Владислав вышел на улицу. Было очень досадно. Казалось, он только что держал в своих руках «жар-птицу»! И вот, она упорхнула, оставив ему лишь страдания. Сердце выпрыгивало из груди. Его накрыла горячая волна, которую, наверное, многие и величают «любовью с первого взгляда». Только его объект любви был скорее абстрактен, подобен неуловимой жар птице!..
На улице стал накрапывать мелкий дождь, очевидно усиливаясь. «Начпатр», выйдя из клуба, вдохнул свежий воздух. Весь мир вокруг, казалось, искрился волшебными искорками чувства, пробудившегося в молодом офицере. Но служба есть служба и Тимофеев отряхнул с себя «розовые сопли», поправил повязку на рукаве и решительно направился к своей казарме за патрульными, цокая каблуками сапог по мокрому асфальту. Проходя мимо казармы, где располагалась РМО47, начпатр решил пройти по расположению сам. Он переступил порог. Дневального на месте не было. Никто не подал привычную команду, вызывающую дежурного по роте. Лишь какой-то лысый боец в белом нательном белье и с тряпкой в руках выглянул из туалета и тут же скрылся. На нём не было ни формы, ни положенного для дневального штык-ножа.
– Товарищ солдат, ко мне! – а в ответ тишина…
Было всё ясно. «Очко» драит молодой.
Начпатр вошёл в кубрик. Оттуда доносились какие – то шумы, слова, хлопки подзатыльников, стук сапог. Мелькнули какие-то тени в направлении коек. Кто-то на втором ярусе натянул одеяло. Несколько солдат продолжали сидеть под навесом второго яруса кровати, стоящей в дальнем, наиболее уютном углу кубрика. Они недовольно сморщились, увидев молодого офицера.
– Товарищи солдаты! Что здесь происходит? Встать! – Тимофеев катал желваками. Он понимал, что тут происходит. В этих «спецподразделениях», где преобладали славяне, вместо «землячества» царила реальная дедовщина… одна гадость вместо другой… Лейтенант, поклявшийся ещё в училище «давить гадину в зародыше», надвигался на кучку старослужащих. Повязка «начпатра» сбилась. И он её не поправлял.
– Чё, те, летёха? – они один за другим вяло поднялись.
– А ну, не тыкать! Все! Шагом марш на коридор! Вы арестованы!
– Пошёл бы ты отсюда! – самый борзый из всех, видимо, неформальный лидер, обдал офицера парами алкоголя. – А то я на твои погоны не посмотрю! Урою щас! – он занёс руку над своей головой с растопыренными пальцами.
Тимофеев чуть не поперхнулся. Он впервые столкнулся с такой откровенной безграничной солдатской борзотой.
– Чё ты сказал, солдат?! А ну повтори! – лейтенант приблизился вплотную к пьяной физиомордии «деда». Его желваки катались. – У тя чё, солдат, борзометр совсем зашкалил, что ли? Товарищи солдаты! Вам минута времени строиться всем в расположении!
– Това-а-арищ лейтенант, – сзади раздался менее разнузданный, но не менее напористый и уверенный голос, – это Вы будете в своей роте командовать. А здесь вам – РМО! Идите себе спокойненько. Мы вас не трогаем. И Вы нас. Нам уже на дембель скоро. Вот там с вами и встретимся… на гражданке… скоро, вот тогда-то и потолкуем! – он ехидно улыбался.
– Мне плевать, что тут у вас! Бардак тут у вас полный! Я сказал строиться в расположении!
Летёху угрожающе обступили со всех сторон. Как стая волков вокруг случайно забредшего в чащу охотничьего пса, ещё не решаясь напасть, под рефлекторным тормозом «генетической памяти», но ощущая своё преимущество в численности, вытесняя пса из своей «чащи» и уже готовясь к нападению. Солдаты, возомнившие себя «старослужащими», которым можно всё: издеваться над молодыми, нарушать устав и распорядок, демонстрировать своё неповиновение молодому офицеру из другого подразделения, сжимали всё плотнее кольцо… И Тимофеев готовился к любому дальнейшему развороту событий, не имея ни малейшего желания отступить хоть на шаг. Самый крепкий из всех, приблизился к офицеру, дыша алкоголем, и резко кивком головы, попытался боднуть начпатра в нос, но не слишком удачно. И тут же получил ответно резкий удар в живот, от чего согнулся и зашипел. Это был словно сигнал к общему нападению. Стоявшие сбоку, ринулись и обхватили офицера, прижав его к стене. Тимофеев чувствовал, как сильно сдавлена его грудь. Он был в ярости и пытался вырваться.
– Вам это с рук не сойдёт!
– Посмотрим! – пары перегара противно наполняли пространство вокруг…
– Что здесь происходит? – в расположение вошёл невесть откуда появившийся начальник штаба майор Карпов. Солдаты расступились. Растрёпанный вид «начпатра» сам говорил за себя. Тимофеев поправил китель и доложил начштаба о своей патрульной «миссии», несколько умалчивая сам факт стычки.
– А ну, по койкам! – зашипел начштаба в сторону солдат! – а завтра ко мне в кабинет с вашим ротным! Ясно?.. Не слышу!
– Так точно! – солдаты лениво, но с послушанием расползались по койкам, увидев старшего офицера. Как-никак их дембель был и в его руках! И это тебе не почти ровесник-летёха, а целый майор!
– А где вы, товарищ лейтенант, своих патрульных растеряли? – майор посмотрел укоризненно на начпатра. – Гм… не стоит одному ходить! Это будет вам уроком!
– Товарищ майор, я буду писать рапорт об их аресте и помещении на гауптвахту! – заявил Тимофеев, когда они вышли на улицу.
– Ишь ты, какой умный! А кого я завтра за руль посажу? Ты знаешь, это тебе не пехота, а рота материального обеспечения! Здесь каждый боец на счету!
– Они издевались над молодыми солдатами,.. и вообще, я не могу это так оставить! Особенно этого, который…
Лицо майора сморщилось, словно он принял горькую пилюлю:
– Та-ава-ари-ищщщ лейтенант! С вами всё в порядке? Вот и, слава богу! Этих солдат, и в особенности «этого», я вам посадить не дам! Он мне завтра нужен за рулём. И залёты в полку мне также не нужны! Вам всё понятно? Уверен, вам также не стоит афишировать этот факт. Вам это не добавит авторитета! Идите, патрулируйте дальше! Завтра со всем разбираться будем, – майор развернулся, и решительно отправился в сторону КПП…
Тимофеев продолжал кипеть. Недавнее романтическое настроение сменилось гневом и досадой…
Он переступил порог расположения роты. Его патрульные спали поверх одеял прямо в форме, штык-ножи болтались на брошенных на спинки кроватей ремнях. Вонючие, грязные в синюшных разводах портянки, именуемые в местной среде «оружием массового поражения», накрывали стоящие рядом сапоги.
– Подъём! Гулямов! Урсулов!
– Сисин..
– Катан..
Солдаты лениво завозились, шипя и полушепотом ругаясь на родных диалектах, проклиная эту жизнь, эту службу, патруль, начпатра, эту казарму, свет в коридоре, идущий от ружейной комнаты, свои вонючие портянки, чью-то мать и прочее, и прочее… Они, наконец, выползли в коридор, хлопая опухшими, сощуренными от яркого света глазами…
На «большой дороге»
Ноябрь 1987 г. Ружомберок.
На крыльце офицерской общаги.
– Тимофеев, снова ты тут путаешься, – Кузнецов был мрачен. День не задался. Он зло сплюнул и вышел из общаги…
Улицы были пустынны. Мокрый, слегка подмороженный, покрытый тонкой ледяной коркой, асфальт поблескивал под редкими ночными фонарями. Кузнецов поскользнулся, едва не растянувшись посреди улицы. Зло выругался.
«Чёрт! Спустил на этих шалав кучу крон, а толку никакого!» – думал он про себя. Теперь он спешил в общежитие вьетнамцев, дабы возместить образовавшуюся «дыру в бюджете». Загнать им пару дефицитных советских электронных чудо-фотоаппаратов «Эликон». Да выкупить у них десяток ещё до селе невиданных в Союзе электронных часов, с тем, чтобы потом «толкать» их своим советским собратьям в Союзе, да и здесь менее изворотливым, далёким от коммерции, сотоварищам.48
Кузнецов толкнул деревянную дверь, вошёл в коридор. Поморщился. Запахи вьетнамской кулинарии неприятно наполняли пространство, вызывая чувство брезгливости и отвращения. «Что эти обезьяны тут жрут?» – подумал он.
Это была смесь запахов от жареной селёдки, каких-то абсолютно азиатских специй, чеснока и бог весть чего ещё. Он прошёл мимо общей кухни, где суетились худосочные фигуры вьетнамок и вьетнамцев.
В коридоре на растянутых верёвках было развешено бельё. Он брезгливо ступал мимо всего этого бедлама, озираясь на острые мелкие лица суетившихся здесь людей. Постучал в дверь комнаты, которую уже ранее посещал не раз. Та распахнулась. Хозяин зыркнул на Кузнецова острым колючим взглядом, что-то отрывисто крикнул вглубь комнаты, зашевелив челюстями, с торчащими по-заячьи зубами вперёд.
– Сколько дашь? – Кузнецов вытянул перед собой фотоаппараты…
И вот уже позади вьетнамская обитель. Карманы приятно оттянуты грузом часов. «Маловато, конечно. Этот урод, зубастый вьетнамец, настоящий вьетнамский жидяра, еле уторговал его и на это!»
