– Угомонись, берет зеленый. Уф… С тобой, воякой сумасшедшим, свяжешься – обязательно на приключения нарвешься… Уф, черт возьми, – Мартынов протер платком красную толстую шею. – Так до пенсии не дотянешь. Кто семью мою кормить будет?
– Государство.
– Ну да. Наше государство накормит… И самому пожить хочется. Уф…
– Нет, ну чертова хлопушка!..
Косареву было обидно. Ведь почти успели. От Апрельска до Каменки час езды, но, нарушая все правила дорожного движения, им удалось отыграть минут двадцать и прибыть почти вовремя. И улицу сразу нашли. Косарев едва успел затормозить – чуть не влетел в перегородившую дорогу траншею. Дальше пути не было.
И все-таки чуть-чуть опоздали. Белая «Волга» подъехала с другой стороны на минуту раньше.
«Волга» стояла за стройплощадкой, заваленной плитами, досками, ржавыми железяками. У калитки забора, за которым возвышался одноэтажный, островерхий домик, засунув руки в карманы, стоял здоровенный детина. Его приятель – красавчик в желтой кожанке – бодрым шагом направлялся к дому, держа правую руку под курткой.
Между оперативниками и бандитами было метров пятьдесят. Медлить нельзя. Неизвестно, что у этих ребят на уме. Может, они решили расхлопать обитателей этого дома. Косарев распахнул дверцу и бросился вперед. Красавчик обернулся. Он сразу понял, что за люди прибыли в зеленом «жигуле», выкинул вперед руку, которую держал под курткой. Раздался хлопок.
Косарев, побывавший не в одной подобной переделке, кинулся на влажную землю, угодил коленом в лужу, взметнув брызги, потом отполз за бетонную трубу. Мартынов необычайно проворно для своей комплекции распластался за машиной.
– Стой, стрелять буду! – крикнул Косарев. – Стоять, гад!
Детина устремился к «Волге», а красавчик, приняв ковбойскую позу, обхватив пистолет двумя руками, принялся беспорядочно палить. Одна из пуль попала со звоном в дверцу «жигуленка».
– Во, гаденыши, – прошептал Мартынов, сжимая пистолет.
Перестрелка – дело дурацкое. Это не драка, где мало найдется ему равных. Свистнет пуля-дура – и конец. Высовываться не хотелось, но все-таки пришлось – посмотреть, как там Косарев. Вроде в порядке… Мартынов снова притиснулся к борту машины.
Косарев сперва на выстрелы не отвечал: на биссектрисе стрельбы метрах в ста был дачный домик, со стороны которого слышалась музыка. Уйдет в сторону пуля и угодит в какого-нибудь добропорядочного обывателя. И что тогда?
Взревел мотор. Детина сидел уже в белой «Волге» и давил на газ. Машина начала разворачиваться, забуксовала на месте, разбрызгивая колесами грязь.
Из окна веранды выскочил парень в черной куртке и бросился наутек. Красавчик выстрелил ему вслед, но беглец лихо перемахнул через бетонный забор соседнего участка.
Бандит сплюнул, еще раз выстрелил наобум в сторону Косарева и бросился к «Волге». Та уже выбралась из лужи. Красавчик на ходу запрыгнул в нее, и машина устремилась вперед.
Когда Косарев добежал до дороги, «Волга» была далеко. Зато палить можно было без опаски. Косарев выпустил три пули, прежде чем машина скрылась из вида.
Местные собаки заходились в лае, где-то хлопнула дверь, но на улицу никто не выглянул – себе дороже.
– Пошли, дом осмотрим, – предложил Косарев, засовывая в кобуру пистолет.
– Пошли.
Дача как дача. Хранилище старых, негодных для городских квартир вещей: потрескавшаяся мебель, продавленные кресла, старое радио. Яркая спортивная сумка на полу казалась здесь лишней. Из валявшихся пустых бутылок пахло самогоном.
– На ключи от машины, – Косарев бросил на стол связку ключей. – Двигай до ближайшего отделения, вызывай подмогу. А я здесь подожду. Из дома только один выпорхнул. Второй может появиться.
После ухода Мартынова Косарев еще раз осмотрел дом и уселся в расшатанное, с дырявой матерчатой обивкой низкое кресло. Прикрыл устало глаза. Возбуждение от схватки проходило. У кого другого еще неделю бы тряслись поджилки при мысли о том, что было бы, стреляй противник более метко.
Косареву подобные переживания были чужды. Ожидание для него было делом привычным. Он мог так сидеть часами, когда мысли свободно бегут по своим дорожкам.
Еще когда подправлял здоровье после ранения, освоил несколько медитативных техник. Однако, несмотря на расслабленность, в любую секунду он мог перейти к действиям.
За окном совсем стемнело. Мартынов куда-то запропастился – наверняка сидит сейчас в прокуренной дежурке отделения милиции и объясняется по телефону с начальником или дежурным по управлению.
Хлопнула калитка. Кто-то поднимался по скрипучему крыльцу.
– Севка, вылазь. Твоя мама пришла, молочка принесла, – прозвучал развязный, пропитый голос…
Глава 30
Момент истины
Гулиев был в расслабленном состоянии и благостном настроении. Он предвкушал приятное времяпрепровождение. А иначе зачем в его руке литровая бутыль самогона?
Миновав веранду, он шагнул в комнату. Бутыль он, конечно, никогда в жизни не уронил бы. Отточенный годами рефлекс: поскользнись, даже упади, но держи бутылку так, чтобы не разбить. Но тут какая-то сила толкнула его к стене, тряхнула руку, и бутыль – о, ужас! – упала на пол. Но – о, счастье! – не разбилась, а покатилась со стуком по доскам. Тут же левая рука оказалась заведенной за спину, и он, позабыв о бутылке, понял, что попал в знатную передрягу.
Незнакомец, державший его стальными, как клещи, руками, немного ослабил хватку, обшарил карманы и швырнул Гулиева в кресло. Желания сопротивляться у Мухтара не было. Возникло ощущение, что он угодил в смерч, и единственная возможность выжить – отдаться на волю стихии…
Косарев щелкнул выключателем, в люстре с зеленым плафоном загорелась слабая лампочка.
Гулиев, сглотнув комок в горле, отметил про себя, что вид у незнакомца грозен и неприятен – лицо мрачное, губы сжаты, глаза прищурены. От людей с такими лицами не приходится ждать ничего доброго.
– Только трепыхнись, подонок, – Косарев вытащил из кобуры под мышкой пистолет.
– Не, я ничего… Я смирный! – замахал руками Гулиев.
Косарев наклонился над ним и негромко спросил:
– Говорить будем?
– Будем, – кивнул Гулиев.
Гулиев скривился, будто его заставили съесть пачку димедрола. Говорить? Еще спрашивает! Уж лучше говорить, чем быть пристреленным, как куропатка.
– Поведай, «дух», как вы с Соболевым гуляли.
Что такое «дух», Гулиев не знал, а от предложения поведать о его и Соболева подвигах прошиб холодный пот. Значит, вся эта история как-то связана с тем самым азером, которого они пришили… Скорее всего именно так и есть. И понадобились им эти чертовы «Жигули»!
– В каком смысле «гуляли»? – округлил глаза Гулиев, пытаясь, довольно ненатурально, разыграть удивление.
Косарев приподнял пистолетом его подбородок. Из ствола ощущался запах пороха.
– Ты сам знаешь, в каком.
– Хорошо, я понял, – нервно взмахнул рукой Гулиев. – Сейчас расскажу. Дайте только с мыслями собраться… Сейчас…
– Ну!
– Ну, взяли мы несколько тачек. Я же слесарь. Починить, замок вскрыть, отрихтовать – без проблем. А куда машины делись – без понятия.
– Что ты мне плетешь? Про синюю «девятку» давай.
– Н-не знаю.
– Я тебя сейчас удавлю!
Гулиев тряхнул головой, обхватил дрожащими пальцами виски, нервно потер их.
– Нет!
– Кончай ломаться, я жду, – Косарев ткнул его стволом пистолета в шею. По практике он знал, что подобные моменты лучше всего годятся для развязывания языков. Нужно только посильнее встряхнуть нервы клиенту, не дать ему освоиться с новым состоянием, начать искать выходы из создавшегося положения, изворачиваться.
– Не знаю!
Гулиев с размаху ударил себя кулаком по колену. А Косарев добавил. Только не по колену, а по уху, сбив на пол.
– Я не шучу, жук навозный, – Косарев вдавил колено поверженному в грудь.
– Я не убивал! – затараторил Гулиев, хлюпая носом. – Только попугать хотел. Это Соболев его на тот свет спровадил. Он, дурак клятый!
– А Киборг и Матрос что от тебя хотят?
– Кто?
– Один такой громила, на обезьяну похож. Другой смазливый пижон в золотых цепях, наколках и желтой кожаной куртке.
– Не знаю. Приклеились к нам с Севкой. Я думал, вы из одного «колхоза».
– Размечтался… Я из угрозыска, – Косарев встал, ткнул легонько носком ботинка бандита в бок. – Поднимайся.
Дрожащий Гулиев встал, поднял стул и уселся на него, нервно потирая ладони.
– Ох, – сморщился он. – Мусора. Еще лучше…
Глава 31
Как учатся бомжевать
Есть люди, созданные для бродяжничества, не способные и дня высидеть на одном месте. Сева к таковым не относился.
Эта ночь показалась ему самой длинной в жизни. Он брел через лес, не разбирая пути, ломился через кусты, как лось. Продрог, испачкался в глине, до крови веткой расцарапал шею, едва не утоп в болоте. Вскоре он наткнулся на заброшенную, без следа пребывания человека ферму, рядом с которой стояли три ветхих деревенских сруба. Потом набрел на ржавый, заросший мхом, запутавшийся в кустах трактор. Под утро к Севе привязалась стая собак. Обычные дворняги, которых можно в городе отогнать окриком, в крайнем случае, палкой, сейчас смотрели на него жадно и испытующе. Захотелось забиться в какую-нибудь щель, когда он понял, как они на него глядят. А присматривались они к нему, как к добыче.
