А вот квартал современных многоэтажных домов в городе Ниигата надолго остался памятником землетрясения, свидетелем которого мне довелось быть. Многоэтажные корпуса не обрушились, нет – их железобетонный каркас оказался достаточно прочным. Как деревья, с корнем вырванные бурей, они завалились набок вместе с фундаментами. Я видел людей, которые ходили по стенам этих домов и, словно из трюмов, вынимали из окон свою домашнюю утварь.
На особенностях японского дома заметно сказалась натура его обитателей. Раздвижные стены отражают стремление быть ближе к природе, не отгораживаться от нее. Первородная красота некрашеного дерева, рисовой бумаги, соломенных матов, а также сама сезонность этих материалов (сёдзи полагается заново оклеивать каждый год, а татами менять раз в два года) также напоминают о близости к природе.
Не только домашний быт, но и прикладное искусство японцев связано с татами. Все внутреннее убранство японского жилища складывалось так, чтобы соответствовать цвету и фактуре этих соломенных матов. Именно жизнь на татами привела к миниатюризации изобразительного искусства, так как японец привык любоваться картиной или вазой, сидя на полу.
Европейская мебель со своими башенными формами нарушила этот привычный эстетический горизонт. Взять хотя бы стул. Случайно ли, что японцы в свое время не включили его в число своих заимствований из Китая? Лишь тысячу лет спустя они приняли его вместе с волной европейской цивилизации, да и то не как домашнюю мебель, а как оборудование для школьных классов и контор. Даже правители Японии издревле предпочитали обходиться без тронов, восседая на подушках, положенных на те же татами.
Японцы считают, что особенности их домашнего быта унаследованы от далеких предков из стран южных морей. Они подчеркивают, что японский дом сохранил до наших дней стремление древнего островитянина жить на полу – вернее, на раскрытом помосте, защищенном лишь сверху.
Японский дом рассчитан на лето. Его внутренние помещения действительно хорошо вентилируются во время влажной жары. Однако достоинство традиционного японского жилища обращается в свою противоположность, когда его столь же отчаянно продувает зимой. А холода здесь дают о себе знать от ноября до марта.
Казалось бы, Японские острова, которые лежат на широтах Средиземноморья, да к тому же омываются теплым течением, должны иметь даже более мягкий климат, чем Южная Испания или Марокко. Причина относительно суровой зимы – господствующие здесь ветры с Азиатского материка, которые приносят холодный воздух Сибири. Эти метели засыпают побережье, обращенное к Японскому морю, глубокими снегами.
Горные хребты защищают противоположное, тихоокеанское побережье от снегопадов, однако и там погода зимой ветреная. Поэтому крестьянские усадьбы чаще всего стоят в Японии спиной к ветру и лицом к солнцу; вдоль всей южной стороны сельского дома тянется узкий деревянный помост, на котором в солнечные зимние дни обогреваются старые и малые.
По вечерам или в пасмурную погоду единственной заменой такому солнечному обогреву еще недавно была лишь хибати – керамическая корчага с горстью тлеющею древесного угля, которую иностранцы метко прозвали «призраком очага». Возле этого гибрида пепельницы и печки в лучшем случае можно погреть руки.
Если ту же самую корчагу с древесным углем накрыть сеткой и поставить под низенький столик, на который потом кладется ватное одеяло, то это уже будет другая традиционная отопительная система, именуемая котацу. Члены семьи сидят вокруг котацу за ужином или вечерней беседой, держа ноги под одеялом. После войны в японский быт вошли электрические котацу, где тлеющий уголь заменен инфракрасной лампой.
Японцы словно бы смирились с тем, что зимой в доме всегда холодно. Они довольствуются тем, чтобы согреть себе руки или ноги, не помышляя отопить само помещение. Можно сказать, что в традиции японского жилища нет отопления, а есть обогревание.
Лишь своей кожей почувствовав в японском доме, чем оборачивается его близость к природе в зимние дни, по-настоящему осознаешь значение японской бани – фуро: это главный вид самоотопления. В повседневной жизни каждого японца независимо от его положения и достатка нет большей радости, чем нежиться в глубоком деревянном чане, наполненном немыслимо горячей водой. Зимой это единственная возможность по-настоящему согреться.
Залезать в фуро нужно, предварительно вымывшись из шайки, как в русской бане, и тщательно сполоснувшись. Лишь после этого японцы погружаются по шею в горячую воду, подтягивают колени к подбородку и блаженствуют в этой позе как можно дольше, распаривая тело до малиновой красноты. Зимой после такой бани целый вечер не чувствуешь сквозняка, от которого колышется даже картина на стене. Летом она приносит облегчение от изнурительной влажной жары.
Японец привык нежиться в фуро если не ежедневно, то, во всяком случае, через день. Напасти столько горячей воды на каждого человека было бы недоступной роскошью для большинства семей. Отсюда и обычай мыться из шайки, чтобы чан оставался чистым для всей семьи. В деревнях соседки топят фуро по очереди, чтобы сэкономить на дровах и воде. По той же причине сохранились общественные бани. Они традиционно служат местом общения соседей. Обменявшись новостями и набравшись тепла, все расходятся по своим нетопленым жилищам.
Я смотрю направо и налево. И я вижу удивительнейшее, до сих пор не знаемое мною. Я вижу, как японцы освободились от вещей, освободились от зависимости перед вещью. Народ создал свою архитектуру, которая определена бытом неостывшей земли; грибообразные дома без единого гвоздя и с бамбуковыми стенами, когда японский домик строится в два дня, и в японском домике нет ни одной лишней вещи, вообще нет вещей в европейском понятии «вещь»: ни стула, ни шкафа, ни кровати – одно хибати, Будда, пара какэмоно; весь свой скарб японец может снести на плечах.
Борис Пильняк (Россия). Корни японского солнца. 1927
Позади сёдзи, которые даже сегодня неохотно раздвигаются, чтобы допустить туда иностранца, лежит одна из святынь подлинно японской жизни. Там мы оказываемся в самобытнейшем окружении, которое состоит не только из струганого дерева, соломенных матов и бумажных перегородок, но и включает вдобавок некое невидимое сочетание из привычек, чувств и мыслей.
Робер Гийен (Франция). Япония. 1961
Путешественники из-за рубежа не перестают отмечать, что, если двигаться из верхов в низы общества, различия в образе жизни японцев куда меньше, чем ожидаешь. Подобно тому как есть некий общий знаменатель японского художественного вкуса, существует и общий знаменатель стандартов жизни. Японский дом налагает нечто общее на всех, кто в нем живет. Отсюда относительно небольшая разница между жилищами богатых, бедных и тех, кто находится посредине, – особенно в сравнении с разительно классовым характером американского дома.
