Я не брошу отца моего сына.
Он просто смотрел на нее, не понимая, чем еще сможет ей помочь. Что еще может ей сказать?
— По другому не могло и быть, Кларин. Только не для меня.
Она ничего не ответила. Что еще может ему ответить? Выбежала вся в слезах, хлопнув дверью.
Всегда до конца.
Он услышал какой то шорох лежа в, почти полной, темноте своей комнаты. В его голове происходили такие черные думы что, казалось, сама тьма бежит от него. Он просто лежал так, уже который час, не сдвинувшись с места. Он был настолько неподвижен, что со стороны посмотревшему, не удастся угадать, был ли кто в комнате. На огромой кровати, столь же огромного Мельхиота, можно было принять за груду белья.
Шорох усилился. Послышашлся скрип открывающейся двери. Кажется это была его мать? Мать?
«Что она делает на поле боя?»
Он услышал приглушенный разговор. Она что-то тихо говорила. Просила о чем-то. Вроде, так должен звучать голос, когда просят. Как же это называется? Человеческое слово, вылетело из головы Мельхиота. Его заменило, что-то… Она не так должна говорить с ними. Зачем вообще с ними говорить?
Ей отвечал громкий шепотот, срывающийся на возмущенный визг. Кажется, она вытащила пэра Деммера в очень ответственный момент. Мельхиоту захотелось смеяться. Проблемы пэра Деммера казались ему меньше муравьиных. Был ли в них вообще смысл?
Она отвечала, они спорили. Он услышал новый голос. Скорее еще один писк. Да, комариный писк. Каким бы незназничательным ни было насекомое, рано или поздно его жужание заставляет тебя встать? Глаза Мельхиота открылись. И в их блеске, его уже нельзя было не заметить.
Мельхиот поднялся с постели.
— Я уже сказал вам, Софи, что наши с леди Энн отношения вас не касаются.
— Леди?… Я бы только и рада, если бы это было так. — не понятно к какому утверждению отвечала сконфуженно стоявшая на своем леди София. — Я лишь прошу вас быть потише. И не называйте меня «Софи».
— Почему мы должны перед вами отчитываться? — стояла за фаворитом, опершись о косяк двери, совершенно обнаженная сударыня Энн. Она ни грамма не стеснялась своей наготы. Волосы всклочены. Её красивое тело светилось в жирном, желтом свете бра, играющим на капельках пота. И смотрела на, казавшуюся ей, такой старой, такой замкнутой, такой забавной, леди Софию.
— Я еще раз вам говорю: ни меня, ни мужа, совершенно не интересуют ваши отношения. Просто ведите себя прилично. И простарайтесь быть потише.
— Прилично? — почти вскричал пэр Деммер. — Это так же, как ведет себя ваш сын? О, я наглядно вижу в нем ваши представления о приличиях.
— Как вы смеете? Вы, шевалье, бывали в боях? Вы знаете, что такое изуродованный войной человек? — ей хотелось добавить. Еще много чего добавить, по поводу достоинств пэра Деммера. По поводу благородства «леди» Энн. Но приличия, к которым она взывала, не позволяли этого.
— Это не ваше чертово дело. Слышите меня? Где я бывал, и что испытал.
— Что, в конце концов, такого неприличного мы делаем? К чему эти взаимные ущемления? — сардоническая улыбка, казалось, была намертво приклеена к её губам. Глядя на эту улыбку, становилось удивительно, умеет ли её лицо улыбаться иначе?
— Разве не занимаетесь вы с мужем тем же самым? Или занимались, когда-то. — бросила она небрежно.
— Энн. — перебил ее пэр Деммер. Но почувствовав, что они уже переступают границы, попробовал дать леди Софии последнее предупреждение. — Просто уходите. Оставте нас в покое.
София почти потеряла дар речи. Её даже не столько возмутил вопрос сударыни Энн. Смутить таким её, в конце концов, было очень сложно. Сколь она внезапно поняла, что все это должна выслушивать не где ни будь, а в собственном доме. В её висках громко стучало. Она уже собиралась ответить. И много чего наговорить. Все равно, что мужа нет рядом. Она не тихая безобидная кисейная барышня. Она видела, таких мужчин, что пэр Деммер рядом с ними просто червяк. Своего потомственного военного отца. Своего, умершего на Войне черных сердец, брата. Она успокаивала по ночам мужа, каждую секунду чувствуя, что он потеряет над собой контроль. Неужели, этот… Недоносок! Считает, что может напугать её?
Ей показалось, что все это отразилось на её лице по тому, как отступил пэр Деммер. По тому испугу, что возник в его глазах. Сударыня Энн уставилась куда-то за её спиной. Улыбка медленно сползала с её губ.
— А ты что тут забыл? Решил присоединиться к своей матушке и поучить нас жизни? Ты даже не дворянин. Убирайся, что бы я тебя не видел!
Мимо леди софи что-то прошло. Это был её сын? Что то огромное как скала, тихое как ветер. Она почувствовала, как от него волнами исходит… что-то. Чудовищное. На мгновение ей показалось, что вокруг спины медленно но неумалимо как луна, шедшего к пэру Деммеру сына, искажаются стены. Это просто было её воображение. Игра света, чем еще это могло быть, спрашивала она себя?
— Что ты… кха-а-а.
Он схватил пэра Деммера за горло одной рукой, и поднял над собой, как тряпичную куклу.
— Еще не сейчас. — тихо, очень тихо прошептал он. От этого шепота, у неё похолодела спина.
Сударыня Энн медленно пятилась в глубь комнаты. На её лице одновременно отражались и смертельный страх и сладостное предчуствие, такое, с которым человек встречает самое главное в его жизни событие. В этот момент, она показалась Софии каким-то отвратительным насекомым, которое испытавает наслаждение от того, что его сейчас раздавят сапогом.
— Брось его. Возьми меня!
Его голова медленно повернулась. Свет упал на лицо, на короткие жесткие волосы, мертвецким ореолом обрамляя с зади его голову.
— Ты… Ты хочешь боли. Я дам тебе её. У меня много боли.
— Боль моя сестра. — прошептал… Сын? У нее растеклась слабость в ногах. Она почувствовала, что сейчас упадет на пол.
Мельхиот выпустил красного как рак пэра Деммера. Тот, с суетливостью убегающей мыши, отполз на заду в угол. В его лице отражался такой ужас, которого леди София не могла даже представить.
— Подохни. — спокойно проговорил Мельхиот, как если бы сообщал гвоздю, что собирается его забить.
Подходя к отступающей сударыне Энн, он выглядел демоном. Она смотрела, и не могла понять: это были его ноги, медленно, очень медленно шагающие по полу, его руки, огромные кисти которых, так же медленно сжимались, крючились.
В них чувствовалось гигантское напряжение. В них чувствовалась сила, способная раскрошить горную породу. Они лучше всяких слов подсказывали сударыне Энн, что с ней сейчас будет. Она смотрела
