– Ах, это, – Лика поднялась с кресла, отошла к окну и, повернувшись ко мне спиной, проговорила: – Так у нас таких и не было никогда. Понимаете, – тщательно подбирая слова, словно ей было неприятно об этом говорить, произнесла она, – я совсем недавно узнала, что у меня есть брат. Даже не так, он сам меня нашел, у нас оказался общий отец, он бросил мою мать, когда мне не было и двух месяцев, потом уехал в Горький, то есть Нижний Новгород, там женился и родился Николай.
– То есть он младше вас? – уточнила я, удивившись, что в столь юные годы Николай уже успел сделать такую карьеру.
– Да, то есть нет, – она запнулась. – В общем, та история неприятна для меня, оказывается, папа еще до моего рождения изменил маме с мамой Николая, тот родился за пару лет до меня, та женщина переехала из Тарасова, чтобы, наверное, попытаться забыть отца, но в итоге он выбрал ее. Мама, конечно, горевала сильно и даже переписала меня на свою фамилию.
– А Николай, он чью фамилию носит? – осторожно спросила я.
– Ну, хватит, – Лика раздраженно передернула плечами. – Мне все это неприятно, разве не видите, как это больно! – Она порывисто подошла к манежу и взяла Сонечку на руки. – Занимайтесь своими делами, Евгения, и не лезьте в чужую душу. – Она поджала губы, давая понять, что больше не произнесет ни слова, если я спрошу хоть что-то о болезненном периоде ее детства.
Меня ничуть не смутила нервозность Платовой, я спокойно ушла в свою комнату, точнее в отданный в мое распоряжение отсек детской, открыла ноутбук и занялась разбором почты. Точнее я выискивала письмо от Астахова, в ответ на которое должна была послать уже целых два вопроса. Первый так и остался неизменным: о наследстве охранника Ивана стоило все выяснить до конца, а второй касался родства Лики и Николая, что-то в этой истории насторожило меня, причем не столько слова Платовой, сколько ее нервное настроение в момент рассказа.
Астахов – умничка – не подвел. В распечатке Ликиных телефонных бесед он написал данные владельцев номеров, и, надо отметить, что наиболее часто встречающимся в ее эсэмэс-переписке абонентом была какая-то древняя, судя по году рождения, старушка из Беларуси.
– Лика, а у вас где, помимо Тарасова, родственники живут? – не стала тянуть я и прямо спросила хозяйку дома, которая явно была не готова к такому вопросу.
– Нигде, да и тут, кроме Николая, никого. Мама умерла, а что? – опешила она.
– Просто пытаюсь определить сообщника преступников, того, кто знал о вашем близком родстве с Николаем, – внимательно наблюдая за ее лицом, ответила я.
– Нет у нас никого, – зло буркнула Лика. – Вы бы лучше девочкой занялись, а не маскировали свое безделье сомнительными поисками, – не скрывая раздражения, закончила она.
– На всякий случай напомню, что я – телохранитель, а не нянька. Моя обязанность – нахождение рядом с Сонечкой, а не уход за ней. – Что и говорить, эта особа уже меня начинала доставать, но ей я была не по зубам. Ее укоризненные фразы действовали на меня не больше, чем порхание назойливых мух перед глазами, учеба в Ворошиловке надежно застраховала меня от несправедливой критики в собственный адрес.
Лика недовольно хмыкнула и вернулась к своим материнским заботам, тем более, что девочку пора было укладывать спать. Я же обратила взор в монитор ноутбука и еще раз проверила распечатку, особенно звонки последних дней. Вспомнила поведение хозяйки дома в момент некоторых разговоров и пришла к лежащему на поверхности заключению, что Лика ведет какую-то тайную игру или имеет некую связь на стороне, ведь то, что она скрывает своего собеседника от мужа, было более чем ясно.
Дом погрузился в сонную тишину, кроватка Сонечки была слабо освещена туманным отблеском похожего на игрушку ночника. Закрыв дверь в детскую так, чтобы никто не проник сюда незамеченным в мое отсутствие, а также оставив несколько «жучков», я, бесшумно ступая, вышла на лестницу. Путь мой лежал на верхний нежилой этаж – приспособленный под кладовку чердак. Я здесь еще ни разу не была, но глаза мои видели в темноте почти так же хорошо, как и днем, поэтому через считаные секунды я без труда отыскала дверь в подсобное помещение. Вещи здесь складировались по возрастному принципу. То есть те предметы, что могли когда-то понадобиться старшим Платовым, были в одном углу, а игрушки и вещи на вырост, а также уже безнадежно маленькие Сонечкины – в другом. По одной из стен тянулся длинный стеллаж, содержимое полок которого было видно, поэтому я сразу определила, что среди уложенных здесь хозяйственных предметов того, что я ищу, нет. Первым делом я проверила родительский угол, но там лишь были старые наряды Лики, цветовая гамма которых даже в темноте нещадно била по глазам, да несколько костюмов Платова, которые, судя по аккуратным сверткам, они собирались кому-то передать. В отсеке с отслужившими свой век детскими вещами все было сложнее. Игрушки, а именно они были в первых двух коробках, пересмотреть бесшумно практически не получалось. То и дело какая-нибудь погремушка начинала неистово пищать, причем довольно противно, а подчас и с перебоями, что свидетельствовало о доживающих свой век батарейках. Пребывание мое в кладовой растягивалось, я постоянно прислушивалась, не раздается ли из комнаты детки каких подозрительных звуков, но устройства молчали. Расправившись с первыми двумя коробками, я решительно потянула третью и невольно поморщилась, обнаружив в ней еще один игрушечный развал. С невероятной осторожностью стала я аккуратно вытаскивать некогда радовавших девочку искусственных друзей, раз от раза становясь смелее, так как здесь были в основном не издающие звуков плюшевые зверюшки. Не найдя ничего интересного и тут, я взяла большой пластиковый короб, в котором в плотной сцепке содержались всевозможные куклы. Признаюсь, я была несказанно удивлена, зачем это годовалой девочке накупили такую тьму рассчитанных на более старший возраст игрушек. Хотя, припомнив особенности вкуса хозяйки, изумляться я перестала. С помощью маленького фонарика я осветила содержимое короба и уже собралась было взяться за черный полиэтиленовый мешок, в котором, судя по всему, была одежда, как вдруг увидела неестественно длинные золотистые волосы на голове небольшой куклы.
«Вот уж кому в голову пришло делать прическу длиннее роста игрушки, – с недоумением подумала я и невольно потрогала волосы фарфоровой красавицы. Когда легко съехав с головы, парик остался в моих руках, я практически не удивилась и просто мысленно поздравила себя с быстрой победой. – Так, – продолжила я размышление, – это раз, а где же одежда? – Я огляделась, взяла уже запримеченный мешок, вытряхнула его, и к моим ногам выпал вполне традиционный офисный костюм, какие предпочитают носить в рабочие будни деловые женщины. Быстро осмотрев одеяние, я нашла в нагрудном кармане большие солнечные очки в черепаховой оправе. – Что ж, а это, по всей видимости, два и три!» – прошептала я и, приведя все в комнате в обычный вид, поскорее вернулась в детскую, в которую за непродолжительное время моего отсутствия никто не заходил.
Должна сказать, что все эти находки меня мало удивили, я даже уже предполагала, что ответит Астахов на мой запрос, но вот каким боком вся эта информация относилась к истории с рейдерами, я пока не знала. Так что я не спешила бежать к Лике с требованием объяснений, зачем это она маскировалась, когда шла навещать собственного брата, а просто приберегла свое открытие до подходящего момента, который, что-то мне подсказывало, обязательно наступит. Кстати, перед уходом с чердака я поместила на стене небольшую камеру, на всякий случай, чтобы иметь запись, если вдруг Лика решит избавиться от этих вещей.
Утром меня ждал сюрприз, и на этот раз он был не таким отвратительным, как тот, что прислали супругам Платовым накануне.
– Евгения Михайловна, вы не зайдете ко мне на минутку? – услышала я в телефоне интригующее, особенно для раннего часа, приглашение от Антона.
– Зайду, – оглянувшись на занятых ребенком родителей, легко согласилась я.
В домике на въезде Антон был в компании молодой женщины невысокого роста, в простом болоньевом плаще, с длинными темными волосами, заплетенными в обычную косу. Увидев меня, Антон вышел на улицу, ободряюще кивнув нам обеим.
– Евгения? – первой нарушила молчание гостья и сразу продолжила: – Я – Маша – жена Ивана. Ну, охранника Максима Леонидовича, – добавила она, заметив мой недоуменный взгляд.
– Очень приятно, – только и ответила я, не торопясь задавать вопросы.
– Вчера Ваня так распереживался, просто вернулся домой сам не свой, – правильно оценив мое молчание, пустилась Маша в объяснения. – Я уж к нему и так и этак. И поесть, и с детишками поиграть, но он ни в какую, сидит угрюмый, а у меня сердце разрывается, мне же прям не по себе, когда ему плохо, а у него точно что-то случилось, я это сразу, вот здесь почуяла, – она ткнула себя в области груди, а в глазах ее было столько печали, что я невольно подивилась силе чувства, которое, очевидно, связывает Машу и Ивана.
