тут же жадно присосался к горлышку, разом ополовинив небольшую емкость. Опомнился и передал фляжку назад хозяину. Тот также залпом добил ее, после чего убрал обратно и деловито предложил.
— Ну так что? К Зиночке и Олечке?
— А я ведь Лиду люблю, — внезапно решил я рассказать Боголюбову свой секрет. — Как тогда можно ей изменять-то?
— Но вы ведь не официальная пара? Или у вас все серьезно и только ее папенька вам мешает? — внимательно посмотрел на меня Анатолий.
— Она не может разобраться в своих чувствах.
— То есть ты ей признался, — констатировал Боголюбов. — Молодец! Настоящий дворянин, что не боится ни врага, ни любви. Не зря я в тебе увидел родственную душу! Я помогу тебе.
— Как? — чуть ли не простонал я.
Накатила вдруг обида. Я ведь тогда спросил ее прямо. Признался в своих чувствах, а она? Как она могла вот так мне ответить? Ни да, ни нет.
— Очень просто. Ты в стихи можешь?
— Нет, — буркнул я.
— Не беда, — отмахнулся Анатолий. — Есть у меня знакомый рифмоплет. И живет тут недалече. Пойдем! — решительно вышел он из переулка и двинулся вдоль Большой Лубянки, гордо расправив плечи, хоть и слегка шатаясь. — Он такую балладу смастерит — любое сердце растает! — не обращая внимания, иду я за ним или нет, продолжал вещать блондин.
Постояв немного в сомнениях, я стиснул зубы и шагнул под свет уличных фонарей вслед за Анатолием. Он прав! Для любви тоже нужно мужество иметь!
Знакомый Анатолия жил не на Большой Лубянке, а на примыкающей к ней Мясной улице и снимал комнату у любителя изящных искусств барона Шлейбурга. Когда мы подошли к дому, я понял, на чем держится уверенность Боголюбова, что в такой поздний час нам обязательно откроют и выполнят просьбу, а не откажут. В доме горел свет, была слышна музыка, а на улице под светом звезд трое гимназистов устроили настоящий турнир — у кого поэма о рассвете окажется лучше.
— Здесь всегда так, — обернувшись, улыбнулся Анатолий.
Я уж было уверился, что и дальше пройдет без проблем, но оказалось, что «просить» все же придется не в вежливой форме. Подойдя к калитке, что ограждала небольшое предместье дома, блондин незатейливо перепрыгнул через нее. Благо та была всего по пояс и не составила для Анатолия преграды даже в его пьяном состоянии. А затем он подошел к одному из трех турнирных «бойцов» и, «ласково» приобняв его за шею, отволок в мою сторону.
— Вот, Сашенька, видишь этого уважаемого господина? — пьяно и громко шептал Анатолий в ухо рифмоплету, тыча пальцем в меня.
— Д..х..да, — просипел тот.
— Ему нужно признаться в своих чувствах к даме. Совершенно определенной. Поможешь ему?
— Нес... несомненно... только ... отпусти... те... воздуха...
Анатолию хватило и его согласия, после чего «ласковое» обнимание закончилось, и Сашенька стал судорожно вдыхать ночной воздух города.
— Как зовут даму? — продышавшись, исподлобья смотря на меня, спросил поэт.
— Лидия Воронцова.
Тот чему-то хмыкнул, но увидев заинтересованный прищур Боголюбова, тут же поперхнулся и прикрылся от него альбомом, который до этого держал в руках. Я обратил внимание, что и у остальных «поединщиков» были в руках такие же альбомы, с которых они читали свои дуэльные тексты. Но сейчас они были вынуждены прерваться и с нетерпением посматривали в нашу сторону.
Сашеньке хватило всего пяти минут, чтобы на скорую руку написать стихотворение аж в десять строк и отдать мне на оценку. Мне его творение понравилось, после чего я настоял добавить внизу еще и подпись, и продиктовал, какую именно. Затем мы отпустили паренька дальше выяснять у кого из их поэтической братии величина строк «длиннее и ширше». И пошли в обратную сторону.
Однако чем ближе был дом Воронцовой, тем либо алкоголя во мне по ночной поре становилось все меньше, то ли страх получить на этот раз категоричный отказ брал верх, но в какой-то момент я просто остановился.
— Что такое?
— Я не могу.
— Григорий, вы ли это? Вы боитесь? — изумленно посмотрел на меня Анатолий. — Вы, что бесстрашно сражались на границах империи, не побоялись выйти против заведомо более сильного врага в дуэли и так бесстрашно накинулись и наказали того городового?
Последнее показалось бы издевкой, если бы мы оба не были пьяны, отчего искренне верили во все, что говорим.
— Нет, я не боюсь, — соврал я. — Я думаю, что она может согласиться.
— И в чем же проблема?
— Но я не хочу ее разочаровать! Ведь потом будут поцелуи и возможно что-то и более... — решил я сыграть на том, что больше всего понимает Боголюбов. — А у меня после комы еще ни разу не было и я не помню, насколько хорош был в этом. Не хотелось бы оконфузиться перед любимой в этом деле.
— Тут вы совершенно правы! — серьезно кивнул Анатолий. — Тогда идем к Зиночке и Олечке. Там вы проверите свои навыки, а при необходимости — восстановите их...
— Лучше бы я не вспоминал, — прошептал я себе под нос.
Надо же было нести такой бред и при этом искренне в него верить! От дальнейших попыток что-то вспомнить или не нужного сейчас самоистязания меня спасла зашевелившаяся девушка.
— Гриш? Ты уже проснулся? — сонно потерев кулачком глаз, простонала она.
Затем потянулась всем телом, прогнувшись в спине, отчего ее грудь призывно выпятилась вперед, а соски-горошины как снайперский прицел навелись точно на меня. Закончив потягиваться, но не поменяв позу, она приоткрыла глаза и довольно улыбнулась.
— Вижу, проснулся и во всех местах.
Я хоть и успел надеть штаны, но они не такие уж и плотные, и ткань на них в определенном месте натянулась очень характерно.
— Подашь мне воды? Пожалуйста?
Отказывать девушке, которая мне в общем-то ничего плохого не сделала, а скорее всего даже наоборот, я не стал. Постаравшись не обращать внимания на тесноту в штанах, молча прошел к тумбочке и налил ей остатки воды их кувшина. Как раз вышло на почти полный стакан.
Поблагодарив меня, она медленно выпила воду, в процессе словно случайно пролив себе несколько капель на грудь, и поставила стакан обратно. Затем повернулась на бок, попутно изогнувшись так, что я непроизвольно сглотнул от желания. Протянула руку и провела пальчиком
