— Ваша очередь, — сказала я, наконец, наливая нам по новому бокалу. — Чем вы занимались последние несколько лет?
Мы обе рассмеялись.
— Я долго работала секретаршей — больше двадцати лет. Теперь это называется более броско — ассистент администратора, однако я числилась секретаршей президента промышленной компании. Мы выпускали детали для автомобилей, а я начинала с приемной и машбюро, но пробилась наверх.
— Это же просто здорово, — заметила я.
— Наверно, — согласилась она. — Дело в том, что я вышла замуж очень рано и когда все сложилось не так, как я мечтала, и мне пришлось положиться на собственные силы, приличная работ была как нельзя кстати. Однако ничем хорошим это не кончилось.
— Как так?
Ум мой метался, выискивая, во-первых, куда засунуть гидрию с химерой так, чтобы она исчезла долой с наших глаз, и, во-вторых, как перевести разговор на тему, которая позволит мне спросить, что, собственно, представляет собой эта расположенная в Кортоне Танелла.
— И вот я сижу здесь разоренная и полагаюсь на доброту незнакомцев. Не то, чтобы вы казались мне чужим человеком, но вы меня понимаете. Если бы не вы, я не пила бы сегодня «Россо ди Монталсино», заедая его ветчиной.
— Так что же случилось? Ваша компания разорилась или произошло что-то другое?
— Нет. Работа шла очень, очень успешно. Меня уволили, когда внезапно скончался наш президент. Сердечный приступ. Дело перешло к его сыну, и он — фью — выставил меня.
— Это некрасиво, — сказала я.
— Возможно, так может показаться со стороны, но я получила по заслугам, — сказала она.
— Почему вы так считаете?
Она помолчала минутку.
— Потому что я вела себя очень плохо. Те несколько лет, которые я работала на него, мы были любовниками. А его жена была моей хорошей подругой. Ох, с чего я это вдруг так разговорилась, — она приложила ладонь к губам. — Наверно, дело в вине. Теперь вы будете плохо думать обо мне.
— Едва ли вас можно считать единственной из женщин-секретарей, оказавшейся в подобном положении, — пожала я плечами. — Потом, кто я такая, чтобы осуждать вас за это?
— Вы — человек щедрый, — сказала она. — И не только в одном отношении. Я считаю собственное поведение заслуживающим порицания, пусть я и была безумно влюблена в него. Я до сих пор ощущаю собственную вину. Так что увольнение принесло мне облегчение. Его сын вызвал меня в первый же день, сказал, что ему нужна более современная помощница, и вручил мне чек. Скорее всего, его мать все знала. Как же горько ей было.
— Надеюсь, вам выдали при расчете приличную сумму, знали его сын и жена о ваших взаимоотношениях или нет. В конце концов вы проработали там достаточно долго. Больше двадцати лет, так вы сказали?
— Я передала большую часть этих денег церкви, — сказала она. — В порядке возмещения собственного греха.
— На мой взгляд, поступок в духе истинного кальвиниста, — заметила я.
— Кальвиниста? — Она рассмеялась. — Интересная формулировка. Иногда мне бывает жалко, что я не католичка. Исповедь могла бы помочь мне. А я не могу заставить себя просто войти в храм. Я не была там после смерти Джорджа. Так его звали. Я подумала, что при таком поведении молиться Богу будет ханжеством с моей стороны.
— И как же вы существовали с тех пор? — спросила я. — Нашли себе другую работу?
— Несколько временных мест. В моем возрасте трудно устроиться постоянно.
— Значит, вы оставили свои временные должности, чтобы заняться поисками гробницы… как его там?
— Ларта Порсены. Однажды, после особенно трудной работы, я натолкнулась на своего старого знакомого. Мы вспомнили лето, когда-то проведенное в Италии на археологических раскопках в Мурло, Поджио Сивитате, крупном городище, расположенном к югу от Сиены. Мы оба вызвались добровольцами участвовать в экспедиции Брина Мора. Скажу вам, это было самое прекрасное лето во всей моей жизни, и я вдруг решила вернуться в Тоскану. У меня есть кое-какие сбережения, и я владею итальянским в достаточной мере, чтобы время от времени исполнять какую-нибудь секретарскую работу. Ну, а поиски гробницы Ларта Порсены являются просто предлогом, ничуть не худшим, чем любой другой.
— И вы ни о чем не жалеете?
— В известной мере. Я до сих пор начинаю злиться, вспоминая об этих двух мужиках, отце и сыне, но когда я оказываюсь за городом, то сразу ощущаю покой. Однако воспоминания эти болезненны, поэтому давайте поговорим о чем-нибудь другом.
— Примечательная повесть, — сказала я. — Но если вы хотите переменить тему, у меня есть к вам один вопрос. Мне хотелось бы съездить завтра в Кортону. Что там, по вашему мнению, стоило бы посмотреть?
— Ну, в тамошнем музее выставлена небольшая, но любопытная коллекция. Там, например, находятся сказочно красивые бронзовые этрусские светильники.
— Я имела в виду скорее что-нибудь под открытым небом.
Не знаю, что заставило меня думать, что танелла следует искать не в музее, однако, учитывая то, что слово это по моему разумению означало нору, подобное толкование казалось самым вероятным.
— Кортона сама по себе чудесна. Средневековый, расположенный на холме город. Там можно бродить много часов. Конечно, моя слабость — этруски, поэтому мои рекомендации окажутся односторонними. Но как в большинстве этрусских городов, там осталось не слишком много от самих этрусков. Впрочем, там есть пара мест, куда следовало бы заглянуть: сама я непременно повидала бы Мелони и Танелла ди Питагора.
— Что это такое?
— Мелони — это гробницы, имеющие форму дыни, как следует из названия.
— А Танелла?
— Она восхитительна, — сказала она. — Это также этрусская гробница, но очень необычная. Она имеет форму бочонка и размещена на громадном каменном фундаменте. Кровлю ее поддерживают… но вас, конечно, не интересуют такие подробности.
— Нет же, все это очень интересно, — проговорила я. — А как ее найти?
— Сделать это несложно. Вы едете по шоссе Ареццо-Перуджа на Кортону. Гробница располагается примерно в двух километрах от шоссе, на его ответвлении, ведущем в Кортону. Ориентируйтесь по знакам, указывающим на археологические достопримечательности. Танелла обозначена достаточно надежно. Она находится на половине подъема по склону холма в старый город. Можно оставить машину на обочине дороги и подняться вверх. Идти недалеко. Чтобы осмотреть ее, нужно располагать разрешением из музея, однако не утруждайте себя: просто обойдите забор и найдете место, где можно проползти без особых затруднений.
— Так я и поступлю, — заверила я собеседницу, берясь за бутылку с вином. — Тут кое-что осталось. Надо бы прикончить.
Ответ ее заглушил громкий стук, донесшийся из коридора.
— Что это? — спросила я.
— Синьора Леонард, откройте дверь, — приказал голос. Я повернулась и посмотрела на Лолу. Лицо ее побледнело, а руки тряслись.
— Пожалуйста, не надо, — проговорила она. Стук продолжался, должно быть, с минуту, и вдоль всего коридора начали открываться и хлопать двери: прочие постояльцы выглядывали из номеров, чтобы выяснить, что происходит. Наконец шум смолк, послышался скрип открываемой двери, через несколько мгновений она закрылась, и шаги по коридору зазвучали уже в нашем направлении. Теперь забарабанили уже в мою дверь. Мы замерли без движения, надеясь, что стук прекратится, однако загремели ключи. Было очевидно, что, если я не открою, они все равно войдут в номер.
— Кто там? — спросила я, хватая свой купальный халат.
— Полиция, — ответил голос.
— Минуточку, — попросила я, торопливо стягивая с себя штаны и блузку и запахиваясь в халат. Я указала Лоле на дверь ванной, но она стояла, словно примерзнув к полу. Взяв с постели гидрию, я сунула ей в руки бесценный сосуд и подтолкнула, отчего та сдвинулась с места, и медленно приоткрыла дверь, едва щелкнул замок ванной комнаты.
— В чем дело? — спросила я. За дверью оказалось двое полицейских — высокий и худощавый, с густыми усами, и приземистый, и излишне полный. Они не стали представляться. За их спинами нервничал молодой человек из приемной.
— Прошу прощения за беспокойство, синьора, — сказал короткий, с явным интересом рассматривая мой купальный халат. — Мы разыскиваем синьору Леонору Леонард.
— Боюсь, что вы ошиблись номером, — сказала я, потуже запахиваясь. — Насколько я знаю, она располагается в том конце коридора.
— Ее там нет, — сказал высокий полицейский.
— Похоже, что уехала, не расплатившись, — заметил парень из приемной. — В номере нет ни одежды, ни вещей.
Высокий бросил свирепый взгляд на мальчишку, тот покраснел.
— Она была у меня, — призналась я, — я пригласила ее выпить. Однако сейчас ее здесь нет.
Я понимала, что юноша-регистратор видел меня разговаривающей с Лолой; возможно, он даже слышал, как я приглашала ее к себе, и отказываться от знакомства с ней было глупо. Однако Лола не сказала мне, что больше не живет в этом отеле.
