Аэлин промолчала. Еще некоторое время она ждала, пока расплата за контроль над Салазаром начнет идти на убыль. Плюс был всего один: за контроль сознания она наступала раньше и проходила чуть быстрее, поэтому уже через четверть часа Мальстен перестал быть столь похожим на искусное творение некроманта и выпрямился.
Аэлин почувствовала эту перемену и осторожно протянула ему накидку.
— Что ж, — вздохнула она, — пора маскироваться, верно?
Мальстен неуверенно кивнул. Пришло время проверить, как красная одежда действует на данталли. В свое время Сезар Линьи — его друг и учитель — так и не провел с ним урока на эту тему. Впрочем, вряд ли он догадывался, что Мальстен когда-либо будет вынужден надеть красные одежды.
Аэлин набросила накидку на плечи и уставилась на своего спутника.
— Это не опасно для тебя? — спросила она.
— Не знаю, — честно ответил Мальстен, держа ярко-алую накидку двумя пальцами, словно та источала зловоние. — Самое время проверить.
Вздохнув, он набросил ее на плечи и зажмурился, ожидая приступа мучительной боли, однако ничего не произошло.
— Ну? — подтолкнула Аэлин. — Как ты?
— Я… кажется, все хорошо, — пробормотал Мальстен, открывая глаза.
Однако тьма, окутавшая его взор мгновение назад, не рассеялась. Весь мир превратился во мрак, полный звуков, но не образов.
Дыхание Мальстена участилось от волнения, оба сердца забились чаще.
— Что? В чем дело? — испуганно спросила Аэлин.
— Я не вижу, — в ужасе ответил Мальстен. — Я ничего не вижу…
Он лихорадочным движением сбросил накидку на землю и неуклюже отшатнулся от нее. В его сознании пронеслось множество мыслей, часть из них отчего-то была посвящена слепому воину отряда Бенедикта Колера Ренарду Цирону.
Стало быть, вот, каков мир для него. И ведь он не испытывает ни страха, ни растерянности…
— Мальстен, ты как? — перепуганным шепотом спросила Аэлин.
Данталли перевел на нее взгляд. Мир постепенно обретал краски.
— Я не могу, — шепнул Мальстен. В его глазах застыл ужас, какого Аэлин в них никогда прежде не видела. Несколько мгновений он пытался собраться с духом, затем прерывисто вздохнул и покачал головой. — Прости.
— Извиняться тебе точно не за что, — напомнила Аэлин. — Выходит, когда вы надеваете красное, это лишает вас зрения?
— Не знаю, всех ли, — честно признался Мальстен. — Но меня точно. А значит, и отсекает от нитей. — Он перевел дух и нервно усмехнулся. — Удивительно, что Ланкарт не использовал это против меня. Тогда бы мы из его клетки не выбрались.
Аэлин задумалась над его словами.
— Ланкарт, похоже, то ли растерялся после твоей выходки, то ли был слишком самоуверен, — пожала плечами она, тут же помрачнев. — А вот то, что это не практикует Культ, мне почти странно.
Мальстен покривился.
— Культ, может, это и применял. Трудно поверить, что они не проводили экспериментов со зрением данталли. Возможно, это просто выходило за пределы их пыточных камер. — Он прерывисто вздохнул, брезгливо покосившись на красную накидку.
— Возможно, Культу вполне хватало того, что данталли и так не видят жрецов в красном. Ведь им раньше не попадался никто, — Аэлин помедлила, — подобный тебе. Откровенно говоря, я сомневаюсь, что Со Дня Падения острова Ллиан такие сильные данталли вообще рождались. Может быть, потому Культу вполне хватало пыток… — Она осеклась. — Извини. Не стоит развивать эту тему.
Мальстен благодарно кивнул.
— Я больше удивлен Ланкарту. Странно, что он не додумался до этого. Я больше склоняюсь к варианту, что он не захотел догадываться.
Аэлин нахмурилась.
— Почему? Хотел проверить, на что ты способен?
— Не знаю. Может быть.
— Думаешь, он не мог просто не знать, что красное лишит тебя сил?
— Вряд ли, учитывая его рассказы, — покачал головой Мальстен. — Он говорил, что красное — природная маскировка, защищающая других живых существо от вмешательства данталли в их жизненный поток. Стало быть, когда красное надеваем мы сами, мы не можем в этот самый поток проникнуть, это отрезает нам путь.
Аэлин поежилась, вспоминая своего умершего жениха, ставшего марионеткой некроманта.
— Хвала богам, что Ланкарт не сделал такого вывода. — Она огляделась и кивнула, решив сменить тему: — Нам нужно уходить отсюда.
— Да. Если выдвинемся с постоялого двора завтра утром, то дорога до порта на реке Видас, которая ведет в Грат, займет около двух дней.
Не говоря больше ни слова, путники двинулись вглубь Адеса.
Подаренная Загратом Кханом красная накидка так и осталась лежать на земле.
***
Грат, Малагория
Тридцатый день Мезона, год 1489 с.д.п.
Кара стояла на балконе в своих покоях и наблюдала за тем, как солнце освещает Грат — вечно бодрствующий город, возрожденный Бэстифаром из песка и пыли. С недавних пор она слишком часто возвращалась воспоминаниями первым шагам его расцвета.
Мысли о Грате невольно уносили ее в день знакомства с Бэстифаром.
Как сложилась бы жизнь Кары, если б не эта встреча?
Надо думать, она так и не нашла бы дом, потому что запомнила бы Грат павшим городом пыльного песчаника и никогда бы не вернулась сюда. А разве могло ее сердцу полюбиться что-то, кроме Грата — такого, каким она знала его теперь?
Кара не верила в это. Если бы не встреча с Бэстифаром тогда, пятнадцать лет тому назад, она продолжила бы скитаться по Малагории, в этом она почти не сомневалась.
Если подумать, ей даже импонировала кочевая жизнь. С самого начала своего странствия Кара поняла, что совершенно не испытывает отчаяния от того, как обошлась с нею судьба. Она выяснила, что обладает удивительной способностью к выживанию. Позже ей стало ясно, что «выживание» — неверное слово в ее случае, ведь она умела везде и всюду оборачивать ситуацию в свою пользу.
Она, не стесняясь, пользовалась своими сильными сторонами. Зная, насколько красива, она находила мужчин, готовых многое отдать за обладание этой красотой. Мужчины платили ей, а она давала им то, чего они хотели. После она уходила, забирая плату и зная, что никто не потребует с нее больше ничего.
Женщины родного Оруфа осудили бы ее за одни лишь мысли об этом, не говоря уже про образ жизни. Впрочем, Кара довольно рано поняла, что отличается от них. Она гораздо больше ценила свободу и совсем не боялась одиночества. Ей нравилось самой решать, как повернется ее жизнь. Нравилось, что ей никто не указ. Она провела так полтора счастливых года, пока судьба не привела ее в Грат, где ей впервые с момента изгнания захотелось остаться.
Без родового имени, без истории — этот город принял ее такой, какой она была. Дал ей все, не прося ничего взамен. И пленил ее сердце руками монстра.
Жители материка назвали бы это шуткой Криппа.
Бэстифар, — произнесла Кара про себя. Звуки его имени отчего-то вызывали в ней щемящую тоску, в которой даже она сама не желала себе признаваться. — Ты не понимаешь этого… не можешь понять, но моя скрытность делает тебе больно. Так странно думать об этом, когда речь заходит об аркале. — Она внутренне усмехнулась. — Почему тебе так важно знать, кем я когда-то была?
Мысли Кары прервал тихий звук открывающейся и закрывающейся двери.
Кара резко развернулась, тут же поняв, что отчего-то задерживает дыхание. Девять дней тому назад Бэстифара явно задело ее нежелание делиться своей историей. Он выказал неодобрение и после этого держался холодно и отстраненно. Он не стал мстить или каким-либо образом ухудшать положение Кары во дворце, однако сам погрузился в государственные дела и почти все свое время проводил в обществе Фатдира, цирковой труппы, Грэга или Дезмонда.
Кара старалась держаться непринужденно, однако ее пугала прохлада, с которой Бэстифар отнесся к ней после того инцидента. Внутренне она злилась, понимая, что это и серьезной ссорой-то назвать было нельзя. И почему его так задело нежелание любовницы разговаривать о прошлом?
Она надеялась, что сейчас он ей все объяснит, однако на смену надежде пришло разочарование: обернувшись, Кара увидела перед собой не Бэстифара, а командира гратских кхалагари Отара Парса.
