Майлз опять прошёл к окну и выглянул. Ага, вот то, чего он ждал.
— Примирение было постепенным, после того, как стало ясно, что другого сына не будет, — продолжал Майлз. — Никаких драматических развязок. Помогло то, что врачи поставили меня на ноги. Очень важно было то, что у меня оказались хорошие умственные способности. И самое важное было то, что он никогда не видел, чтобы я сдался.
Никто не осмелился прервать его лордственный монолог, но по выражениям лиц слушателей было понятно, что цель этой речи от них ускользает. Поскольку цель наполовину состояла в том, чтобы убить время, Майлза не особенно беспокоило их непонимание. На деревянном крыльце снаружи зазвучали шаги. Пим бесшумно передвинулся так, чтобы дверь была на линии обстрела.
— Доктор Ди, — сказал Майлз, выглянув в окно, — будьте так добры, немедленно введите фаст-пенту первому, кто войдёт в эту дверь.
— Неужели вы ожидаете добровольной явки, милорд?
— На этот раз — нет.
Дверь распахнулась в комнату, и Ди сделал шаг вперёд, подняв руку. Зашипел аэрозоль-инъектор. Матушка Маттулич резко повернулась лицом к Ди, юбки рабочего платья взметнулись вокруг её варикозных икр, и она зашипела в ответ: «Как ты смеешь!» Она отвела руку назад, как видно, для удара, но на половине взмаха замедлила движение и промахнулась — Ди успел увернуться. От этого она потеряла равновесие и пошатнулась. Староста Кейрел, зашедший в это время сзади, поймал её за руку и не дал упасть. «Как ты смеешь!» — еще раз взвыла она, потом повернулась, и увидела, кроме Ди, других ожидающих свидетелей: матушку Цурик, матушку Кейрел, Лема, Харру, Пима. Ее плечи обмякли, и в этот момент начал действовать препарат, и она просто стояла, и глупая улыбка начала вытеснять боль с её загрубелого лица.
Майлзу стало плохо от этой улыбки, но именно эта улыбка была ему нужна. — Ди, Староста Кейрел, пожалуйста, посадите её.
Они подвели её к стулу, который недавно занимал Лем Цурик. Она отчаянно сопротивлялась действию препарата, но эти вспышки упорства гасли в вялой покорности. Постепенно покорность возобладала, и она сидела, съёжившись на стуле и беспомощно ухмыляясь. Майлз украдкой бросил взгляд на Харру. Та стояла, побелев, и непроницаемо молчала.
На протяжении нескольких лет после примирения родители никогда не оставляли Майлза наедине с дедом без телохранителя. Сержант Ботари носил ливрею графа, но верен был одному Майлзу, он был единственным человеком, достаточно опасным (некоторые говорили — достаточно сумасшедшим), чтобы противостоять самому великому генералу. Майлз решил не объяснять присутствующим, какой именно прерванный инцидент навел его родителей на мысль о присутствии сержанта Ботари как необходимой предосторожности. Ну так пусть незапятнанная репутация деда теперь послужит Майлзу — так, как он пожелает. Глаза Майлза сверкнули.
Лем опустил голову. — Если бы я знал… Если бы я догадался… Я бы не оставил их наедине, господин… Я думал… думал, что мать Харры позаботится о ней. Я бы не мог — я не знал, как…
Харра не смотрела на него. Харра вообще ни на что не смотрела.
— Давайте поскорее покончим с этим, — со вздохом произнёс Майлз. Он опять потребовал, чтобы один из присутствующих в комнате был официальным свидетелем, и предупредил, чтобы допрос не прерывали, так как это может привести к ненужному замешательству допрашиваемой, находящейся под воздействием препарата. Он облизнул губы и повернулся к матушке Маттулич.
Он опять начал со стандартных нейтральных вопросов: имя, место рождения, имена родителей, легко проверяемые факты биографии. Матушку Маттулич было труднее успокоить, чем охотно стремившегося к сотрудничеству Лема. Она отвечала кратко и отрывисто. Майлз с трудом сдерживал нетерпение. Допрос с применением фаст-пенты, несмотря на его кажущуюся лёгкость, требовал умения — умения и терпения. Он уже слишком далеко зашёл и не может позволить себе потерпеть неудачу. Он постепенно подводил свои вопросы к действительно важным моментам.
— Вы присутствовали при рождении Райны?
Ее голос был низким, сонным, словно плыл.
— Роды начались ночью… Лем, он пошёл за Джин, повитухой. Сын повитухи должен был сбегать и позвать меня, но он опять уснул. Я попала туда только утром, а к тому времени было уже слишком поздно. Все уже увидали.
— Что именно?
— Кошачий рот, мерзкую мутацию. Чудовища внутри нас. Вырезать их. Безобразный карлик. — Майлз понял, что последняя фраза относилась к нему. Ее внимание было устремлено на него, завораживало. — Мутанты плодят мутантов, они размножаются быстрее, опережают нас… Я видела, как ты глядел на девушек. Ты хочешь наделать чистым женщинам мутантиков, отравить нас всех…
Пора, однако, вернуть ее к основной теме.
— Вы когда-нибудь после этого бывали наедине с ребёнком?
— Нет. Джин, она околачивалась вокруг. Джин меня знает, она знала, чего я хочу. Не ее собачье дело. И Харра все время была рядом. Харра не должна знать. Харра не должна… почему ей можно так легко отделаться? Яд, должно быть, был в ней. Наверняка от ее отца — я спала только с ее отцом, и они все вышли негодные, все, кроме нее одной.
Майлз моргнул. — Кто был негодный? — Он увидел, как сжал губы староста Кейрел, сидящий на другом конце комнаты. Староста поймал взгляд Майлза и уставился на собственные ноги, отгораживаясь от происходящего. Лем, поглощенный разговором, сидел с приоткрытым ртом и вместе с остальными мальчиками встревоженно слушал. Харра не двигалась.
— Все мои дети, — сказала матушка Маттулич.
При этих словах Харра резко подняла взгляд, глаза ее начали округляться.
— Разве Харра не была Вашим единственным ребёнком? — спросил Майлз. Ему приходилось делать усилие, чтобы его голос звучал спокойно, хладнокровно; ему хотелось заорать. Ему хотелось оказаться как можно дальше отсюда…
— Нет, конечно, нет. Она единственная из моих детей была чистой, я так думала. Я так думала, но, должно быть, яд таился в ней. Я упала на колени и возблагодарила Бога, когда она родилась чистой, наконец чистый ребёнок, после стольких, после всей этой боли… Я думала, что наконец достаточно наказана. Она была таким хорошеньким ребёночком, я думала, что это наконец кончилось. Но, значит, она всё же была мутантом, скрытым, хитрым, коварным…
— Сколько, — Майлз поперхнулся, — детей у Вас было?
— Четверо, не считая Харры, последней.
— И Вы убили всех четверых? — Майлз увидел, как староста Кейрел медленно кивнул, не сводя глаз со своих ног.
— Нет! — сказала матушка Маттулич. Негодование ее на краткий миг прорвалось сквозь вялый дурман фаст-пенты. — Двое родились уже мёртвыми, самый первый и тот, который был весь кривой. Того, у которого было слишком много пальцев на руках и ногах, и того, с бугристой головой, я вырезала. Вырезала. Моя мать наблюдала за мной, следила, чтобы я всё сделала правильно. Харра, я дала Харре легко отделаться. Я сделала это за неё.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
