не могу вам теперь в глаза глядеть.
Тетя Маруся положила ему в котомку покушать — сала, хлеба, картошки вареной. Поцеловала, сказала, что зла не держит, что для него всегда было и будет место в ее доме. Через месяц в далекую Фергану пришло от Вовки письмо на разлинованном тетрадном листке, сложенное солдатским треугольничком. Надо полагать, нелегко дался 17-летнему Владимиру Кривоносу выбор адресата. Письмецо пришло на адрес его тети Клары, моей бабушки, а адресовано оно было… ее трехлетней внучке, моей старшей сестре Аллочке. Аллочка была для клана первенцем нового поколения. Из-за войны и эвакуации не все Кривоносы успели познакомиться с ней. «Ты — моя единственная племянничка. — Писал Вовка. — Ты сейчас еще маленькая, но когда вырастешь, поймешь, что я не виноват за свою мать». Бабушка хранила это письмо вместе с похоронкой своего сына, и рассказывала за моей кормежкой о Вовке чаще, чем о других племянниках.
Письмо это, насколько мне известно, было последним. Через месяц пришло известие о том, что рядовой Владимир Кривонос пропал без вести в боях за освобождение Изюма. Искупив чужой грех. А спустя два месяца, стало известно о гибели и старшего сына Матвея — Гриши.
В. Канцедалова, 1937 г.
Вовкина младшая сестра Майя страданий брата не разделяла и не понимала, а возможно, и осуждала их. Вину матери и свое соучастие отрицала. Родня ее сторонилась. Вдова Василя Маруся, понятное дело, ее на дух не подпускала и не уставала напоминать, чьей рукой водила Канцедалова отравленное перо. Только мои родители проявили заботу о ней. В 44 году, уже после освобождения Харькова, мама попросила отца разыскать 15-летнюю Майю, оставшуюся без родительской опеки, и привезти ее в Москву, что он и сделал. Она прожила у нас пару лет, но расстались холодно.
А ее мать, выйдя из заключения, первым делом потребовала через суд от бывшего мужа Моисея Кривоноса алименты за 10 лет отсидки. Судебные инстанции навязали Моисею встречу с убийцей братьев. Дело кончилось для него инфарктом. Канцедалова некоторое время скрывалась, стараясь не показываться на глаза мужниной родне. В Харькове поселиться не могла из-за поражения в правах. Оставалось Сватово — но и там Кривоносов полно, да и без них каждый второй пальцем тычет — «Ты бачив — ота бабка, яка у двирь забигла, як нас забачила. То ж Верка-гестаповка». Снимала комнату где-то на Шабокряковке. Едва знакомое лицо увидит — шмыг в подворотню. Но в июне 55-го она все-таки появилась в Харькове. Поезд из Ворошиловграда прибывал в 6 утра. И надо же беде случиться — прямо на вокзале наткнулась на Майю — дочь Василя. Не сдержалась девушка — обрушила на нее праведный гнев. Феликс Кривонос, младший сын Матвея, рассказывал, что ногами била, босоножек не жалела, насилу милиция расцепила, а установив личность, Канцедаловой велели в 24 часа покинуть город. Только перед смертью ей удалось переехать в Харьков к дочери, которая впоследствии даже скрывала от своего сына Павлика, что у нее был брат. Похоронив в Харькове мужа, Майя Б. переселилась в Афулу, на севере Израиля, напрочь «забыв», что была фигуранткой по уголовному делу собственной матери и только по малолетству смогла избежать приговора.
* * *
Ох, уж эта врожденная недоверчивость к семейным апокрифам! Да и как можно поверить в такое? Не иначе кто-то додумал, дофантазировал, доненавидел… Эдакая кухонная апофения. Пора прервать эту цепочку «домыслов». Давно что-то не баловался я журналистскими расследованиями. И вот через 65 (!) лет после сватовской трагедии я решил расставить точки над ï. Самое трудное, как я и предполагал, — установить архив, в котором могли бы храниться судебные дела по преступлениям коллаборантов. Датами, именами свидетелей и другими важными деталями я располагал. Но этого оказалось недостаточно. Выяснилось, что доступ к «рассекреченным» делам не реабилитированных грешников закрыт на 75 лет с момента судопроизводства. Исключение предусмотрено только для их ближайших родственников. А этого добра у меня хоть отбавляй. Да и сам я знатного роду-племени.
Добыть адрес архива и даже номер судебного дела оказалось проще, чем я ожидал. Прямая дорожка — самая короткая. Я написал письмо в Генконсульство Украины в Мюнхене и приготовился ждать ответа. Пресытившись скучной ролью лежачего камня, купил билет в Киев. Здесь-то все и решилось. После того, как я еще больше распрямил дорожку, можно сказать, по самую некуда. Высокопоставленный чиновник Службы Безпеки на Владимирской, куда я обратился едва сойдя по трапу, быстро понял, что на безпеке молодого государства моя просьба никак не отразится (у него дела поважней), и на следующий день вся папка была доставлена в Киев и передана мне на два часа прямо на ступенях центрального входа в СБУ. Единственное условие — никаких фотографий.
Привычка пролистывать все читабельное с конца — тут как тут.
Приговор:
Статья 54-1а. 10 лет в исправительных лагерях с последующим поражением в правах на три года без конфискации имущества. (Была у собаки хата?)
1992 г. — пересмотр. Приговор признан обоснованным и оставлен без изменений. Дальше допросы свидетелей — жен погибших братьев, соседки Татьяны Дзюбы, в присутствии которой дочурка скрябала донос под диктовку матери, сокамерника Кривоносов — Мараховского…
НАШ МАРТИРОЛОГ
Василий Кривонос
Лев Кривонос с сыном Абрамом, казненные гитлеровцами.
Зяма Болотин за месяц до гибели. 15 марта 1945 г.
Владимир Моисеевич Кривонос
Лев Махлис, 1940 г.
Григорий Матвеевич Кривонос
Через три недели я вернулся в Мюнхен. Здесь меня дожидалось письмо из консульства. В нем меня уведомляют, что в соответствии с действующим «законодавством» предоставление доступа к делу «не передбачається». Хорошо, что я предусмотрел непредусмотренное.
* * *
С началом Прохоровской кампании 1943 года похоронки пошли одна за другой. Дорогие имена оплакивали в Сватово, Харькове, Фергане, Воронеже, Москве. В следующей значилось имя Льва Махлиса — младшего брата моего отца.
Из всех наших фронтовиков вернулись лишь отец, его старший брат Захар, подполковник морской авиации, и Яков Крайчик. Из четырех братьев бабушки вернулись в Харьков Моисей и Матвей, потерявший к концу войны обе ноги. Ни пенсий, ни пособий. 600-граммовая пайка выдавалась только Махле Крайчик как жене фронтовика. На это жила вся семья. Из молодых Кривоносов уцелел
