Как напоминание, подношение, мольбу. Прижимая к груди букетик, я стою там, где мощеная дорожка от ее дома пересекается с Сэндстоун-лейн; сердце бьется, как рыба, попавшая в сети. Когда она подходит, протягиваю цветы. Вид у нее отстраненный и непреклонный.
Я говорю:
– Я буду стоять здесь каждый день, пока ты со мной не поговоришь.
Ее привычные манеры исчезли – пузырь лопнул, перестав существовать. С непроницаемым лицом Эвелин заворачивает с дорожки на улицу, стараясь не встретиться со мной взглядом. Тем не менее она приноравливается к моей походке, а передвигаюсь я медленно и неуклюже. Мы идем, и воздух между нами сгущается от молчания и неопределенности.
Когда мы подходим к фабрике «Арнольд», она исчезает за железными воротами с таким видом, будто меня там и не было.
Этим утром, как обычно, я срываю маленькие стебельки, выбрасываю листья в форме слоновьих ушей и собираю букет из бархатистых цветков. Но на этот раз я задерживаюсь, чтобы посмотреть, заметит ли она мое отсутствие, или я для нее не более чем призрак.
Дверь распахивается, и появляется Эвелин: в коричневой униформе без украшений, с тугим пучком на затылке. Она спускается с крыльца, по обыкновению глядя себе под ноги, и поднимает глаза, только когда доходит до дорожки. Я замечаю у нее на лице тень разочарования; прежде чем свернуть на улицу, она украдкой смотрит вбок.
Она колебалась. Она ждала меня!
Я спешу вдогонку, в ноге начинает пульсировать, икра горит, и пламя распространяется до самой груди. Боль подобна удару молнии в громоотвод.
– Эвелин! – окликаю я, тащась в нескольких шагах позади.
Она испуганно оборачивается и останавливается, позволяя себя догнать. Я подхожу достаточно близко, даже смогу ее обнять, если она вдруг позволит.
– Я никуда не уйду. Ничего не говори, просто послушай. Пожалуйста, не уходи.
Задохнувшись от волнения, я протягиваю ей фиалки. Она смотрит на них и молчит, собираясь отказаться. Но затем вдруг перехватывает стебли тонкими пальцами, задевая мою ладонь. Я вспоминаю прикосновение желтого цветка кашки, которым однажды в детстве она щекотала мне шею. Шепелявя – у нее не хватало молочного зуба, – она сказала тогда: «Закрой глаза. Если пошевелишься, значит, ты сделан из каши». Детская игра, удивительно ясное воспоминание.
Я не ожидал, что она остановится, поэтому речь, которую я отрабатывал каждый день во время наших молчаливых прогулок, получается сбивчивой и торопливой.
– Мне не надо было ничего обещать! Но я хотел тебя успокоить, уехать по-хорошему. Я не сдержал обещания, и меня теперь просто разрывает на части, – дрожащим голосом говорю я.
Не знаю, куда девать руки, и отчаянно мечтаю дотронуться до Эвелин, убедиться, что она настоящая.
– Меня не было рядом, когда это случилось. Если бы я там был, то… Не знаю, может, сложилось бы по-другому…
Перед глазами все плывет. Я вижу, как подходит полковник, чтобы сообщить мне о случившемся. Вижу бинты у себя на ноге. Вижу, как шевелятся его губы, а звука не слышу, как будто я под водой, я тону, я мертв. Я чувствую все, а потом ничего. Встреча с Эвелин во мне что-то переворачивает, и надо выговорить эти слова, прежде чем снова уйти в себя.
– Я бы все отдал, чтобы получилось по-другому! Лучше бы это был я! Я тоже скучаю по нему. Пожалуйста, скажи, что ты понимаешь… Скажи…
Цветы падают на землю, как использованные спички, и Эвелин бросается ко мне. Я зарываюсь лицом ей в шею, ее близость отнимает у меня последние силы, и, содрогаясь всем телом, я рыдаю: и потому, что ничего не могу изменить, и потому, что выходит накопившееся напряжение, и потому, что все, чего я хотел с тех пор, как уехал, – это снова оказаться в ее объятиях.
Она решительно шепчет мне на ухо:
– Никогда так не говори! Вы должны были вернуться оба!
Я обнимаю ее еще крепче, ее прикосновения меня ранят и исцеляют.
– Почему ты не хотела меня видеть? Ты нужна мне, Эвелин.
Она отклоняется назад, наши носы в нескольких дюймах друг от друга. Впервые с тех пор, как я вернулся домой, она на меня смотрит. Пристально. И не очень-то ласково.
– А как? Как видеть тебя и не вспоминать о нем?
– Но я не хочу потерять и тебя.
В груди все сжимается при мысли о маме. Опухоль, которую обнаружили во время моего отсутствия, быстро растет, и мама слабеет. Отец ходит по ночам взад-вперед, слепо глядя в окно. Гостиница, от которой осталось одно название, не покрашена, окна в комнатах для гостей заколочены. Родители не собирались мне рассказывать об опухоли и о связанных с этим опасениях, но как-то я застал такую картину: они сидят за кухонным столом, и отец плачет, уткнувшись матери в ладони. А Эвелин даже не знает. Это невозможно, я не в силах с ней поделиться.
Голос Эвелин, почти шепот, возвращает меня к действительности.
– Я не могу… Джозеф, это слишком.
Ветерок доносит запах росистой травы, земли, развевает подол ее юбки, и она зябко скрещивает руки на груди. Я борюсь с желанием к ней прикоснуться. Если мы не можем найти общий язык с помощью слов, узнают ли друг друга в этой новой тьме наши сердца? Сможем ли мы найти дорогу на ощупь? Я изучаю ее лицо – круглые розовые щеки сменились более резкими чертами.
– Я тебя люблю.
Она поднимает на меня взгляд, серо-голубые глаза полны слез.
– Я скоро уеду.
Как будто ураганный ветер подхватывает эти слова и уносит в море.
– Что-что?
Она качает головой.
– Я уезжаю из Стони-Брук. Навсегда. Может быть, когда закончится война или раньше. Не могу здесь больше оставаться. Зачем… Здесь все напоминает о нем…
– Скажи его имя! – Отчаяние просачивается в мой голос, как поднимающаяся вода.
Она вздрагивает от неожиданности.
– Не поняла.
– Скажи его имя. Ты не произносила его с тех пор, как обо всем узнала. Я ни разу не слышал!
– А смысл? Такое чувство, что я кричу это. Я два года вас ждала, вас обоих. Два года! Что толку произносить имя? Что это изменит?!
– Как можно уехать, если ты даже его имя не в состоянии сказать?
Эвелин отстраняется, вид у нее, как у готового ужалить скорпиона.
– Ну что ты заладил?!
– Потому что нельзя вот так вот взять и убежать! Засунуть свои чувства подальше, игнорировать меня и притворяться, что ничего не было.
Я тяжело дышу, я задыхаюсь, из меня рвутся наружу любовь, гнев и горе. Я выбегаю наружу до того, как его убили, бегу и
