Так как я не хочу слишком долго находиться вблизи этих зловещих, так называемых, инструментов по уходу, я выползаю из-под скатерти и запрыгиваю на стол.
И тут сталкиваюсь морда к морде с самым странным морщинистым существом, которое я когда-либо видел: длинное, выгнутое тело цвета печеночного пюре. Я бы принял его за шарпея, мерзкого представителя собачьего вида, который выглядит так, словно сморщился при стирке. Судя по запаху, правда, это все-таки был кот.
При моем внезапном появлении он зашипел от неудовольствия. Это чувство было у нас взаимным. Казалось, что я смотрю в зеркало и вместо своего отражения вижу вампира. Если бы за этой страшной личиной скрывалась леди, я, возможно, и задержался. Но это точно был парень. Клянусь, за один взгляд на него уже стоило бы брать плату.
Я вернулся на прохладный цементный пол и преодолел двухметровое расстояния от скатерти к скатерти со своей обычной искусностью и практически сверхъестественной способностью избегать людских ног. Я же говорил, что мои гены самые выдающиеся!
Никогда не встречал так много необычных и странно-выглядящих представителей своего семейства. Люди на шоу тоже не казались подарочками, но, к счастью, вокруг было столько экстраординарных уродцев, что двуногие только и ловили каждый их чих и хлюпанье носом, перестав замечать обыкновенного кота увлеченного слежкой.
По правде говоря, я наткнулся-таки на одного обычного, правда, знаменитого соплеменника. Я остановился, чтобы восхититься желтой металлической именной табличкой на одной клетке, как вдруг встретился взглядом с ее обитателем, почти таким же огромным, как и я.
— Прославленный Морис, полагаю, — произнес я.
Он навострил уши.
— Откуда ты знаешь обо мне? — спросил он с горловым рыком.
— Я видел тебя по телевизору в рекламе. Эта штука, «Мням-ням-ням», — действительно хорошая?
— Неа, — протянул Морис, зевая. — Им приходится сдабривать ее тунцом, чтобы я выглядел так, словно ем ее. И кроме того, каждый раз, когда они снимают, «Мням-ням-ням» всегда наполовину испорчен.
Я сморщил нос, как будто учуял крысу:
— Вся эта котовасия перед камерой хоть нормально оплачивается?
— Возможно. Лучше спроси моего тренера.
— У тебя есть личный тренер? Зачем он? Голливудская жизнь заставила тебя забыть, как прыгать, смотреть и слушать?
— Слава, даже если она и не приносит счастья, — все же лучше, чем небытие.
— Ты тоже был в одном шаге от смерти? — спросил я, впечатлившись.
Далеко не все уличные коты, вроде нас, после всех своих злоключений стали сниматься в телевизионной рекламе.
— Вырвался из лап смерти, — заключил он скучающим тоном. — Моя автобиография продается в детском отделе чуть ли не в каждом книжном. Называется: «Морис. Удивительный кот». — Он подул на свои когти — подстриженные, конечно — и принялся увлеченно их рассматривать.
При всей своей домашности, этот парень обожал работать на публику.
— До тебя не доходило никаких слухов о попытках учинить расправу над нашими собратьями?
— Какая бессмыслица! — воскликнул Морис, сильно сопя. — Мне сказали, что сейчас кошки гораздо популярнее собак. Зачем кому-то вредить нам?
— Ты слишком долго жил в комфорте, — отметил я, нахмурившись. — Приют для животных работает день и ночь, вытаскивая котов с края гибели, не говоря уже об огромных кусках металла, что так и норовят сбить тебя насмерть на улице (это я о машинах). На прежние страхи ты теперь смотришь свысока. А вспомни те времена, когда наша раса была связана с людьми, которых власти считали опасными.
Они учиняли охоты на ведьм, из-за которых миллионы наших предков отправлялись гореть на кострах.
— Древняя история, — прорычал мой собеседник.
Ему легко говорить: он не был черным. Принимая во внимание все эти средневековые ужасы, большая удача, что ребята, вроде меня, существуют до сих пор.
«Сладкая» жизнь сделала Мориса — готов поспорить, его настоящее имя Бутс или Таффи, что-нибудь простое — безразличным к социальным проблемам, он решил просто идти дальше по жизни, не оглядываясь. Но мне пришло в голову, что если какой-нибудь злодей и захочет навредить кошкам, он вряд ли решит начать со знаменитости типа Мориса. А если и так, я бы не стал останавливать этого преступника.
И все же, ответственность превыше справедливости. Теперь я держу путь мимо клеток, уворачиваясь от болтающих людей, их страшных металлических расчесок, и тут же натыкаюсь на странный слушок. Им поделилась со мной жеманная сиамская кошечка с манящими, по-детски голубыми глазами. Меня никогда особо не привлекал восточный тип — слишком тощие, чаще всего косоглазые, хвост петелькой и всегда чересчур темпераментные — но я все равно подошел ближе, чтобы посмотреть, как она нетерпеливо дубасит своим шоколадно-коричневым хвостом по решетке клетки.
— Какие новости, крепыш? — спросила она. Вблизи ее глаза уже не выглядели такими наивными. — Каким образом мачо, вроде тебя, оказался на нашем утреннике? Ты сбежал из секции «Домашние кошки»?
— Бастет, помилуй! — вырвалось у меня. Как представил такое, меня охватил настоящий шок. — Я лицо независимое.
— О, — продолжала она, выгибая спину возле своей решетки-гриль, — частный детектив. Выявляешь огрехи в генеалогии?
— Нет. Ищу убийц кошек.
После этой фразы ее зрачки сузились так, что они превратились в тончайшие вертикальные линии, куда даже нитку нельзя было бы просунуть. Зато оба глаза почти целиком заполнились чистейшей голубизной, в которую с удовольствием нырнул бы любой впечатлительный котик. Возможно, я несправедливо лишал сиамских собратьев возможности поучаствовать в беседе на тему «Давай узнаем друг друга получше». Но замысел по исправлению сложившейся ситуации довольно быстро и благополучно рухнул в моей голове.
Темный хвост завернулся в петлю.
— Поссслушшшай, — зашипела она дрожащим от страха голосом. — На одну из наших участниц кто-то напал. Кто-то жестокий, умело владеющий ножницами.
— Кому же так не повезло?
— Бирманской кошке по кличке Минуэт из «Селестиал санрайз». Я слышала, что бедняжка так расстроена, что едва поднимает голову от миски с водой.
— И где же теперь несчастная дама? Есть физические повреждения?
— Линия «Л», номера шестьдесят шесть и шестьдесят восемь. Лично мы, участники, думаем, что это связано с ее неплохими шансами на победу. Полагаем, что кто-то из владельцев ее соперников выжил из ума. Ты и сам знаешь, как далеко могут зайти разводчики.
Ее шоколадного цвета мордочка смотрела на меня очень серьезно.
— Действительно, — ответил я, спрыгивая с края стола на поверхность, которой так доверяют настоящие парни: холодный бетон.
Бирманская кошка была именно там, где и сказала сиа-мочка. К счастью, вокруг никого не было, и даже соседние клетки пустовали. Так что бедная малышка была теперь в полном моем распоряжении.
Не скажу, что я большой ценитель шикарных пород кошек, но никакого образования не потребовалось, чтобы понять одно: этому созданию не достает всего пары шерстинок до самой великолепной Кармы. Уверен, она была такой шесть тысяч волосков назад. Теперь куколка выглядит так, словно по ней проехалась газонокосилка — по позвоночнику и вокруг тонкой талии. Этот ирокез не сильно портил ее внешний вид, однако вогнал в сильнейшую депрессию. Несмотря на то, что я усиленно терся о ее клетку вперед-назад несколько секунд, она даже не приподняла свою понурую голову.
— Где все? — спросил я, наконец.
Она вздохнула и положила на передние лапки голову, довольно нелепую с двумя пушистыми рядами шерсти и лысой тропинкой по центру. Я постарался не смеяться, ведь прокол с внешностью разумеется, целая трагедия для этих участников шоу. На мой взгляд, бирманскую кошку просто неудачно подстригли.
— Не знаю, — в итоге ответила она. — Думаю, сейчас они как раз оценивают мою… мою… категорию, — последние слова она выплюнула.
— Кто это сделал?
— Не знаю, — повторила она. — Я мирно спала в своей надежной маленькой клетке, как вдруг кто-то вытащил меня. Сначала мне показалось, что это мамино мурлыканье. Такой был звук. Ну, ты знаешь, каким он может быть громким.
Я угрюмо кивнул. Мою дорогую маму вынудили оставить своего отпрыска и отправиться на прогулку на улицу, откуда она так и не вернулась. Мне не нравится вспоминать ранние годы своего детства, но все-таки иногда я вызываю в памяти времена, когда мамино мурлыканье означало безопасность.
— Наверное, мне дали… наркотики, — бирманская нахмурила свою светлую бровь, что было особенно заметно из-за существенного недостатка шерсти на теле. Думаю, она не хотела бы знать, что новая стрижка добавила ей возраста. А я не стремился оказаться тем, кто скажет ей об этом. — Я снова заснула, когда меня вернули на подушку. Больше ничего не знаю. А потом я услышала крик своей хозяйки.
