Заметка была передана по областному радио)
«Мы приехали на Шикотан по путевке комсомола месяц тому назад. У нас собралась хорошая бригада слесарей. Мы живем весело и дружно, хорошо работаем, культурно отдыхаем. И мы успели полюбить этот далекий остров.
Я не завидую тем стилягам, у которых мама какой-нибудь врач, папа директор магазина, собственный дом, шикарная обстановка и одежда и которые по два раза в год на курорт ездят.
Разве это жизнь для настоящего советского юноши?
Ведь подумать только — раньше на этом месте была избушка для нескольких рыбаков. А теперь? Два завода, большой благоустроенный поселок, светлые просторные общежития, магазин, большая столовая, где всегда можно вкусно, быстро и недорого пообедать. Праздником для всей молодежи стало открытие клуба. Правда, плохо, что некоторые девушки ходят только на танцы, не читают книг и вообще мало работают над собой. Ведь мы должны жить полнокровной духовной жизнью.
В нашей бригаде, например, ежедневно в обеденный перерыв устраивается читка газет, обсуждается международное положение. Мы записались в кружок художественной самодеятельности, а Толя Сидоров — в струнный оркестр, созданный при клубе.
Несколько дней назад в нашем цехе была пущена вторая линия конвейера. Надо отметить, что тут слесарям большую помощь оказал новый начальник цеха товарищ Солдатов. Он в отличие от некоторых начальников, которые только говорят: «Давай, давай», — сам принимал участие в сборке важнейших узлов. На монтаже конвейера хорошо работали комсомольцы Эдик Переверзев, Василий Бирюков, Миша Левитин и другие. После пуска второй линии резко возросла и производительность труда. За последние дни коллектив нашего цеха выполняет план на сто двадцать процентов.
Я хотел бы обратиться ко всей молодежи нашей страны.
Друзья! Приезжайте к нам на Шикотан! Здесь суровое море и необжитая природа, но пускай вас не смущают трудности. Здесь вы встретите настоящих парней и девушек, не тех, кто протирает подошвами столичные мостовые, а тех скромных тружеников, которые своим вдохновенным трудом строят коммунизм.
Не думайте, что я просто бросаю высокие слова. Вы тут хорошо и подзаработаете. Но ведь главное не в этом. Просто действительно остров очень красив, и о рабочих здесь хорошо заботятся. И потом, где еще настоящему романтику найти такое место, где буквально на голых камнях строится новый город, где вечно слышен шум прибоя Тихого океана и где есть мыс, который назван Конец Света?»
* * *
— Вот, — сказали ему ребята, — что значит вырастили в своем здоровом коллективе: талант, самородок!
— Нечего зубы скалить, — сказал Петров. — Попробуйте сами написать.
Главный герой на руководящем посту
Мне двадцать девять лет.
В моем возрасте люди вели полки в бой. Тухачевский в двадцать два года командовал армией.
Я никто и останусь никем.
Человек, случайно назначенный начальником цеха забытого Богом консервного завода.
Действительно, произошло это неожиданно. На второй день работы меня вызвал Каплер и начал интересоваться биографией.
Я рассказываю: кончил техникум, в армии был танкистом, последний год плавал на судах Сахалинского управления рыбного флота. Третьим механиком ходил в Бристоль. Вернулся из отпуска — все команды скомплектованы и на путине. А по профилю своего диплома мне бы надо было быть на заводе. Вот и отправили сначала в Южно-Курильск и потом сразу к вам.
— А до Сахалина? — спросил Каплер. — У вас пестрая трудовая книжка. В чем дело?
Я подумал, что ему ответить.
— Не сходился характером, — сказал я.
— С кем?
— С начальством.
Каплер хитро на меня посмотрел.
— А может, просто романтика приключений?
— Нет, — сказал я, — охота к перемене мест. Однообразные пейзажи меня утомляют.
И тогда он, значит, и выложил приказ. Я сказал, что ни к чему. А он сказал, что и.о. начальника мастер Лаврова все время скандалит с работницами, и что нет людей, и что, в общем, это не от хорошей жизни, но он в меня верит, и чтобы в случае чего я приходил прямо к нему — посоветует, поможет. Опять же, сказал он, у нас парторганизация. Поддержим. В таком разрезе.
* * *
Самое забавное заключалось в том, что в моем цехе была Оля.
Она работала в смене мастера Лавровой.
По конвейеру идет уже разделанная сайра. Рыбу надо укладывать в банки. Если выловили крупную, то в банке умещается десять—двенадцать кусков. Если идет мелочь, то тогда пятнадцать—семнадцать. Это, конечно, не выгодно, так как мелкая рыба занимает больше времени.
От работниц требуется ловкость рук, привычка. Однообразие и скорость. Словом, конвейер. Вряд ли это та самая романтика, к которой Оля стремилась. Но зато уж действительно никаких посторонних мыслей.
Я подходил к Оле обычно очень веселый и задавал один и тот же вопрос:
— Что нового на фронте борьбы за добавки?
Эта фраза неизменно вызывала смех у Олиных соседок.
Я завоевал славу юмориста. Но Оле было не до веселья. С нормой выработки она не справлялась. Не хватало автоматизма движений.
— Ничего, — говорил я ей, — бери пример с красных косынок. Развивай дома кисти рук.
Так, значит, я ее успокаивал, помогал и руководил. И потом шел дальше. В моем цехе все больше появлялось красных косынок. Их надевали работницы, которые перевыполняли план.
Татарка Мануйлова вообще добивалась ста восьмидесяти процентов. Не работница, а зверь. Я иногда стоял за ее спиной, присматривался. Нет, ничего особенного, никакой хитрости в ее работе не было. Просто чуть-чуть быстрее, чуть-чуть экономнее. Автоматизм, доведенный до грани фантастики. К таким результатам могла привести только долгая привычка. А Мануйлова не первый год на консервных заводах.
Цех работал в три смены. В каждой смене по пятьдесят девушек. Сменами руководили мастера, и я не вмешивался в их взаимоотношения с работницами и скоро понял, что так и нужно. Все трое мастеров, пожилые женщины, лучше понимали девушек, лучше ладили с ними и, чувствуя свою самостоятельность, старались не подводить ни цех, ни себя, ни меня.
Я никогда не прогуливался по цеху с важным видом, не изображал из себя начальника, делал только то, что необходимо, и появлялся на заводе в любое время суток. Но тогда, когда это было надо.
И для работниц я был как бы последней инстанцией, и ко мне шли в крайних случаях, когда не могли договориться с мастерами.
Я не встревал в разные мелкие склоки между работницами, которые, увы, при таком количестве женщин были неизбежны. И поэтому угроза мастера: «Вот доложу о вас Солдатову» — почти всегда действовала.
Я вспоминал армию. Мы по-разному относились к своим взводным и ротным, и если нас наказывали или к нам придирались, то это, как нам казалось, исходило от старшины Сидорова или лейтенанта Кучерявого, а командир батальона, фигура для нас таинственная и несколько загадочная (опять же из-за редкого непосредственного общения), пользовался у солдат большим авторитетом и даже любовью.
Вплотную приходилось заниматься бригадой слесарей, так как важно было обеспечить бесперебойную работу всех установок и конвейера, а поломки были частыми.
Но с ребятами я всю жизнь находил общий язык, и тут не было никакой сложности, а что касается механика Пелова (дяди Феди, как его все звали), то к нему я скоро привык.
Дядя Федя впадал в дикую панику даже от мелкого пустяка, когда соскакивала лента конвейера. Подозреваю, что это даже ему нравилось, то есть не сами неполадки, а возможность создать шум.
Он медленно протискивался сквозь толпу растерянных девушек и начинал:
— Я давно говорил, я предупреждал Солдатова, вот посмотрите, люди, какое нам оборудование поставляют. Конечно, лучшие машины за границу посылают, политика, а нам — брак, думают, мы, простые советские, и так скушаем.
Он был готов помитинговать и позвать мастера, меня, главного инженера, Каплера и, боюсь, не постеснялся бы пригласить и начальника управления, и даже председателя совнархоза, если бы они находились поблизости.
— Это безобразие, — говорил он, — надо писать в центральную печать.
Тогда я тихо брал его за плечо и обещал, что как только исправим, то обязательно напишем коллективное послание в «Правду», лично главному редактору. И он сразу успокаивался и начинал работать, а кое-что он понимал, пожалуй, лучше, чем слесаря и чем я (опять же сказывался многолетний опыт).
Иногда в цехе происходили анекдотические случаи, в общем, для меня неожиданные.
Работница Кротких долго просилась в другую смену. Свое желание она мотивировала весьма туманно и запутанно. Мастер ее не отпускала, и тогда Кротких устроила что-то вроде итальянской забастовки. Пришлось ее вызвать. Я долго пытался выяснить, чем вызвано ее желание. Объяснение, что, дескать, ей трудно в ночную смену, не годилось. У нас был скользящий график.
