— Ну хорошо, тогда пусть этот никто извинится перед старостой и Матушкой Кейрел, — сказал Майлз, — так как в палатке прошлой ночью спали их сыновья. Я со своими людьми спал на полатях.
Мальчик растерянно открыл рот. Младший Кейрел уставился на младшего Цурика, своего ровесника, и многозначительно прошептал: «Ты, Доно! Ты, болван, ты что, не знал, что эта палатка гореть не будет? Она же настоящая, армейская!»
Майлз сцепил руки за спиной и пригвоздил Цуриков холодным взглядом.
— Гораздо существеннее то, что это было покушение на убийство наследника вашего графа, которое влечет за собой тяжкое обвинение в государственной измене, точно так же, как покушение на самого графа. Или, может быть, Доно об этом не подумал?
Доно был повергнут в полнейший стыд и растерянность. Здесь и фаст-пента не нужна, мальчик просто ни на грош не умеет врать. Матушка Цурик уже схватила за руку и Доно, не выпуская в то же время руки Лема; она всполошилась, как курица, которая пытается защитить от непогоды своих чересчур многочисленных цыплят.
— Я не думал убить Вас, господин! — закричал Доно.
— Тогда что же ты пытался сделать, по-твоему?
— Вы приехали, чтобы убить Лема. Я хотел… хотел, чтобы вы убрались обратно. Хотел отпугнуть вас. Я не думал, что кто-нибудь взаправду пострадает, то есть, я хотел сказать… это ведь была всего-навсего палатка!
— Я полагаю, ты никогда не видел ничего сгорающего дотла. А Вы, матушка Цурик?
Мать Лема кивнула. Ее губы были плотно сжаты, и она явно разрывалась меж двух желаний — защитить своего сына от Майлза и избить Доно до крови за его глупость, которая могла оказаться смертоносной.
— Ну так вот, если бы не случайность, ты бы мог убить или искалечить трёх своих друзей. Подумай об этом, пожалуйста. А пока что, ввиду твоей юности и… э…явной умственной недоразвитости, я приостанавливаю обвинение в убийстве. Но за это — в дальнейшем за твоё поведение будут отвечать твои родители и Староста Кейрел, и они должны решить, какое наказание соответствует проступку.
Матушка Цурик растаяла от облегчения и благодарности. Доно, судя по его виду, предпочёл бы, чтобы его расстреляли. Его брат подтолкнул его и прошептал: «Умственно недоразвитый!» Матушка Цурик отвесила дразнильщику подзатыльник, что немедленно заставило того замолчать.
— А что же насчет Вашей лошади, милорд? — спросил Пим.
— Я… я не подозреваю их в нападении на лошадь, — медленно ответил Майлз. — Попытка поджечь палатку была явной глупостью. А то было… сделано совсем наоборот: преднамеренно, с расчетом.
Тут явился Зед, которому позволили воспользоваться лошадью Пима, с Харрой, сидящей на крупе позади него. Харра вошла в хижину старосты Кейрела, увидела Лема и остановилась, бросив на него испепеляющий взгляд. Лем стоял перед ней, растерянно разводя руками, в глазах у него читалась горькая обида.
— Так, господин, — произнесла Харра. — Значит, Вы поймали его. — Она сжала зубы, безрадостно торжествуя.
— Не совсем, — сказал Майлз. — Он пришёл сюда и сдался. Он сделал свое заявление под действием фаст-пенты и таким образом оправдал себя. Лем не убивал Райну.
Харра поворачивалась из стороны в сторону. — Но я знаю, что он был там! Он оставил свою куртку, унёс свою лучшую пилу и рубанок. Я знаю, что он возвращался, пока меня не было! Должно быть, с вашим снадобьем что-то не так!
Майлз покачал головой. — Препарат сработал как положено. Твои догадки верны, в том смысле, что Лем действительно заходил домой, пока тебя не было. Но когда он уходил, Райна была всё ещё жива и громко плакала. Это был не Лем.
— Тогда кто же? — Она пошатнулась.
— Я думаю, что ты знаешь. Я думаю, что ты изо всех сил пыталась убедить себя, что не знаешь, поэтому ты так сосредоточилась на виновности Лема. Пока ты была уверена, что это Лем, тебе не нужно было рассматривать другие возможности.
— Но кто еще мог это сделать? — вскричала Харра. — Кому до этого было дело?
— Действительно, кому? — вздохнул Майлз. Он подошёл к фасадному окну хижины и выглянул во двор. Туман рассеивался в ярком утреннем свете. Лошади неспокойно переступали с места на место. — Доктор Ди, приготовьте, пожалуйста, еще одну дозу фаст-пенты. — Майлз повернулся, пересёк комнату и встал опять перед камином, где еще догорали ночные угли. Спиной он ощущал приятное слабое тепло.
Ди, с аэрозоль-инъектором в руке, озирался кругом, явно недоумевая, кому придётся вводить препарат. — Милорд? — Он вопросительно поднял брови, прося объяснения.
— Неужели для Вас это не очевидно, доктор? — небрежно спросил Майлз.
— Нет, милорд. — В его тоне читалось лёгкое негодование.
— И для Вас тоже, Пим?
— Н…не совсем, милорд. — Взгляд Пима и прицел парализатора неуверенно дрогнули в направлении Харры.
— Я думаю, это оттого, что никто из вас не был знаком с моим дедом, — резюмировал Майлз. — Он умер примерно за год до того, как Вы поступили на службу к моему отцу, Пим. Он родился в самом конце Периода Изоляции и пережил все те раздирающие изменения, которые нынешний век отмерил Барраяру. Его называли последним из старых форов, но на самом деле он был первым из новых. Он менялся вместе со временем, от кавалерийской тактики — к тактике флайерных эскадронов, от мечей до атомного оружия, и менялся успешно. Мы сейчас не под оккупацией цетагандийцев только потому, что он мог так неукротимо меняться, а потом отбросить всё — и измениться опять. В конце жизни его называли консерватором, но только потому, что большая часть Барраяра пронеслась мимо него, в том направлении, куда он всю жизнь вёл, подталкивал, подпихивал и указывал.
Он менялся, и приспосабливался, и сгибался по ветру времён. Потом, уже в старости — потому что мой отец был единственным выжившим из его сыновей и женился только в зрелом возрасте, — уже в старости судьба преподнесла ему меня. И ему надо было опять измениться. И он не смог.
Он умолял мою мать сделать аборт, после того, как стало более-менее точно известно, какие повреждения будут у плода. Отношения между ним и моими родителями были разорваны после моего рождения, и это продолжалось пять лет. Они не виделись, не разговаривали и не вступали ни в какие сношения. Все думали, что мой отец, став регентом, переехал в императорский дворец, потому что нацеливался на трон, но на самом деле это произошло потому, что мой дед отказал ему в праве жить в усадьбе Форкосиганов. Правда, семейные распри — это ужасно интересно? Наследственная болезнь нашей семьи — прободная язва, мы дарим эти кровоточащие язвы друг другу…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
