— Слушай, Цыпа... Ты поосторожней... — начал он, тряся головой.
Но Джонни его перебил.
— Я бы на твоем месте выкачал из Колвилла все что можно, — сказал он. — Давай торопись, а то потом поздно будет.
И, так и не взглянув на Нева, пошел к двери, чувствуя, как его провожают глазами.
Стоя на углу, прислушиваясь к агрессивному вою несущихся справа машин, он глянул налево и увидел, что возле бакалеи стоит белый фургон, тот самый, который он заметил, когда танцевал у ворот своей старой школы.
Джонни уже понял, что вернется к Софи, только на этот раз его возвращение не будет неопределенным, случайным, скорее похожим на неудавшийся уход. Он сделает это осознанно, продуманно — и на этот раз не уйдет, пока все как-то не наладит. Он искал Бонни, но взамен нашел Софи и за последние два дня почему-то — вопреки собственному желанию и воле — принял на себя ответственность за нее. И пока ответственность на нем, он не может взять и просто уйти, оставив Софи копошиться в собственной грязи, не может допустить, чтобы она стала жертвой тех самых бандитов, которые когда-то издевались над ним. Нет, он должен найти доказательства, что кто-то пользуется ее слабостью, тогда он обратится к властям, чтобы ее взяли под защиту. Джонни вынул бумажник и со вздохом пересчитал деньги. Наконец решительно перешел улицу, зашел на почту и позвонил матери. Телефон звонил, звонил... Никто не отвечал.
Подумав, он раскрыл телефонную книгу на "желтых страницах" и принялся искать название учреждения, которое консультировало ухаживающих за стариками. Но "Старики", верно, показались составителям слишком грубым и бестактным словом, чтобы вынести его в заглавие рубрики. Он постарался припомнить какое-нибудь другое слово — посмотрел "Пожилые", но ничего не нашел. Может, посмотреть Гериатрическое отделение? Нет, после Геологического и Геофизического обществ сразу шло Германское посольство. По размышлении он открыл основную часть телефонной книги и нашел-таки рубрику "Пенсионеры". Однако там просто отсылали к названиям специальных учреждений, а телефонов не давали. "Может, попробовать больницу, — подумал Джонни, — или Красный Крест". Но тут кто-то забарабанил в стеклянную дверь, устав смотреть, как он стоит в телефонной будке и не звонит, а только листает телефонную книгу. Джонни вышел из будки, и в голове у него тут же зазвучали варианты на тему "старые"; "древние", "устарелые", "доисторические", "конченые", "бесперспективные", "отработанные", "беспамятные"... "Беспонятные", — прозвенел вдруг в его памяти голос Бонни, который все еще помогал ему.
Джонни снял еще денег со счета и поспешил в торговый центр, где купил себе трусы, гребешок, крем для бритья и бритву. Кто знает, может, в недалеком будущем понадобится выглядеть пристойно. Сунув сверток под мышку и рассовав все остальное по карманам, он зашагал назад, к дому Софи. Однако теперь он никак не мог избавиться от мысли, что за ним тайком откуда-то следит Нев. Белый фургон все еще стоял у обочины, но сам Нев мог прятаться где угодно. Он ведь гоняет по всему городу и знает все укромные места. Может, уже пронюхал, где сейчас живет Джонни. Если так, то он быстро вычислит, что Джонни признал транзистор; а если нет, то Джонни не хотелось бы, чтобы Нев его засек. Словно зверь, маскирующий тропу к своей норе, чтобы уходить и приходить незамеченным, Джонни двинулся в обход железнодорожного полотна, а потом узкими темными переулками незаметно вышел к дому Софи.
Наконец, оказавшись перед зеленой дверью с ключом в руках, он осторожно поглядел сначала направо, потом налево. Выбраться из лабиринта, в который он попал, можно только через эту дверь. Воспоминания переполняли его, и, чтобы найти путь к себе, ему предстояло пройти пустыней памяти и избавиться хотя бы от части бремени, под которым он сгибался. Джонни презрительно усмехнулся над собственными размышлениями.
— Тоже мне приключение, — буркнул он, отпирая дверь и входя.
Третья попытка уйти увела его дальше, чем предыдущие, но все дороги в конце концов вели к дому Софи, который ни за что не хотел его отпустить.
Глава одиннадцатая
И снова он поднялся по лестнице. Площадка была все той же, зато кошки переменились: встречали его возвращение такими же улыбками, с какими наблюдали за его уходом.
— Ну вот наконец и ты, — недовольно приветствовала его Софи. — Что-то ты поздно, а?
Джонни сел на диван. Кошки уже так привыкли к нему, что едва двинулись с места. Одна из них, черная в белых пятнах, перевернулась на спину доверчиво открыв мягкий белый живот. Джонни послушно почесал его, а кошка сладострастно засучила лапами, выпустив острые, как финки, когти. Через минуту еще одна кошка попробовала устроиться у него на колене.
— Ты сиди, не вставай, — вскричала Софи, — а я тебе быстренько что-нибудь приготовлю. И глазом не успеешь моргнуть. Чашка чаю никогда не помешает.
— Чай и какую-нибудь из этих штук, — отвечал Джонни на языке ее дома, хотя от лимонада и пива он уже отяжелел. Но чай займет ее на какое-то время.
Софи исчезла, а Джонни остался сидеть, поглаживая кошку и хмурясь. Однако понемногу лицо его, хотя он и не отдавал себе в этом отчета, прояснилось. На нем появилась печальная улыбка; он тряхнул головой. Меж тем Софи что-то бормотала и вздыхала на кухне, то открывая, то снова закрывая дверцы шкафов.
— Так что ты мне посоветуешь? — спросил он кошку. Та в ответ замурлыкала. — Правда? Ты так думаешь? — Джонни поглядел на нее с удивлением. — Ты серьезно? — Кошка усердно мурлыкала. — А как насчет Нева? Aгa! Тут ты ничего сказать не можешь, правда? — Кошка, почувствовав, что от нее чего-то ждут, поддела головой его руку. — Я сам на него нарвался. — Джонни вздохнул. — Сейчас мне кажется, что я из этой истории никогда не выскочу, разве что меня вынесут вперед ногами.
Немного спустя Джонни отодвинул кошку от себя. Надо действовать по порядку, и если хочешь иметь чистую рубашку на завтра, придется выстирать ту, что на тебе. Спустившись в подвал, он намочил рубашку, намылил, выполоскал и положил в ведро. "Если повесить ее в мокром виде, — подумал он, — может, удастся обойтись без глажки". Пятна крови на груди не отошли, но побледнели. Потом он почистил блейзер мокрой губкой, поднялся наверх и вывесил рубашку на балкон.
— Это не очень-то красиво, — заявила Софи, недовольно косясь на его обнаженные плечи и грудь.
— А многие считают, что я совсем недурен.
— Возможно, так оно и есть. Только одежды на тебе слишком мало, — сказала она сурово.
Джонни расхохотался.
— Хорошо, я надену шляпу, — уступил он.
Так он и сделал. Заломив шляпу набок, он подошел к секретеру и остановился, отрешенно глядя на ящички и отделения. Может, в этих тайниках, под туалетной бумагой и банановой кожурой, найдутся нужные соответствующим учреждениям сведения об Эрроле и Софи, о доме и арендной плате. В одном из ящичков лежал захватанный гребень. В другом — жестянка с засохшим кошачьим кормом. В третьем — два карандаша и кусок мыла. Словно в сундуке фокусника. Одни вещи исчезали, другие — возникали. Он отворил дверцу секретера — а ну как перед ним откроются сейчас звезды, планеты, квадратик бескрайнего ночного неба, но отделеньице было набито бумагами. Джонни пододвинул стул, уселся перед секретером и принялся вынимать из него бумаги, заглядывая то в одну, то в другую. Тут было над чем поломать голову, хотя кое-что не вызывало никаких вопросов. В удостоверении, выданном отделом социального обеспечения двадцать лет назад, говорилось, что Софи с тех самых пор, то есть с шестидесяти пяти лет, получает пенсию по старости и имеет право посещать кино, а также покупать билеты на автобус и самолет за половинную стоимость (кроме часов пик).
Потом нашелся сложенный пополам документ, напечатанный на плотной бумаге. Это оказалось свидетельство о браке, выданное здесь, в городе, более пятидесяти лет назад. София Элизабет Картер и Эррол Мэтью Вест вступили в брак в городской мэрии. В момент заключения брака невесте было 36 лет. Девичье имя матери — Роз Эдит Бэббит. Джонни как зачарованный уставился на документ — ведь он знаменовал собой начало новой жизни не только для Софи и Эррола в 1936 году, но и для Джонатана Маккинли Дарта, ставшего спустя пятьдесят лет почетным членом семейства Бэббит.
— Нет ничего стыдного в том, что ты Бэббит, — произнес он вслух. Софи, вошедшая в комнату с чайником в руках, обернулась на его голос.
— Знаешь, они не принадлежали... как бы это сказать... они не принадлежали к тому же классу, что Картеры, — сказала она бесстрастно, — но это были добрые, трудолюбивые люди, все, кроме дядюшки Брайена, конечно, но он исключение. Я очень любила твою мать.
— И меня, — сказал Джонни. Софи захихикала.
— Ну, знаешь, Софи! — удивленно улыбнулся он. — Иногда я начинаю за тебя беспокоиться.
