— О! Кто эта приятная молодая леди?
— Это секретарь адмирала Сандекера. Мисс Тиди Ройял, — ответила Керсти. — Могу я представить вам Оскара Рондхейма?
— Мисс Ройял. — Он слегка поклонился. — Я очарован вашими необыкновенными глазами.
Питт прижал салфетку к губам, чтобы заглушить усмешку.
Тиди начала хихикать, а Сандекер расхохотался так, что привлек внимание сидящих за соседними столиками. Питт не сводил глаз с Керсти. Он был заинтригован испуганным, почти паническим выражением, промелькнувшим на ее лице, прежде чем она смогла выдавить легкую улыбку и присоединиться к веселью присутствующих.
Рондхейм ничего не понял. Его глаза смотрели безучастно, выражая смущение, а губы угрожающе вытянулись в приступе ярости — не надо быть слишком проницательным, чтобы понять — этот человек не привык служить предметом для насмешек.
— Я сказал, что-то смешное? — спросил он.
— Похоже, что в этот вечер все говорят комплименты женщинам об их глазах, — ответил Питт.
Керсти объяснила Рондхейму о чем идет речь и торопливо представила Сандекера.
— Мне действительно очень приятно познакомиться с вами, адмирал. — Глаза Рондхейма вновь обрели свойственное им холодное выражение. — Ваша репутация моряка и океанографа хорошо известна среди людей морской профессии.
— Ваша репутация не менее хорошо известна среди людей морской профессии, мистер Рондхейм. — Адмирал пожал его руку и повернулся к Питту. — Майор Дирк Питт, директор специальных программ моей службы.
Рондхейм сделал небольшую паузу, с холодным профессионализмом оценивая стоявшего перед ним человека, прежде чем протянуть ему руку.
— Как поживаете? — Питт сцепил зубы: рука Рондхейма сжала его как клещи. Питт поборол желание выдернуть свою; напротив, он расслабил ее в мертвой хватке Рондхейма.
— Бог мой, мистер Рондхейм, вы очень сильный человек!
— Извините, майор. — Рондхейм вздрогнул и отдернул свою руку так, как будто по ней прошел ток. — Люди которые работают на меня, грубой породы, они требуют такого обращения. Когда я изредка покидаю палубу рыболовного судна, я забываю вести себя на земле как джентльмен.
— Что вы, мистер Рондхейм, вам незачем извиняться. Я восхищаюсь мужественными людьми. — Питт поднял руку и пошевелил пальцами. — Пока я могу держать в ней кисть, ей вреда не причинить.
— Вы увлекаетесь живописью, майор? — спросила Керсти.
— В основном пейзажной. Я люблю также писать живые цветы. В цветах есть что-то, что вдохновляет душу, не так ли?
Керсти с любопытством посмотрела на Питта.
— Я бы хотела взглянуть когда-нибудь на ваши работы.
— К сожалению, все мои полотна в Вашингтоне. Однако, пока я здесь, я был бы рад познакомить вас с моими впечатлениями от Исландии. Я хотел бы написать серию акварелей. Вы сможете повесить их в вашем офисе.
— Вы очень любезны, но я не смогу принять…
— Чепуха, — прервал ее Питт. — Ваше побережье прекрасно. Я только не знаю, смогу ли я ухватить контраст между морем и скалами в их естественном освещении.
Керсти вежливо улыбнулась.
— Если вы настаиваете. Но вы должны обещать принять от меня что-либо взамен.
— Только одно — судно. Писать побережье лучше всего с моря. Ничего необычного. Какой-нибудь маленький крейсер.
— Обратитесь к начальнику моего дока, майор. Он подберет для вас что-нибудь подходящее. — Она поколебалась минуту, когда Рондхейм положил ей руку на плечо и шею. — Наши судна пришвартованы на двенадцатом причале.
— Пойдем, дорогая, — мягко сказал Рондхейм, оскалив белоснежные зубы. — Сегодня вечером Макс читает свои новые стихи. Мы не должны опаздывать.
Его рука сжала ее.
— Я надеюсь, добрые люди простят нас.
— Конечно, конечно, — сказал Сандекер. — Это были чудесные два часа, мисс Фири. Спасибо, что составили нам компанию.
Прежде чем кто-либо успел произнести слово, Рондхейм взял Керсти под руку и вывел из зала. Как только они скрылись за дверью, Сандекер бросил салфетку на стол.
— Ну, Питт, не объяснишь ли теперь свои слова?
— Какие?
— «Я восхищаюсь мужественными людьми», — изобразил Сандекер.
Питт наклонился вперед, положив локти на стол. Его лицо было крайне серьезно.
— В некоторых ситуациях получаешь преимущество тогда, когда тебя недооценивают. Это одна из них.
— Рондхейм?
— Именно. Он и есть причина внезапного отказа Фири сотрудничать с Соединенными Штатами и НСГИ. Он не дурак. Как только он женится на Керсти, контроль над двумя мощнейшими частными корпорациями попадет в одни руки. Возможности будут огромны. Исландия вместе с ее правительством слишком мала, слишком зависима в своей экономике от будущего картеля Рондхейма — Фири, чтобы оказать хоть малейшее сопротивление любому хорошо финансируемому новому режиму. Затем, при правильной стратегии, и руках Рондхейма окажутся Фарерские острова и Гренландия — а это фактический контроль над Северной Атлантикой. После этого, можно только предполагать, в каком направлении будут простираться его амбиции.
Сандекер покачал головой.
— Твои рассуждения зашли слишком далеко. Керсти Фири никогда не осмелится выступить в одиночку на международной арене.
— У нее не будет выбора. В семье все пороки исходят от доминирующей личности.
— Женщина слепа в своей любви, это ты хочешь сказать?
— Нет, — ответил Питт. — Не похоже, чтобы она была сильно влюблена в него.
— Теперь ты уже эксперт по сердечным делам, — саркастически сказал Сандекер.
— Молчу, молчу. — Питт улыбнулся, — Но среди нас, к счастью, есть эксперт, обладающий внутренней естественной интуицией на эти вещи.
Он повернулся к Тиди.
— Какова твоя женская точка зрения?
Тиди кивнула.
— Она его боится.
Сандекер, размышляя, взглянул на нее.
— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что сказала, — твердо повторила Тиди. — Мисс Фири до смерти боится мистера Рондхейма. Вы не заметили, как он сжал ее шею? Я гарантирую, что всю следующую неделю она будет носить высокие воротники, пока не исчезнут синяки.
— Ты уверена, что не воображаешь и не преувеличиваешь?
Тиди покачала головой.
— Она еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть.
В глазах Сандекера появилась враждебность.
— Чертов сукин сын.
Он взглянул на Питта.
— Ты тоже заметил это?
— Да.
Ярость Сандекера возросла.
— Почему же ты не остановил его?
— Я не мог, — ответил Питт. — Тогда бы я вышел из роли. Рондхейм полагает, что я растяпа. Пусть он и дальше так думает.
— Хотелось бы надеяться, что у тебя есть хотя бы смутная идея, зачем все это нужно, — проворчал Сандекер. — Но я боюсь, ты загонишь себя в угол с этой дурацкой выдумкой, что ты — художник. Я же знаю, ты не можешь провести и прямой линии, «Естественное освещение» — кошмар!
— Я и не буду. Тиди окажет мне эту маленькую услугу. Я видел образцы ее работ. Они вполне приличны.
— Я увлекаюсь абстракциями, — вмешалась Тиди, — я никогда не писала реалистических морских пейзажей.
— Ничего, — ответил Питт. — Сделай абстрактный морской пейзаж. Нам ведь не надо производить впечатление на главного хранителя Лувра.
— Но у меня нет ничего с собой. Кроме того, послезавтра мы с адмиралом возвращаемся в Вашингтон.
— Ваш полет только что отложили. — Питт повернулся к Сандекеру. — Правда, адмирал?
Сандекер скрестил руки и помолчал с минуту.
— Исходя из того, что мы узнали за последние пять минут, видимо, будет лучше, если я отложу наше возвращение на несколько дней.
— Смена климата пойдет вам на пользу, — заметил Питт. — Вы даже сможете совершить рыболовную прогулку.
Сандекер посмотрел Питту в лицо.
— Подражание голубым, уроки рисования, рыболовная прогулка. Будь добр, объясни старику, что за подвижные мысли бродят у тебя в голове?
Питт поднял бокал с водой и залпом выпил его.
— Черный самолет, — спокойно ответил он. — Черный самолет, погребенный в водном саване пучины.
Глава 9
На двенадцатый причал они пришли около десяти часов утра. Высокий смуглый охранник пропустил их через шлагбаум. На Сандекере был надет старый мятый костюм и мягкая запачканная шляпа. В руке он держал удочку и сундучок с рыболовными принадлежностями. Тиди была в слаксах и блузке, завязанной узлом, поверх которой была надета теплая мужская ветровка. На одном ее плече висел мольберт, а на другом маленький рюкзачок, обе руки были глубоко засунуты в карманы ветровки. Однако охранник остановил свой взгляд на Питте, который вихляющей походкой замыкал шествие. Если Сандекер и Тиди были одеты для рыбалки, то Питт был похож скорее на гомосексуалиста. На нем были натянуты красные замшевые сапоги, парусиновые брюки, сшитые из разноцветных полос, которые трещали при каждом его шаге. Брюки поддерживал широкий гобеленовый ремень, а сверху был облегающий темно-красный свитер с желтым платком, завязанным на шее. Его глаза весело блестели из-под очков от Бена Франклина, а на голову была надета вязаная шапочка с кисточкой. Охранник в изумлении стоял, разинув рот.
