— Что вам угодно? — бесцветным голосом спросил один.
— Мне угодно выбраться на перрон, — резко сказал Яр.
Человек невозмутимо разъяснил:
— Вам следует вернуться. Выход на перрон через соседнюю дверь.
Яр шагнул назад — он забыл в этот миг, что в белой комнате другой двери не было.
Впрочем, и самой комнаты не было. Яр увидел что-то вроде большого склада. По нему сновали молчаливые люди в серых халатах. Они грузили на тележки с мягкими колёсами длинные тюки.
В этой молчаливости, в тусклом свете лампочек, в запахе грязной ткани была тоскливая мрачность. Словно грузили обёрнутые мешковиной трупы. Но, конечно, это не так. У стен Яр заметил штабеля каких-то одинаковых гипсовых статуй. Скорее всего, их и увозили куда-то.
Яр прошёл через склад. Ему смотрели вслед, но ничего не говорили.
За складом был светлый коридор с окнами в одну сторону. Окна оказались распахнуты. Яр увидел наконец платформу, заросшие рельсы, на них дырявые товарные вагоны и мятые цистерны. Две нитки рельсов не были ржавыми, они блестели среди зелени. По ним подтягивался к платформе поезд с аккуратным паровозиком и зелёными вагончиками.
Искать выход на перрон — значит опять запутаться в дурацких переходах и подвалах. Проще было прыгнуть вниз — окна тянулись невысоко от земли, на уровне второго этажа.
Яр опёрся ладонями о подоконник… И услышал:
— Ярослав Игоревич, подождите…
Яр замер. Шевельнул плечом, ощутил мышцами груди спокойную твёрдость пистолета. Оторвал от подоконника ладони и медленно обернулся.
В двух шагах стоял человек в чёрном костюме. В белой сорочке с тёмным галстуком. Среднего роста, сухощавый. С приветливым лицом без морщин. С гладкой чёрной причёской — такой блестящей, будто голову помазали дёгтем.
— Ярослав Игоревич, не могли бы вы уделить мне две минуты?
Человек говорил странно: губы его почти не двигались и лицо не менялось. Но голос был приветливым.
— Да, если две минуты, — как можно спокойнее отозвался Яр. — Я спешу.
— Я знаю. Об этом и речь… Куда-нибудь пройдём или побеседуем здесь?
— Здесь, — сказал Яр.
— Как угодно… — Человек отошёл к стене против окна, слегка прислонился, взялся за тонкую трубу, которая шла сверху к решётчатой батарее отопления.
— Я слушаю, — сказал Яр.
— Ярослав Игоревич, вам не следует разыскивать мальчика…
«Что же, этого надо было ждать, — подумал Яр. — Может быть, оно и к лучшему». Знакомое ощущение «на щелчке» взвело в нём тугие пружины. Яр сел на подоконник, прижался затылком к косяку. Быстро глянул на перрон — Игнатика не было. Яр посмотрел на человека. Тот ждал.
— Разыскиваю я мальчика или нет, это моё дело, — сказал Яр. — Моё и мальчика. Но никак не ваше.
Казалось, человек слегка вздохнул, хотя лицо его опять не шевельнулось. Оно блестело, как глазированное.
— Вы заблуждаетесь, — сказал человек. — Это дело касается очень многих. В том числе и меня.
— Кто же вы такой?
— Меня зовут Тот.
Яр усмехнулся:
— Исчерпывающий ответ. По-моему, это имя какого-то египетского божества.
— Я не божество. И это не имя. Скорее, местоимение. «Тот, того, тому… тот, который…» И так далее.
— Ну и что же Т о т к о т о р ы й хочет от мальчика и от меня? — сдержанно спросил Яр.
— От мальчика почти ничего. Только чтобы он не был в контакте с вами… А от вас: чтобы вы последовали доброму совету…
— Жду совета.
— Вернитесь домой.
— Домой — это куда?
Тот улыбнулся уголками твёрдого рта.
— Я имею в виду крейсер.
— А-а… — сказал Яр.
Поезд подошёл к платформе, но она была совершенно пуста.
Человек заговорил вкрадчиво, его голос теперь напоминал шелест сухого песка:
— Поверьте, это в наших силах — вернуть вас на корабль.
— Охотно верю, — вежливо отозвался Яр. — Но вы, наверное, не думаете, что, услышав ваш совет, я тут же соглашусь.
Тот снова улыбнулся:
— Нет. Я понимаю, что обязан ответить вам на некоторые вопросы.
— Вот именно, — сказал Яр.
— Хорошо. Спрашивайте.
— Спрашиваю. Что такое нашествие?
Тот поморщился. Яр не ожидал, что это неподвижное лицо способно на такие гримасы. Казалось, от щёк и подбородка сейчас посыплется потрескавшаяся глазировка. Нет, не посыпалась.
Тот неохотно сказал:
— Нашествие — это просто побочный продукт эксперимента.
— Что за эксперимент?
— Но, Ярослав Игоревич… Это крайне сложный вопрос. Извините, но вы можете не понять…
— Как-нибудь.
— Я даже не уполномочен делать такие разъяснения…
— Но вы, по-моему, уполномочены уговорить меня покинуть Планету, — усмехнулся Яр.- А мне не хотелось бы покидать без разъяснений. Я крайне любопытен от природы. Что за эксперимент, в результате которого горят города и гибнут люди?
Тот сказал очень сухо:
— В процессе эксперимента иногда горят целые звёздные системы.
— Ого, у вас масштабы.
— Да, — с еле заметным самодовольством отозвался Тот.
— Тем более любопытно. В чём суть такой обширной деятельности? И цель?
— Цель… Хорошо. — В шелестящем голосе опять скользнуло самодовольство. — Конечная цель — создание мыслящей галактики.
«Псих? — подумал Яр. — Или правду говорит?» (А Игнатика всё не было.)
— Вы можете не верить, — сказал Тот. — Но это правда.
— Допустим… А зачем вам это? Мыслящая галактика…
Тот растерянно, как-то очень по-человечески мигнул.
— Я не понимаю…
— И я не понимаю, — сдерживая злость, сказал Яр.
— Но мыслящая, осознавшая себя галактика — это… высшее достижение… венец прогресса… Извините, но я же предупреждал, что вам трудно будет осознать.
Яр пожал плечами.
— Я осознал. Я даже догадываюсь, что мыслить она должна исключительно по-вашему… Но не вижу смысла. По-моему, каждый человек — сам по себе галактика. Целая вселенная, если хотите. Целый мир чувств, идей… Впрочем, это общеизвестно. Так зачем же убивать столько галактик ради одной?
Тот вздохнул и терпеливо сказал:
— Ярослав Игоревич, это всё красивые слова.
— Отнюдь… Вы что же, полагаете, чем больше линейные масштабы мыслящей материи, тем она совершеннее? — возразил Яр. И подумал: «Игнатик… Да он один стоит десяти галактик. Недаром же своей выдумкой пробил пространство… Чёрт возьми, но где же он?»
Гладколицый Тот, судя по всему, угадал мысли Яра. Или прочитал?
Он проговорил с досадой и довольно искренне:
— Кто же знал, что у мальчишки такие способности? Он шутя делает то, что нам удаётся после колоссальных усилий. Да и не всегда удаётся к тому же…
— Просто он очень верит в сказки, — сдержанно сказал Яр. — Галактика сказок… А вы пришли, сожгли его город, убили его друзей. Могли убить и самого… В давние времена это называлось чётко — фашизм.
— Не слыхал, — сказал Тот.
— Это не меняет сути.
— Но вы и сам не такой уж гуманист, — заметил Тот. — Зачем-то же носите пистолет.
— Чтобы защищать «галактики», — не растерялся Яр. — От всяких экспериментаторов… Кстати, любопытно узнать: кто вы такие? Жители Планеты или принесло вас откуда-то?
— Простите, Ярослав Игоревич, но про это я в самом деле не могу…
— И не надо, — устало сказал Яр. — Как-нибудь докопаюсь. В конце концов, ничего оригинального в вас нет. Ещё в древние эпохи всякая нечисть прикрывалась словами о прогрессе.
Тот натянуто улыбнулся:
— В древние эпохи… Какой вы всё-таки ребёнок. Видимо, поэтому и нашли общий язык с теми четырьмя.
«Ах ты, гад», — тоскливо подумал Яр. Но спросил вежливо:
— Кстати, чем мы вам помешали? И почему вы как чумы боитесь числа пять?
— Но, Ярослав Игоревич…
— Что? Не уполномочены отвечать?
— Хорошо, я объясню. Население многих планет не может понять сути эксперимента, сознание гуманоидов цепляется за привычный образ жизни. Люди начинают мешать нам. Чаще всего это не страшно. Однако опыт показал, что иногда в обществе создаются молекулы активного сопротивления. На данной планете — честное слово, не знаю почему — это, как правило, группы из пяти человек. Закон природы какой-то… Конечно, и они почти не страшны. Но если в такой пятёрке один умеет связывать разные пространства, а другой — разведчик космоса… Видите, я с вами откровенен.
— Весьма, — сказал Яр. — Но чего вы боитесь т е п е р ь? Нас не пятеро, нас осталось только двое.
Тот растерянно мигнул.
— Ну… всё равно. Присутствие человека из другого мира… В конце концов, это незаконно. Что вам здесь надо? Мы же не лезем в ваше пространство.
— Вы пробовали, — уверенно сказал Яр. — Не получилось.
— Да, — согласился Тот. — Но теперь уже не пробуем. И вы тоже оставьте нас.
— Хорошо, — сказал Яр. Неожиданно для себя. И без уверенности, что говорит правду. — Я уйду. Только вместе с мальчиком.
