Конечно, это было мальчишеством с любой точки зрения, но нужно принять во внимание деятельную натуру бывшего десантника и жгучую обиду на безразличие к его незаурядной фигуре со стороны тех, на встречу с кем он летел, рискуя жизнью.
Открыть окна с броневыми стеклами (это было видно по преломлению света внутри толстенных прозрачных листов) казалось делом проблематичным, не говоря уж о том, чтобы незаметно выдавить одно из них: тут наверняка и у быка силенок не хватило бы. Входная дверь… Дверь тоже в целом соответствовала своей цели. Металла под слоем натурального шпона, конечно, заметно не было, но судя по отдаче в кулаке, которым пленник несколько раз стукнул в филенку, внутри помещался не декоративный двух-трехмиллиметровый лист, как в дверях, которым большинство горожан доверяют сохранность своего жилища, а нечто более солидное. Можно предположить, что выдерживающее прямое попадание чего-нибудь вроде гранаты из подствольника.
Бежецкий присел возле двери на корточки и заглянул в замочную скважину, естественно не надеясь сквозь нее что-нибудь разглядеть – ключ, как он успел заметить, когда его выводили на прогулку, мало чего общего имел с обычным. Он даже о своем отсутствующем напрочь таланте домушника не пожалел – тут вряд ли справился бы даже матерый медвежатник с полным набором отмычек.
«Стоп! – вдруг осенило его. – А почему это дверь на обычный, пусть даже такой хитрый, замок запирают?.. Здесь что – прошлый век еще в разгаре?»
Он еще раз предельно внимательно изучил замок и удостоверился, что тот установлен совсем недавно. Даже крохотные частички металла сохранились внутри глубоких крестовых шлицов на головках шурупов, которыми крепилась сверкающая латунная окантовка замочной скважины. Видимо, отверткой неведомый слесарь орудовал буквально несколько дней назад. А вот дверная ручка такой новизной не блистала – тусклая пленка патины свидетельствовала об этом бесспорно.
«Как же она раньше открывалась?..»
Поиски вскоре увенчались успехом: рядом с дверью, под совершенно некстати тут висевшей картинкой в рамочке, обнаружились следы снятого также совсем недавно некого устройства. Надо думать – не электрического счетчика. И Александр, задумчиво обводя пальцем контуры невыгоревшей «бабочки» на обоях, почти был уверен, что буквально месяц назад видел нечто подобное. И по форме и по расположению – на уровне лица человека среднего роста…
«Ха! – едва удержался он, чтобы не хлопнуть себя по лбу. – Сканер!»
Еще бы не видел: такими оснащались все входы-выходы в каждом правительственном учреждении даже со средней степенью допуска, а уж в епархии Корпуса – подавно. Но почему же здесь это чудо техники двадцать первого века снято?
Бежецкий аккуратно повесил картинку (миниатюрную репродукцию известного саврасовского пейзажа) на место и завалился в кресло, покусывая заусенец возле ногтя, появившийся после исследования замка. Все же здешний слесарь аккуратистом не был, ох не был…
Минут через десять затворник потянулся всем телом, взглянул на стенные часы и снял трубку телефона, ни с одним номером, кроме нескольких двузначных, принадлежащих местной обслуге, понятное дело, не соединявший:
– Алло! Погодка-то за окном какая, а! Погулять бы мне чуток…
* * *
Погода действительно оказалась замечательной. Но особую прелесть ей доставляло чувство свободы, переполнявшее теперь упруго шагавшего по чистенькому тротуару человека. Пусть эта свобода и недолговечна, но она от этого не перестает быть свободой.
Логика не подвела Александра и на этот раз. Калитка «санатория» распахнулась без проблем, стоило лишь приложить к черной матовой поверхности сканера ладони и взглянуть в окуляры, мигнувшие в зрачки мягкой зеленой вспышкой. Как и предполагалось, тюремщики не стали осложнять жизнь своего начальника – генерала Бежецкого – внося изменения во всю систему допуска, а из экономии ограничились лишь снятием сканера с «апартаментов» его двойника. Ведь «ключ»-то отобрать у него было невозможно – разве что хирургическим путем…
Увы, надежды на живых тюремщиков тоже не оправдались: один, костюм которого оказался точь-в-точь по плечу бывшему заключенному, сейчас «отдыхал» в обширной ванне, в одних трусах, спутанный по рукам и ногам разорванной на полосы простыней, а второй… Он, конечно, знал о хитрой точке чуть ниже уха, действующей значительно лучше любого патентованного снотворного, но не ожидал подобного коварства от своего «патрона». Он и представить себе не мог, что это не генерал, а пленник, внезапно решившийся на побег, только что приветливо поздоровался с ним. Александру очень хотелось, чтобы ребята не таили на него зла – он ведь позаботился об их удобстве как мог: одному теплую водичку пустил, чтобы не замерз, а второго уложил в мягкое кресло и прикрыл пледом.
Куда направить свои стопы, вырвавшийся на волю «заключенный» не задумывался: во-первых, вряд ли его бегство долго останется тайной, а во-вторых… Он ведь просто хотел напомнить о своем существовании хозяевам, а вовсе не перебираться на нелегальное положение, словно и впрямь какой-то шпион. Так, погулять по городу, до сих пор не очень знакомому (а уж этот-то – точно незнаком), подышать воздухом, а к вечеру – вернуться обратно, чтобы доказать близнецу и всем остальным, что он – совсем не тот, за кого его по-прежнему, похоже, принимают…
– Добрый день, – оторвал его от обдумывания планов чей-то голос. – Господин Бежецкий, если не ошибаюсь.
– Да? – с некоторым недоумением обернулся Александр.
Он успел только начать думать о неожиданно оперативной реакции охраны, как на него свалилась непроглядная темнота…
10
– Не дело это – номер погибшего самолета другому давать, – ворчал техник Кузьмин, малюя на свежевыкрашенном фюзеляже «Сапсана» вторую белую «тройку». – Ей-ей не к добру…
– Да знамо дело, – поручик техслужбы Ивицкий стоял рядом, критически оглядывая проделанную работу. – Только нас-то с тобой кто спрашивает?
Он тоже был недоволен. И не столько тем, что, вопреки всем летным суевериям, номер разбившегося в прошлом году истребителя ротмистра Еремеева был дан только что прибывшей в полк новенькой машине… Просто, как всегда в таких случаях бывает, случился форс-мажор, галоп, аллюр три креста. Словно нельзя было не торопясь, за недельку, а то и за две… Нет, нескольким техникам, облачившимся в химкостюмы и противогазы (что вы хотели – не акварельные краски, чай!), пришлось в спешно освобожденном от всего горючего и взрывчатого ангаре, с нарушением всех норм технологии, между прочим, смывать с дюралевого борта «Дэ двести пятнадцатого» специальный лак, который наносится в заводских условиях. А потом, с массой ухищнений, кустарным способом восстанавливать. А все потому, что совсем недавно намалеванный номер уже успел срастись с тончайшей полимерной пленкой в единое целое и переписать его, не повредив основание, было просто немыслимо.
– Что хоть за причина-то? – Техник, высунув от усердия язык, довел линию до конца и ловко смахнул капли, норовящие стечь на камуфлированный борт, куском поролона. – Ни в жисть не поверю, что пан полковник просто так решил с судьбой в орлянку поиграться. Он ведь тоже летун, куда иному – от Бога. И в приметы не меньше других верит.
«Паном полковником» подчиненные за глаза называли полковника Гжарбиньского. Ну а то, что пилот он действительно от Бога, в полку знали все, и старик Кузьмин здесь не погрешил против истины ни на йоту. Что сказать: любили летчики и техники своего «пламенного поляка».
– Причина? – Поручик воровато оглянулся, словно в огромном пустом ангаре кто-то мог его подслушать. – А причина все та же. Помнишь ту «птичку», что с того света вывалилась? – Палец офицера ткнул в гофрированный потолок. – Ну, пилот там еще катапультироваться успел, но все равно чуть не в лепешку разбился…
– И что? – Техник положил на полиэтиленовый лоскут кисточку и взялся за краскопульт, вымазанный белым.
– Так ребята, которые в тот день патрулировали, болтают, будто «Сапсан» тот еремеевский был…
– Да ну? – ахнул Кузьмин. – Слыхал я, что по ту строну страсти всякие творятся, но чтобы так… А за штурвалом-то случайно не сам покойник сидел?
– Сам, не сам – бог его знает. Сам ведь понимаешь: нашим даже подойти к месту приземления того парашютиста не дали. Оцепили все вокруг, вертолет туда подали и фьюить!.. Секретность, мать ее!
– А вдруг действительно он!
– Действительно – недействительно… Крась знай.
Минут десять в ангаре стояла тишина, только шипел время от времени краскопульт, аккуратно покрывая снежно-белой эмалью буро-зеленый борт внутри контура «тройки». Наконец словоохотливый поручик не выдержал. Да и какие могут быть секреты между двумя старыми приятелями и ровесниками, пусть даже и в разных чинах.
– Знаешь, что я думаю?
