– Пока думаю,– лениво отозвался я, но соврал.
Думал я сейчас вовсе не о службе, а о том, как тесен мир. Ну ладно, встреча со Световидом понятна – человек приставлен или сам себя приставил к камню, близ которого я вынырнул в этом мире. Светозара, или бабка Мария, – тоже объяснимо. Пришла в Бирючи замаливать прошлые грехи и творить добро, а когда Стефан Баторий спалил село, переселилась в эту деревеньку, чтоб недалеко от все того же камня.
Но вот встреча с сыном того самого еврейского купца Ицхака – это уже из разряда маловероятного. Впрочем, если призадуматься, то и тут можно найти логику – сын пошел по стопам отца, торгует с Русью, а Патрикей повел именно к нему, поскольку знал, что купец не только непременно залюбуется часами и захочет их приобрести, но и имеет возможность это сделать: к своим двадцати пяти – двадцати шести годам Барух ворочал тысячами.
Неудивительно и то, что его отец сохранил воспоминания о диковинном человеке, умевшем предвидеть будущее и благодаря своему дару заработавшем вместе с купцом кругленькую сумму в энное количество тысяч рублей. К тому же я сам подал ему мысль о возможном родстве с тем самым Константином Юрьевичем – во-первых, отчество, во-вторых, скудная одежда, имеются в виду джинсы, а в-третьих, говор и философские рассуждения. После них Барух и поинтересовался, оставшись наедине со мной, уж не с сыном ли князя Монтекки он говорит.
Пришлось «расколоться», обыграв смущение и испуг со всевозможной тщательностью, и «успокоиться», только услышав в ответ про отца Баруха, Ицхака бен Иосифа, который был давним приятелем моего отца.
– А кроме того, мой батюшка поручил мне, если вдруг я когда-нибудь случайно натолкнусь на след князя Константина Юрьевича, сделать все, чтобы отыскать его самого. Думается, что сын непременно должен знать о местопребывании своего отца.– И Барух вопрошающе уставился на меня.
– Я бы охотно рассказал князю Константину Юрьевичу о чудесной встрече с сыном его закадычного приятеля,– старательно подбирая слова, ответил я,– однако, увы, но его нет в этом мире.– И мысленно порадовался, что не солгал ни единым словом.
– Жаль,– искренне посетовал Барух.– По такому случаю мой достойный отец непременно прибыл бы во Псков или даже в Москву самолично, хотя последние несколько лет и жалуется на недомогания.
Я в ответ лишь развел руками. Мол, что поделаешь.
– Но я надеюсь, что ты расскажешь мне о том, как он умудрился спастись и выжить, равно как и о том, почему он не сумел приехать в Москву. Отец все приготовил для вывоза жениха с невестой и весьма сожалел, что он так и не добрался до его дома, двери которого всегда были и будут распахнуты перед таким дорогим гостем.– И снова выжидающе уставился на меня, но так как я молчал, он продолжил.
Мол, потом до его отца дошел слух, что княж Константин Юрьевич погиб, но почтенный Ицхак бен Иосиф почему-то не поверил, тем более что тела так и не сыскали. Каким же чудесным образом моему батюшке удалось спастись?
Стало понятно, что без вранья не обойтись. Однако, чтобы успокоить свою совесть – как-то не хотелось врать сыну друга дяди, я мысленно пояснял, что да как:
– Благодаря перстню, о коем ты, наверное, тоже слыхал от своего отца,– Барух быстро-быстро закивал, жадно ловя каждое слово,– он сумел выбраться и бежать (во времени). Понимая, что спокойной жизни на Руси ему теперь не будет, а искать его станут в первую очередь на дорогах, что ведут в Литву, княж Константин Юрьевич не захотел подвергать опасности своего старинного друга и потому устремился в противоположную сторону (за Урал). Он бежал очень долго (четыреста лет), пока не добрался до неведомой страны, где люди жили вольно и на свободе. Там ему и княжне Долгорукой было хорошо, но отец никогда не забывал Руси (иначе не стал бы тратить кучу денег на извлечение камня из глуби болота), да и вообще – такое не забудешь, даже если захочешь. Он даже меня, который никогда здесь не был и не собирался, сумел заразить этой любовью (хотя всего на год). Вот потому-то я и устремился сюда (абсолютно того не желая), едва батюшка Константин Юрьевич...– Тут пришлось замолчать, с вселенской скорбью на лице закатить глаза к потолку, и думай что хочешь, дорогой Барух.– Но добрые люди помогли добраться (отшлепать бы этого непоседу Мишку, чтоб знал, где можно, а где нельзя гоняться за стрекозами).
– Но я вопрошал о княж Константине еще и потому,– уточнил Барух,– чтобы узнать, кому отдать те деньги, которые он оставил моему отцу.
Я чуть не присвистнул от удивления.
Ничего себе. Уникальный случай – иначе не скажешь. Обычно это у кредиторов более хорошая память, нежели у должников – если первые хранят долги в памяти, то последние их там хоронят. Тут же все получалось наоборот.
Я напряг память. Вообще-то дядя Костя что-то такое вроде бы рассказывал, но какую именно сумму он оставил купцу Ицхаку перед своим предполагаемым побегом – это вопрос.
– Батюшка предупреждал меня о том, но заповедал, чтобы я, если судьба сведет меня с почтенным купцом, даже не помышлял напоминать о деньгах.
Стоп! Как это не напоминать?! Сдурел, что ли, чертов голодранец?! На себя наплевать, тогда о людях подумай – ведь к весне ноги протянут! Да и вообще... Разжиться деньжатами сейчас ой как не помешало бы.
И я тут же торопливо продолжил:
– Но в случае, если многоуважаемый Ицхак бен Иосиф сам напомнит об оставленном у него серебре и захочет его вернуть, тогда взять можно.
Да, так будет гораздо лучше. И стесняться тут нечего. Не помню точно, но с десяток тысяч на этих аферах с займом денег Ицхак бен Иосиф заработал железно, а без дяди Кости он их ни за что бы не провернул. Получается, с учетом того что ближайший его родственник ныне только я один, деньги причитаются мне. И точка! А уж отец он мне или дядя – не суть важно. Хотя да, остаются еще пращуры нашей семьи Россошанских, которые прапрапра... но мне они неведомы, так что думать о них смысла нет.
– Он хочет,– кивнул Барух,– он очень хочет. И не только вернуть долг, но и резу, ведь деньги, будь они в руках твоего отца, могли бы сделать еще деньги, хотя,– купец иронично кашлянул в кулак, скрывая усмешку,– судя по тому, что рассказывал мой отец о своем старинном друге, навряд ли за все эти годы он сумел бы нажить хоть десять денег на каждый рубль.
Я слегка оскорбился и даже решил было вступиться, но потом быстро остыл – бизнесмен из дяди Кости и впрямь аховый. Впрочем, если для пользы дела, то можно и слегка обидеться...
– Однако он не только нажил здесь не одну тысячу рублей, но изрядно помог твоему отцу, который заработал еще больше тоже благодаря княж Константину.– И с удовольствием увидел, как улыбка на лице Баруха сменила тональность и из ироничной превратилась в растерянную.
«Ага! – возрадовался я.– Получил фашист гранату? Будешь в следующий раз знать, как хаять моего замечательного дядьку, пускай он даже того и заслуживает!»
– Прости,– смущенно повинился купец,– я не думал, что правдивое слово огорчит тебя. Но тут нет ничего обидного для него. Зато он умел быть настоящим другом, а это куда важнее в жизни. И серебро ты прими, не обижай, иначе как я буду смотреть в глаза своему отцу?
– Да ладно, – снисходительно отмахнулся я. – Чего уж греха таить, он и впрямь был не силен в торговле. И серебро я возьму , коль ты так просишь. Вот только решить бы вопрос с часами – мы ж так и не уговорились до конца.
– А давай так,– предложил Барух.– Я бы не хотел пользоваться стесненным положением, в которое ты попал, судя по одежде, что сейчас на тебе. Будем считать, что я взял их у тебя в заклад, ну, скажем, в восемьсот рублей, которые охотно тебе ссужу под совсем малую резу. А ты, когда разбогатеешь, отдашь и заберешь часы обратно. К тому же, как знать, возможно, тебе пока хватит и того серебра, что ожидает твоего батюшку, и отдавать столь дорогую вещицу вовсе не придется. Кстати, где, ты говорил, их смастерили?
– Я не говорил,– улыбнулся я столь наивной попытке Баруха узнать о мастере-изготовителе,– но, коль тебе интересно, отвечу. Это последняя память о той стране, откуда я приехал. Но там такие тоже никто не делает, кроме одного человека, который трудился над ними всю свою жизнь, а умирая, завещал их мне.
– Тем более память надо беречь,– пожал плечами несколько разочарованный Барух.– Тогда мы так и сделаем. Но вначале о долге...– Он вынул желтоватый листок из какой-то толстой книги в кожаном переплете и, помахав им перед моим носом, пояснил: – Такой я составляю в течение вот уже четырех лет по истечении каждого года. А до меня точно так же делал мой отец. В этом листе указано общее количество дохода за год и выведен доход для вклада твоего отца, незримо участвующего в нашем торговом обороте. Итак, было оставлено тридцать лет назад триста восемьдесят шесть рублей пятнадцать алтын и деньга. Стременной Тимоха, опять же согласно дозволению твоего отца, забрал себе из них двадцать два с полтиной рубля, восемь алтын и деньгу...
