михалыч, наоборот, сидел задумчивый и серьезный. Я ведь тогда еще не знал, что он уже подозревал кого-то из нас. Что он уже догадался о том, что в группе есть информатор, который сообщает о каждом нашем шаге. Не догадывался никто и о том, что ему уже звонил Панкратов, спрашивая о фотографии. Не догадывался никто и об Александре Никитиче.
— Где изъятые фотографии? — спросил он у Маслакова.
— У вас в столе.
— А где фотография с Гороховым? — уточнил он у Бессонова.
— Я принес ее из лаборатории вместе с их заключением, и капитан Хонинов положил их в ваш сейф, — пояснил Миша. Звягинцев достал фотографию и заключение экспертов. Подумав немного, достал из стола все фотографии и положил их вместе.
— Панкратов приказал сдать их следователям, которые начали расследование, — пояснил он.
— Так нельзя, командир, — сказал Петрашку. Он и Хонинов были старшими по званию, — мы должны все довести до конца.
— До какого конца? — нахмурился Михалыч. — Хотите, чтобы нас обвинили в том, что мы подбросили фальшивку в квартиру Скрибенко?
— Значит, вы не хотите узнать, кто убил наших ребят? — не выдержал Петрашку.
— Хочу, — тихо ответил подполковник, — и обязательно найду. Но в рамках закона. — Он взял пачку фотографий и положил их в карман вместе с актом, помолчав, наконец сказал:
— Шувалов еще ничего не рассказал. Давайте его послушаем.
— У меня никаких особенных новостей нет. — Я старался не смотреть на подполковника. В этот момент мне казалось, что и он начал какую-то игру. — Я нашел Леньку Свиридова, и он мне рассказал о Метелиной все, что знал. Типичная стерва, получающая одновременно деньги с обеих сторон. И с нас, и с бандитов.
Оказалось, у нее был еще один источник. Когда она работала в «Метрополе», то была еще и информатором ФСБ. Она сдала группу Коробкова несколько дней назад, — продолжал я, — но точный адрес назвала только вчера ночью. И сразу нам поручили выехать на задание.
— Все правильно, — кивнул подполковник, я так и думал, — Мы не поняли, почему он так думал, но никто не решился ничего спросить.
— Ты сдал деньги? — спросил Михалыч у Аракелова.
— Как вы сказали. Все оформили точно.
— А что у нас по Липатову?
— Ничего существенного установить не удалось, — развел руками Петрашку, — в Кабинет Министров я не ездил, вы не разрешили. А по его записной книжке я ничего не мог установить, хотя есть несколько громких фамилий. Видимо, там записаны их прямые телефоны. Если вдруг захотим позвонить кому-нибудь из них — сумеем это сделать довольно быстро, — пошутил он.
Звягинцев посмотрел на нас всех. Словно спрашивая себя, можно ли нам доверять. А потом наконец сказал:
— У нас, ребята, не только смерть наших товарищей. И не только это дело. У нас все гораздо хуже. Среди нас оказался сука, который выдает все наши действия.
Вот на этот раз мы не выдержали. Загалдели, зашумели, закричали все разом. А потом так же разом успокоились, глядя друг на друга. Мерзкое это чувство, подлое. Подозревать самых близких товарищей, которые твою спину прикрывают, когда ты на бандитов идешь. Мы сидели и смотрели друг на друга. И мне почему-то казалось, что больше всего смотрят на меня. Но, может, это мне только, казалось и у других были похожие чувства.
— Кто? — спросил Сергей Хонинов. Михалыч молчал.
— Он просто уйдет из нашей группы, — предложил Хонинов, — мы его не тронем и ничего не скажем. Пусть прямо сейчас встанет и уйдет, пока его не назвали. — У всех были немного виноватые лица. Но все остались сидеть.
Подполковник Звягинцев, капитан Хонинов, капитан Петрашку, старший лейтенант Маслаков, старший лейтенант Дятлов, лейтенант Бессонов и лейтенант Аракелов.
Кто из них предатель? Я себя, конечно, не считаю, я знаю, что я не Иуда. Но кто-то из них. Я с ними работаю уже столько лет. Участвовал в стольких операциях. Неужели кто-то из них может предать?
Видимо, так считали и все остальные. Но все молчали. И тогда подполковник сказал:
— Я очень хотел бы ошибиться. О фотографиях знали только мы. Сегодня, когда я докладывал генералу Панкратову, я ничего не сказал ему о них. Он сам спросил насчет фотографий. А у него в кабинете сидел заместитель министра, который и сообщил ему про фотографии.
Такого никто не ожидал.
— Поэтому теперь мы будем действовать по-другому, — продолжил подполковник, — три человека поедут на встречу с Шурыгиным. А остальные будут сидеть в этой комнате и не выходить, пока мы не вернемся.
Только так мы можем гарантировать, что никто не узнает о том, что мы едем к Шурыгину, если не предупредили раньше. На этот раз все посмотрели на Петрашку. Он разозлился.
— Мы были все вместе, — прохрипел он, — никто не выходил из комнаты и никуда не звонил.
— Очень хорошо, — кивнул Михалыч, — значит, у нас есть гарантии. И мы можем ехать к Шурыгину. Кто поедет?
— Выбирайте вы, командир, — рассудительно сказал Петрашку.
— Поедут трое. Я, Петрашку и… — он помолчал. В какой-то мере любая названная фамилия служила маленькой гарантией непричастности. И он назвал мою фамилию. — Шувалов единственный среди нас, чье отсутствие не зависело от него.
Это я послал его провожать журналистку. У остальных такое время было. У всех.
— Тогда почему вы выбрали Иона? — не удержался Хонинов.
— Мне нужен кто-нибудь, кто сумеет набить морду Шурыгину, если он будет артачиться, а лучше Петрашку этого никто не сделает. Никуда не выходить, — продолжал Михалыч, — даже если захотите в туалет, делайте все в банки. Или в ту вазу. Но гарантируйте мне молчание, пока я не достану Шурыгина. Может, это наш последний шанс.
В этот момент опять зазвонил проклятый телефон. Я уже начинаю его бояться. Все смотрели на телефон, не решаясь взять трубку.
— Возьмите трубку, — разрешил Михалыч, и Дятлов поднял трубку.
— Да, — сказал он деревянным голосом. Потом, выслушав говорившего, сообщил:
— Это из больницы, кто-то дважды звонил, интересовался здоровьем раненого.
— Черт возьми, — нахмурился Михалыч, — мы забыли об этом раненом. Мы заедем в больницу, — он повернулся, чтобы первым выйти из кабинета.
— Товарищ подполковник, — окликнул его Хонинов. Тот обернулся. — Насчет ваз вы серьезны сказали, или нам все-таки можно ходить по двое в туалет?
Вот тогда мы все и рассмеялись. И втроем вышли. Еще даже не подозревая, что уже через час одного из нас не будет в живых.
Глава 19
Они сели в «волгу», и Звягинцев приказал Шувалову ехать в больницу.
Доехав туда через полчаса, подполковник уже собирался выходить из машины вместе с Петрашку, когда Шувалов вдруг попросил:
— Не оставляйте меня одного, возьмите с собой. Вдруг что-нибудь случится, вы будете думать, что это я. — Звягинцев кивнул головой, разрешая Шувалову следовать за ними.
У палаты дежурил сотрудник уголовного розыска. Он читал газету и время от времени посматривал на проходивших мимо людей. Увидев Звягинцева, он вскочил.
— Товарищ подполковник, согласно вашему распоряжению здесь установлен пост, — доложил он.
— Очень хорошо, — кивнул подполковник, — только почему ты один?
— Отозвали, — виновато сказал сотрудник, — там решили: слишком большая честь, чтобы бандитов охраняли двое наших сотрудников.
— Они решили, — покачал головой Звягинцев, входя в палату. Больной лежал под капельницей. Небритое лицо, угрюмый взгляд, свалявшиеся волосы, перебинтованная нога. Подполковника он встретил мрачным взглядом.
— Добрый вечер, — поздоровался Звягинцев, усаживаясь на стуле, — как ты себя чувствуешь? — Раненый молчал, отвернувшись.
— Не хочешь разговаривать, — усмехнулся подполковник, — ну и напрасно.
Мы между прочим тебе жизнь спасли. Могли оставить тебя истекать кровью, а ты ваньку валяешь, в молчанку играешь.
Раненый скривил лицо.
— А чего мне говорить, — хрипло сказал он, — все и так ясно. Небось добить меня приехали. Знаю я ваши милицейские приемы. Сначала выбросили этого интеллигентика из окна, потом Коробка застрелили. А теперь за мной приехали, чтобы никому не рассказывал.
— Ты смотри, какой он, оказывается, разговорчивый, — покачал головой подполковник, — значит, ты решил, что это мы вашего гостя из окна выбросили?
— А то кто же? — спросил раненый. — Конечно, вы.
— Дурак ты, — громко сказал Звягинцев, — неужели думаешь, что я мог такого важного свидетеля в окно выбросить? Да я готов был за ним прыгнуть. — Раненый задумался, но ничего не сказал. — Зовут-то тебя как? Без кликухи скажи, настоящее имя, — предложил подполковник.
— Савелием, — неохотно выдавил раненый.
— Значит, так, Савелий. Ты дурные мысли из головы выбрось. Мы тебе охрану поставили, чтобы никто тебя не тревожил. Коробок первым огонь открыл. Ты ведь его характер хорошо знал.
