Забыл сказать, что почти сразу же после возвращения из Перу я записался на прием в американское посольство. Я просил открыть визу для себя и своей семьи.
Пожилого янки привели в умиление мои манеры, мое произношение, а решающим образом – суммы на счетах. Счетов было три, мой, Марии и Максима. Было видно, что янки прикинул на мозговом калькуляторе, растаял и сказал, что все будет о`кей.
В этом я не сомневался. Появившись через месяц, я понял по разговору, что он запрашивал о моей персоне в Майами. Поскольку во всех странах для полиции хороший иностранец – это такой иностранец, который не доставляет хлопот, и поскольку я не числился замешанным ни в какой истории, проблем не возникло. С Марией и Колькой тоже. Заминка вышла с Максимом, поскольку он не был прямой ближней родней – двоюродный брат. Но спасло дело, во-первых, то, что в спортивную бытность Максим Канталупа раза два ездил в Америку, и всякий раз без приключений. А во-вторых, что бывший спортсмен тоже не оказался босяком и изъявил желание на паях со всей родней внести свой вклад в процветание Америки.
Максим начал было ставить свою игру. Но махнул рукой: ничего у него решительно не выходило. Кажется, мы танцевали от одних и тех же цифр, в нашем распоряжении были одни и те же формулы и таблицы. Но почему-то у нас никогда не совпадало больше четырех цифр. Раз прохлопал деньги, другой, потом бросил. Потом как-то спросил за кофе:
– Иван, я так и не пойму, за что ты мне платишь треть. Моя реальная доля – процентов десять. Ты же основную работу тянешь на себе. Со Скобелевым пополам, это ясно почему, старик самородный гений. Колька – ясно почему. А я?
Благотворительностью занимаешься?
– Типа того. Знаешь, Скобелев тоже мог бы работать сам. Но он держал весь профсоюз, который без него пшик один. Ему комфортнее с ними и жилось, и работалось, хотя и один не пропал бы. И я не пропал бы один. Но мне с вами удобнее и комфортнее жить. И с тобой тоже, великовозрастный ты охламон. Знаешь, почему?
– Почему?
– Потому что ты хоть и не Иван, как мы со Скобелевым, а дурак такой же. Кто умный скажет, что ему зарплата велика? Пусть остается так, как есть, пока на Шипке все спокойно.
Порывался играть самостоятельно и Колька. Кольке, однако, я дал укорот. Если Максим, человек более деловой, чем азартный, понял, что дело не клеится, и остановился, то Колька по малолетству склонен был зарываться и, дай волю, повторил бы подвиги Кости. Запретить заниматься семейным ремеслом я не мог, но лимитировал число вариантов и поставил под строгий контроль Миши, поскольку помимо Миши он играть не мог. А так лишь добавлялось с десяток карточек к моей персональной игре, которую за меня держал на Шаболовке тесть, соблюдая мою конспирацию.
Ни шатко, ни валко, прошло два месяца со времени нашего возвращения. От Скобелева не было ни слуху ни духу. Я стал подумывать, что пора бы уже было уезжать. Учебный год у Кольки кончился. Лавочка находилась под надежным присмотром Абрама Моисеевича, и, собственно говоря, мы в ней уже не нуждались как в источнике существования. Прикрытие, позволяющее не объяснять никому, вплоть до тещи и деда с бабушкой, что мы давно живем на деньги от игры.
Штеренгорц знал, но уж на этого-то француза положиться можно было. Я оформил его управляющим, так что он все дела мог вести без меня. Его-то сроду никто в Кучино обидеть не подумал бы. Он же пообещал клятвенно обеспечить деду Федору и Зюльме-ханум разницу между жизнью на пенсии и нормальной, Мишане – бесперебойно пиво, Ирине Анатольевне – конфеты и ветчину.
Оставалось дело за визами, но и их мы получили в первых числах июня, съездив вчетвером в посольство.
На этом мы и прокололись. Кто мог знать, что у Димы возникнут дела на том же месте в тот же час? И гнида эта, Димочка, увидел нас из машины. В лицо он не знал одну Марию. Всех остальных видел порознь и независимо друг от друга, но всех помнил более чем хорошо. И, разумеется, все "в одном флаконе" навели его на некоторые размышления. Меры последовали незамедлительные.
Два дня спустя Миша сыграл разработку на 5:40. У него в этот день была работа в городе, и Колька, естественно, увязался с ним. Вечером пришли оба в знакомое место на Шаболовке, посидели за пивом и пирожными и двинулись до дома.
Сопровождение заметили по дороге от метро "Новогиреевское" до одноименной железнодорожной платформы. Село оно им "на хвост", очевидно, от самой Шаболовки, но обнаружить слежку в метро – это надо уметь, а они не умели. Лишь на открытом месте заметили четверых характерного вида парней и, посовещавшись, пришли к выводу: Дима сообщил Косте, где играет удачливый глухонемой, а тот решил отобрать карточки, в которых наверняка есть пожива. В общем, почти правильно, упустили только момент, что Дима связал уже с нами обоих Конкиных. Но это мало что меняло в ту минуту.
На платформе ребятки рассредоточились и потерялись, так что отец с сыном подумали, не показалось ли им, и ослабили бдительность. Этому способствовали пиво с лимонадом, приведшие их в укромное местечко. Но отхожие места при железнодорожных платформах – туда в любом случае надо ходить с оглядкой. Миша проверил обстановку и пустил сына вперед, а сам постоял, оглядывая окрестности.
Тут – то эти четверо и возникли, как из-под земли.
Но у Миши в руках был ящичек с инструментами, и из этого ящичка высовывались два топорища: одно большое, другое поменьше. Не глядя, он потянул большее и перехватил топор поудобнее в руке.
Ребята замялись и стали переговариваться, не стесняясь, но Колька-то глухим не был. Он выбрался из уборной, встал за отцовскую спину, взял маленький топор и бестрепетно приготовился увидеть то, что последует.
Миша поставил сына под левую руку и пошел напролом.
Мальчики и попятились. Драться-то, конечно, они должны были уметь хоть немного, иначе какие же они "быки". И противника оценивать тоже. Здоровенный мужик, ни капли страха в полинялых голубых глазах, топор держит ловко, привычно и ясно ежику, что если рубанет, то как следует. Голову под топор совать "быки" обычно не любители. Так что волей-неволей им пришлось расступиться, и Колька, развернувшись, шел пятом, чтоб предупредить отца в случае нападения сзади.
Так они вышли на платформу, где было многолюдно: народ валил домой в пригород по окончании рабочего дня. Эскорт затерялся в толпе.
Тащить домой "хвост" не хотелось. Надеяться на то, что сами отстанут, не стоило.
Конкины пристроились к подошедшему поезду. Толкотня, давка, Мишаня, стреляя глазами направо и налево, делал вид, что рвется к дверям. Потом вдруг резко свернул и, таща Кольку за собой, шмыгнул за станционную будку.
Я представляю, как матерились "шестерки", потому что из четверых трое оказались уже в вагоне, битком набитом, и выбраться из него уже не могли, поскольку поезд тронулся. Четвертый, оставленный сзади для страховки, оказался в одиночестве.
Вгорячах он метнулся за объектом преследования за угол кирпичного строения.
Зря он это сделал. За углом его встретили – нет, не топором, но вполне квалифицированной плюхой. Потом отец с сыном, спрятав топоры во избежание неприятностей, быстренько добрались до стоянки такси и приехали домой "с ветерком".
Новость ошарашила. Я в принципе согласился с выводами ребят. И с тем, что наводку, кроме Димы, дать некому. И приписал это к его счету.
Ясно было из этого одно: оба Конкина, и старый, и малый, из игры выбывали.
Колька ныл и куксился:
– Ну как же? Я же ни на столечко не испугался!
"Зато я испугался"! – отрезал Миша. – "Олух! Только дураки ничего не боятся. Не боишься? Значит, дурак".
Сам он благоразумно решил вообще несколько дней в Москву не ездить и переждать.
Что и было одобрено.
Уже совсем на ночь глядя, часов в десять, позвонил Абрам Моисеевич.
– Николенька, друг мой юный, меня сегодня доконал-таки какой-то твой приятель.
Он целый день тебя домогался.
– Какой приятель? – пробурчал расстроенный Колька.
– Чести не имел быть по чину представленным. Но просили настоятельно передать, что по важнейшему делу Сережа будет часов в девять.
Сереж в Кучино пруд пруди, и после такого денечка было не до ребячьей суеты, поэтому поблагодарили Штеренгорца за заботу и пошли спать, забыв про настырного приятеля.
И напрасно. Утром, еще не доходя девяти часов, этот Сережка снова нарисовался.
Его привел опять-таки Абрам Моисеевич, когда Колька на кухне исполнял свою обязанность – молол кофе.
– Николенька, получите своего нетерпеливого друга. Он вчера выщипал мне всю макушку, а сегодня вознамерился проесть образовавшуюся плешь.
И ушел, оставив в кухне Кольке совершенно незнакомого паренька тех же примерно лет.
– Ты, что ли, Колька? – спросил он сумрачно. – Дело есть.
– А ты, значит, Серега? Кофе будешь? Нет? Ну и зря. Какое такое дело?
Тут Серега снял с шеи шнурок с какой-то хитро свинченной ладанкой, раскрыл ее, достал бумажку и отдал.
