– То есть проклятые! – нерешительно произнесла графиня.- А как это можно узнать?
Привычные представления, казалось, боролись в душе преподобного господина Махока со здравым смыслом. На вопрос графини он смело ответил:
– Ближайшую ночь я проведу в замке.
– А если вы услышите подземное пение?
– Тогда я сам спущусь со святой водой в склеп и разгоню призраков.
Щеки графини разгорелись.
– Я пойду с вами.
– Нет, графиня. Со мной пойдете не вы, а ризничий.
– Ризничий! – вскричала графиня.- Мужчина! В мой замок войдет мужчина?
– Простите, я ведь тоже мужчина! – возразил священник.- Ризничий такое же духовное лицо, как и я. Он необходимый помощник при всех святых обрядах: несет передо мной фонарь, сосуд с освященной водой, кадило, крест. Он незаменим при всех литургиях.
С превеликим трудом графиня разрешила ризничему в виде исключения прийти вечером в замок, но находиться только внизу, на первом этаже. Господин священник тоже обещал остаться внизу, в оранжерее, ибо на ночь решетчатую дверь лестницы запирали.
Как и договорились, вечером его преподобие господин Махок пришел в замок в сопровождении ризничего, мужчины лет сорока, со стрижеными усами и красной физиономией.
Священник ужинал наверху, графиня на этот раз появилась за столом, но почти ничего не ела. И господин священник жаловался на отсутствие аппетита. Так же, как Эмеренция. Все это вещи немаловажные.
После ужина графиня тотчас же удалилась в свою опочивальню, а духовник спустился в оранжерею, где тем временем ризничий, сидя за бутылкой вина и жарким, старательно поддерживал огонь в железной печке.
Из челяди никто не был посвящен в то, что должно произойти. Графиня просила преподобного отца не тревожить невинные девичьи сердца рассказами о происходящих в подземелье оргиях. Девицы ее ни о чем не подозревали. Ни одна из них не слышала о ночных мессах в склепе, графиня никогда при них об этом не упоминала.
Итак, преподобный отец вместе с ризничим ожидал событий и коротал время за чтением старинной книги. Но оловянно тяжелые веки упорно смыкались в привычный час. Священник боялся, что, если он заснет, ему приснится сон, о котором рассказывала графиня и в который он все еще и верил и не верил.
Чтение обычно навевало сон на достопочтенного господина священника. Как бы пробуждало в нем охоту ко сну.
Поэтому он отложил книгу и пустился в разговоры с ризничим.
О чем ином может говорить в эти полные ожидания часы челядь, как не о привидениях: оборотнях, безголовом монахе, рождественских видениях со стула Люции {по суеверным преданиям, кто в день святой Люции – 13 декабря – начинает готовить «стул Люции» и в ночь под рождество встанет на него в дверях церкви, тот увидит всех ведьм и злых духов, проживающих в данной местности}, настоящем человеке-волке, ведьме Заре Марце, уйме денег, принесенных злым духом «танцующему кузнецу», и тому подобных исторических фактах, часть которых кто-то видел собственными глазами, а о других слыхал от самых верных людей.
– Глупости, вранье! – отвечал преподобный отец, но кое- что из услышанных от ризничего сказок, «tamenaliquid haeret» {что-то остается (лат)}, ему все же запомнилось.
Эх, закурить бы трубочку! Но в замке курить не полагается. Хозяйка даже сквозь стены дым чувствует, как дракон – человечий дух.
Ризничий, видя, что все его правдивые истории называют «враньем», решил больше ничего не говорить. А как только замолчал, сразу уснул, откинув голову на спинку стула и разинув рот. И спал так сладко, что преподобный отец ему позавидовал.
Но зависть его длилась недолго, ибо добрый человек принялся вовсю храпеть. Он выводил кошмарные рулады, от свиста до посапывания, и преподобный отец временами вынужден был увещевать его не храпеть так непристойно.
Наконец часы на башне замка пробили полночь. Тогда священник окончательно растолкал ризничего.
– Проснитесь, я привел вас не для того, чтобы вы тут спали.
Ризничий тер спросонья глаза, священник вынул табакерку, чтобы нюхнуть табачку и прогнать сон, но вскоре сонливость обоих мужчин как рукой сняло. Не успел смолкнуть дрожащий звон двенадцатого удара башенных часов, как раздались призрачные звуки подземной мессы.
В полуночной тиши ясно слышался голос священника, заученно монотонно тянувшего благочестивые фразы латинских молитв, потом грянул хор, временами доносились звуки музыки, похожей на органную, только более резкой, словно кто-то дудел в нос, подражая органу.
От этих искусительных звуков его преподобие господин Махок содрогнулся, по всему телу его побежали мурашки.
– Ах! Вы слышите? – обратился он к ризничему.
– Как не слыхать! Где-то идет служба.
– Здесь, под нами?
– В склепе.
– Что же это такое?
– Бесовская месса.
– Да восхвалят господа добрые души,- пролепетал его преподобие, три раза осенив себя крестным знамением.
– Видно, и злые души его восхваляют.
Доброе мнение ризничего о злых душах быстро было опровергнуто, ибо вслед за самым торжественным антифоном из склепа грянул дьявольский хорал: «Зайди ко мне, моя роза, зайди сюда, я один. Два цыгана играют на скрипке, только я пляшу один». Конец песни слился с адской какофонией звуков, визгливым смехом, гиканьем, женским визгом и мужским гоготом.
Если его преподобие дрожал уже при благочестивом соло, то, когда вступил богомерзкий хор, он и вовсе чуть не лишился чувств от страха. Руки-ноги у него онемели, на лбу выступил холодный пот.
– Это дело рук самого сатаны! Именно так говорила ему графиня.
– Михай! – сказал он, лязгая зубами.- Вы слышите, Михай?
– Как не слыхать? Разве я глухой? Там, внизу, злые духи шабаш справляют.
Тут раздался звон колокольчика, шум стих, и голос продолжил мессу.
– Что делать? – спросил господин Махок.
– Что делать? Спуститься в склеп и изгнать злых духов.
– Как? Одним?
– Почему одним? – хорохорясь, сказал Михай.- Пойдем с именем отца небесного на устах. И потом, нас двое. Будь я священником да будь на мне епитрахиль, а на голове четырехугольный берет, я и один бы спустился туда со святой водой, крикнул: «Apage satanas!» {изыди, сатана (греч.)} – и изгнал все адское отродье.
Его преподобие устыдился, что у ризничего храбрости и веры, необходимой для борьбы с нечистой силой, оказалось больше, чем у него.
– Да ведь я бы с радостью пошел, только вот подагра в ноги вступила, колени согнуть не могу.
– Сраму не оберешься, ежели мы, услыхав, как галдит нечистая сила, спуститься к ней не посмеем.
– А если меня ноги не держат?
– Вот что я скажу. Садитесь-ка, преподобный отец, мне на плечи, возьмите в руки святые дары, а я понесу фонарь.
От этого предложения уклониться было нельзя. Священник вручил душу богу, взял себя в руки и решил сразиться с адскими силами святым оружием веры.
– А не разбудить ли нам еще кого-нибудь? Весь дом поднять и двинуться крестным ходом на врага!
– Да ведь в доме одни робкие девицы, им хоть целый замок посули, носа из-под одеяла не высунут, как услышат, что тут привидения бродят. А мужчины сюда войти не могут, потому как все двери на запорах.
Пришлось господину Махоку отважиться и идти на тяжкую битву с одним помощником.
– Ну, пошли!
Михай присел на корточки перед священником и поднял на плечи драгоценный груз.
– Вы только не уроните меня! – предостерег господин духовник, сидя на нем, как Анхиз на Энее.
– Не извольте беспокоиться. У меня спина не переломится.
Михай взял в руки фонарь, подал попу дароносицу и отправился в путь.
В коридоре было еще холоднее, чем в оранжерее. Маленький тусклый фонарь в руке Михая отбрасывал короткий луч на стены, вдоль которых они проходили и на которых с обеих сторон в больших почерневших рамах появлялись и исчезали старинные портреты витязей в латах: то были героические бондаварские предводители – витязи и младшие военачальники, водившие во времена оны войска против турок, венецианцев и куруцев. Они, казалось, призывали духовных воинов: «Вперед, вперед, там внизу вы найдете нас всех за спинками стульев наших господ!»
В середине коридора был спуск в подземелье замка. Он закрывался железной дверью. Его преподобие лишь тогда вспомнил, что у двери есть ключ, а его-то он забыл в оранжерее. Пришлось ему скакать верхом на ризничем обратно. У входа в оранжерею Михай рискнул заметить, что некий твердый предмет больно бьет его по ребрам, а вдруг это и есть упомянутый ключ, который преподобный отец положил в карман сутаны? Господин Махок сунул руку в карман и на самом деле обнаружил там ключ. Итак, им пришлось в третий раз пройти сквозь грозный строй портретов древних витязей до сводчатого входа на лестницу.
Ключ со скрипом повернулся в замке, в нос вошедшим тотчас ударил тяжелый затхлый запах, какой обычно бывает в редко проветриваемых подземельях.
– Дверь оставим открытой,- сказал священник, подумав о том, не придется ли им возвращаться ускоренным темпом.
