– И что же делать нашим бедным артистам?
– Бедным? Прокатитесь в Майами, их любимое место жительства, взгляните на их особняки возле океана. И вы поймете, что слухи о бедности русских артистов немного, самую малость, преувеличены.
– Но ведь невозможно из года в год вариться в собственном соку. Петь только для своих. Если нет сильной конкуренции, любой певец рано или поздно сходит на нет, опускается до полного примитива. Пять аккордов, – и привет.
– В то время, когда упал "железный занавес" русские дивы, их продюсеры и бойфренды, бросились покорять мир. Им казалось, что за океаном только их и ждут. Все очень соскучились. Даже в Лас-Вегасе организовывали концерты. Но из этой затеи вышел пшик, пустая трата денег. Чтобы иметь успех в Америке, надо пахать как проклятому. Строгая дисциплина, работа, работа… И так изо дня в день из года в год. Элвис Пресли выдавал по 200 – 230 концертов в год. И везде живой звук, и схалтурить нельзя. Это же каторга. Кто из русских артистов готов к такой жизни, к таким нагрузкам? Хоть одно имя?
– Не знаю. И что же делать?
– Ничего. Русских устраивает такое положение вещей. Варятся в своем бульоне, – и ничего другого не надо. Какому-нибудь известному исполнителю достаточно выползти на сцену в парочке предновогодних корпоративов. Что-то там промычал, – и все. Получай конверт. Ты упакован на год вперед, и никаких налогов. Тем, кто не входит в двадцатку, выгоднее устраивать чес по русской провинции, чем по Америке мотаться. В провинции всегда набьется полный зал. Народ соберется, чтобы вживую взглянуть на людей, которых видел только по ящику. А то, что они артисты-куплетисты дурят людей по-черному, открывают рты, но не поют, – никого не интересует. Это я вам говорю как Заслуженный деятель искусств России, а не профессиональный выгульщик собак.
– Но русские симфонические оркестры выступают в лучших залах. Отличные места в партере – всего 40 – 50 долларов. Почему так? Ведь там десятки музыкантов, они живут в дорогих гостиницах, обедают в хороших ресторанах. Значит, им удается свести концы с концами?
– Симфонические оркестры – визитная карточка России за границей. Их финансирует государство. Поэтому они (опять не хочу называть имена, вы их сами знаете) могут позволить себе арендовать лучшие залы, правда, небольшие. И даже поселить музыкантов не в "Холидей Инн", а в "Хайяте". Их денежная сторона вопроса мало интересует. Как бы это сказать: они планово убыточны. Ездят по заграницам и поднимают престиж России за деньги русских налогоплательщиков. Это, скорее, уже не искусство, а политика. А политика – это бяка.
* * *
Мы поблагодарили Юру за содержательную беседу, предложили довести до дома, но он отказался: неподалеку живет клиент, к которому надо зайти и вывести на вечернюю прогулку шпица. Мы проехали ко конца улицы, свернули к реке, он показал, где остановиться. Это был насыщенный событиями день, не знаю как Рита, но я здорово устал.
Юра уже вылез и хотел захлопнуть дверцу, но вдруг задумался:
– А вы куда дальше направляетесь?
– Сначала в Чикаго, оттуда в Детройт, – сказала Рита. – А там и до Канады рукой подать.
– Что же вы сразу не сказали про Чикаго? Там же начинается джазовый фестиваль. Такое эпохальное событие в мире музыки бывает раз в год. Господи, как я мог забыть про фестиваль… Меня возьмете?
– У тебя машина сломалась?
– Моя машина сломалась пять лет назад. С тех пор я хожу пешком.
Я задумался, тащить с собой Юру душа не лежала. Иногда, особенно в дороге, я с трудом, до боли сжав зубы, переносил его долгие, почти бесконечные рассказы-монологи о жизни в России, о собаках, театрах, бабах, хронических болезнях, рецептах приготовления бухарского плова и многом другом.
– А как же твой собачий бизнес?
– Есть парень, который меня заменит. Когда-нибудь, сходя в могилу, я передам этому отроку всю свою клиентуру. Не безвозмездно, разумеется.
– Но ведь собачки будут скучать по тебе, – еще не угасла надежда, что Юра откажется. – Может быть, кто-то из твоих питомцев умрет от тоски. Я где-то читал, что собаки привязываются к своему выгульщику сильнее, чем к хозяину. Да, да… И могут умереть в разлуке.
– Ничего. Они у меня привычные.
– Конечно, возьмем, – вмешалась Рита. – Когда начинается фестиваль?
Ладно, – решил я, – Юра погуляет с Ритой по городу вместо меня. А я займусь делами. И хорошо, – пусть едет.
Самоубийца на мосту
Наше путешествие с Юрой оказалось весьма приятным, потому что он болтал меньше обычного, можно сказать, был молчалив, предпочитая слушать Риту. Теперь мы катили на север по приличному шоссе, запланировав несколько остановок в пути. Все шло отлично, впереди широкий мост через Миссисипи, – четыре ряда в одну сторону, – скоро мы будем у цели, – огромного стадиона, там начнется гонка, – очередной зачетный этап чемпионата NASCAR (Национальная ассоциация гонок серийных автомобилей).
Уже доехали до середины моста, но тут как из-под земли выскочил пеший полицейский и остановил движение. Минуты через три полицейских появилось столько, что трудно сосчитать. Освободили левый ряд, вперед протиснулись две машины "скорой" и пожарный расчет. Сирены выключили, но крутилось, ярко вспыхивая, бесчисленное множество мигалок, слепящих глаза. Солнце клонилось к закату, но оставалось горячим и ярким.
Мы стояли в первом ряду и наблюдали за происходящим, как в театре зрители из первого ряда партера наблюдают за артистами. На перилах моста стоял мужчина лет пятидесяти профессорского вида. Метр восемьдесят, не ниже, плотного сложения. Седые вьющиеся волосы аккуратно зачесаны назад, бородка клинышком, очки в массивной оправе с толстыми стеклами. Шорты защитного цвета, шлепанцы на босу ногу. Расстегнутую клетчатую безрукавку полощет ветер.
Одной рукой он держался за вертикальную балку, другой рукой помахивал в воздухе, таким способом, сохраняя устойчивое равновесие. Мужчина смотрел на реку, но часто оглядывался через плечо и что-то кричал полицейским, стоявшим в отдалении. Я сидел справа на пассажирском месте, опустил стекло, стали отчетливо слышны его реплики.
– Не подходите, – крикнул мужчина, голос приятный, мягкий баритон. – Ни шагу вперед, или я прыгну. Слышите? Ни шагу…
Щеки мужчины горячо раскраснелись, левая нога дрожала, и он никак не мог справиться с этой слабостью. Несколько полицейских в черных брюках и темно-синих рубашках стояли метрах в десяти от самоубийцы, не решаясь действовать. Рита, сидевшая за рулем, поняв, что происходит, побледнела. Миша беспокойно елозил на заднем сидении.
– Черт, как не вовремя. Не повезло… Нам не хватило пяти секунд. И мы бы проскочили.
